Искры из глаз: как дочь сломала мне нос

Вот крошка заносит кулачок и готовится к нападению на мамино лицо в свеженьком макияже, а остановить вы уже не успеете, точно знаете, и сжимаетесь в трепещущий комочек. А вот пупсик засовывает пальчики вам в рот и изучает его содержимое, а вы гадаете, вопьется он своими ноготками в небо, как в прошлый раз, или просто ощупает зубы, как позавчера. Опять же, все трепещет. Или вот, конечно, радостный, дрыгает крепкими ножками, пытается дотянуться пяточкой до маминого глаза — и все цепенеет внутри от умиления и жуткого предчувствия: ведь попадет же, зайчик мой, попадет!

Родительство — это в буквальном смысле испытание на прочность. Сколько ты сможешь носить в темноте на руках девятикилограммового детеныша, распевая «Теперь меня не остановить»? Подпрыгивая попеременно то на одной, то на другой ноге и лавируя между музыкальными игрушками и погремушками, забытыми на полу? Хорошо ли держатся на голове твои волосы? А кожа прочная? Ее легко прокусить или надо всерьез постараться? А как твоя пищеварительная система, мать? Крепкая? Вот если попрыгать у тебя на животе сразу после приема пищи, тебя же не стошнит, да? Ты сможешь нести коляску вверх по лестнице, если я буду сидеть в это время у тебя на плечах? Нет? Ну хоть пропылесось тогда со мной на плечах, будь хорошей лошадкой! Кстати, мне кажется, я все-таки смогу достать твой язык изо рта, не на «Момент» же ты его там посадила. Что это? Ухо? Ого, там есть барабанная перепонка! Барабан — это же весело, давай стучать по нему палочкой? А еще я хочу засунуть тебе в нос карандаш. Там глубоко или мелко? Оранжевый, пожалуй, не войдет. Неа, никак не лезет. А зеленый?

Когда моей девочке было месяцев десять, она начала получать какое-то странное удовольствие от того, чтобы причинять мне боль. Это сейчас, когда она вот-вот перешагнет через порог двухлетия, я знаю, что ей просто до визга нравится, как я говорю «Ай!» А тогда я еще не подозревала, что можно сказать «Ай!» до удара и остаться без увечий. Я пыталась ловить ее ручки и ножки, прежде чем они достигнут цели, но получалось это не всегда.

Так что я вечно ходила с исцарапанной шеей и парой синяков, такая жертва домашнего насилия с на удивление довольным лицом. Еще она изобрела веселую игру: сидеть, сидеть, а потом расслабиться и плюхнуться на спину на кровати. Главное для родителей в такие моменты — вовремя отскочить, чтобы избежать жесткой посадки.

Примерно в это же время дочка кардинально сменила распорядок дня и стала ложиться спать примерно тогда, когда обычные дети доедали первый утренний творожок. До трех ночи я держалась бодро, к четырем начинала раскисать, а в пять из последних сил пыталась укачать малышку на руках. Она смеялась, выворачивалась, сползала, уползала, грызла кубики и требовала полетать. В шесть утра было время игр на кровати. Моя главная миссия состояла в том, чтобы не закрыть глаза: я должна была следить за тем, чтобы дочь не свалилась на пол, не покалечила мужа и не стукнулась об изголовье.

Я провалила миссию лишь однажды, в начале восьмого утра. Вот я лежу и думаю: «Не засыпай, не засыпай, она еще прыгает и играет в свою игру «Как весело падать на спину». Но она уже иногда ложится секунд на тридцать, значит, сон уже близко, держись!» А следующее, что я помню, — это искры из глаз, как в мультиках, только на самом деле. Разлетаются в разные стороны в кромешной темноте. Я кричу: «Ты сломала мне нос!» и убегаю в ванную, а сама думаю, ну как же так, надо же было уснуть. Из зеркала в ванной на меня смотрит бледный призрак со съехавшей на бок переносицей — малышка падала на спину и угодила головой именно туда. К счастью, сама она даже не заметила, что произошло, еще немного попрыгала под присмотром папы, пока я держала у носа замороженную фасоль, и сладко уснула.

Ближайший травмпункт открывался через сорок минут. Я решила немного поспать, свернулась калачиком рядом с дочкой, закрыла глаза и увидела себя со стороны. Я заснула и мирно проспала и открытие травмпункта, и отъезд мужа на работу, и все на свете. Следующий день я почти не помню. Помню, муж вернулся, и я, пошатываясь, поковыляла в травмпункт, который уже закрывался. Рассказала свою историю.

— Я, наверное, у вас первая такая, с травмой от десятимесячного ребенка? — спросила я медсестру.
— Вообще-то у нас много таких, — участливо ответила она. — Но в основном с травмами уха: дети рвут барабанные перепонки. Ножкой ударят — и все.

Мне поставили диагноз «перелом костей носа без смещения» (о, чудо!) и предположили легкое сотрясение мозга. Мы пошутили с врачом насчет рекомендаций о нахождении в покое и здоровом сне и распрощались, надеюсь, навеки.

Когда я выложила фотографию диагноза в соцсетях, мне написали другие мамы. Одной из них сын проткнул глаз, и у нее случилось серьезное отслоение роговицы, другой ребенок зарядил в голову карандашом. Помню, в детстве меня поразила история про ту саму барабанную перепонку, рассказанная соседкой: ее дочка решила почистить ей уши и от усердия вставила палочку слишком глубоко. У моей мамы до сих пор есть шрам от челюстей моего старшего брата, который еще сорок лет назад решил укусить маму в порыве нежности.

С тех пор у нас в семье железно действуют два правила. Первое — маму бить нельзя. Чтобы ввести его, мне потребовалось немало концентрации и терпения: каждый раз, когда малышка заносила надо мной свою ручку, я перехватывала ее и гладила себя по голове, приговаривая: «Маму бить нельзя, маму можно гладить». Главное было — поймать нужный момент. (Теперь, если дочке очень хочется услышать слово «Ай!», она легонько трогает меня рукой и выжидательно смотрит. И делает больно, только если я не поняла намека со второго раза). Второе правило — мама засыпает последней.