«Родительство — это полная трансформация гедонистического гомеостаза»

В огромном металлическом цилиндре магнитно-резонансного томографа неподвижно лежит Тара Магнусон. Она слушает запись, где плачет ее четырехнедельный сын Александр. Магнусон знает, что Александр мирно спит в коляске прямо за дверью, уютно укутанный голубым одеялом, под присмотром отца. Однако она все равно учащенно дышит, а тревога то немного спадает, то ощущается сильнее. Примерно в метре от нее, по другую сторону большого окна на цокольном этаже Йельского университета, компьютер сохраняет снимки мозга Магнусон. Вспышки красного и оранжевого, отмечая приливы крови, рассказывают об изменениях эмоций молодой матери. С помощью Магнусон и других добровольцев психиатры Джеймс Лекман и Джеймс Суэйн изучают здоровое родительское беспокойство, пытаясь понять, что идет не так, когда оно отсутствует или «барахлит».

Также их интересует обсессивно-компульсивное расстройство, по гипотезе Лекмана это заболевание — со специфически свойственными ему фанатичными проверками, ритуалами и боязнью микробов — берет эволюционное начало в том же источнике и задействует те же нейронные контуры, что и нормальное родительское поведение. Однако Лекмана, отца двоих взрослых детей, долго занимал и более общий вопрос: что происходит в мозгу родителя, что позволяет совершаться ежедневному чуду беззаветной заботы? Какая сверхъестественная сила заставляет разумного во всех остальных отношениях взрослого человека вкладывать столько энергии в обихаживание жизненной формы, которая в первые несколько недель на Земле практически только плачет, какает и ест? «Родительство — это полная трансформация гедонистического гомеостаза», — теоретизирует Лекман, сидя во дворе старой библиотеки Йеля в окружении каменных стен, озаренных холодным светом осени. Другими словами, личное чувство родительского комфорта отбрасывает старые стандарты ради новых, которые отныне включают благополучие другого человеческого существа. Лекман был ошарашен, когда это произошло с ним самим. Пару десятков лет назад, познавая все тяготы медицинской ординатуры, он с некоторым изумлением обнаружил себя за плотницким инструментом — будущий отец мастерил колыбель для еще не рожденной дочери. В это же время его внезапно захлестнуло предчувствие катастроф — инфекции, врожденные пороки, аномалии развития. Наблюдая за переменами в самом себе, Лекман обнаружил, что его жена Ханна, студентка магистратуры на отделении французской литературы, переживает сходную трансформацию. Будущие родители заметили, что их мысли постоянно обращаются к будущей дочери, совершенно как в начале какого-нибудь романа.

Со временем Лекман пришел к мысли исследовать это древнейшее человеческое переживание при помощи одного из самых современных среди доступных нам научных инструментов — сканирование мозга позволяет ученым отслеживать возникающие в голове эмоции. Революционная технология поможет хотя бы начать разбираться в невероятных хитросплетениях миллионов проводов, упакованных в полуторалитровый сосуд, а попросту говоря — в материнском мозге.

Кино в голове

Некогда использовавшаяся исключительно в медицинских целях, к середине 1990-х МРТ мозга играла все более заметную роль в научных исследованиях. Функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ), позволяющая фиксировать мозговую активность прямо в процессе оной, оказалась в этом отношении прорывом, осветив церебральные процессы, скрытые мириадами эмоций и происходящие в ходе азартных игр, поглощения шоколада, выбора машины, выигрыша в лотерею и оргазма (за последнее нужно сказать спасибо ученым из Нидерландов… Что неудивительно.)  В самом начале нового тысячелетия в бешеном темпе накапливались новые данные, появилось понимание механизмов столь фундаментальных, хотя и малоизученных эмоций, таких как любовь, эмпатия и родительская привязанность. Функциональная МРТ задействует уникальные магнитные свойства крови, содержащей железо. Если используется определенная область мозга, например, когда мы думаем или испытываем чувства, к этой области приливает кровь, поставляя энергию, необходимую для выполнения задачи; в процессе изменяются магнитные свойства ткани. Воздействуя на мозг мощным магнитным полем, сканер фМРТ делает серию снимков, словно создавая мультфильм, отражающий изменения кровотока. Мы получаем изображения мозга в рабочем процессе, самые нагруженные области «сияют» яркими цветами. Сегодня исследователи по меньшей мере в шести лабораториях в США, Великобритании и Швейцарии используют фМРТ для изучения мозга матерей, а в некоторых случаях и отцов. Так же, как Лекман и Суэйн, они включают записи детского плача, а иногда — показывают умилительные детские фотографии, чтобы стимулировать «нейробиологию» родительской любви. Все ученые фокусируются, как исчерпывающе сформулировал Лекман, на «взаимодействии страха, бдительности, реципрокного избирательного распознавания и вознаграждения, резонирующих в голове, позволяя успешным родителям увидеть мир под новым углом и инвестировать в своего ребенка». Лекман и Суэйн предполагают, что со временем смогут обнаружить сходство между снимками мозга молодых матерей и уже имеющимися изображениями мозга людей, страдающих обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Если это так, наибольшая активность будет наблюдаться с правой стороны лобной коры — ключевой области мозга, отвечающей за распознавание угроз. По меньшей мере, говорит Лекман, новые данные о таком сходстве позволили бы больше сочувствовать людям, страдающим ОКР, ведь мы бы увидели, что «все мы на самом деле похожи». (По предварительной информации, полученной на момент написания книги, Лекман и Суэйн обнаружили понижение активности в миндалевидном теле, мозговом центре, отвечающем за страх и интуицию, у женщин, обследованных в период от двух недель до трех месяцев после родов.

В этот же отрезок времени испытуемые отмечали снижение объема ОКР-подобных поведенческих реакций. В данный момент Лекман пытается найти новые данные о возможной корреляции между описанными явлениями.)

Йельский эксперимент — лишь один из многих, демонстрирующих все возрастающий на протяжении последних двадцати лет интерес специалистов к изучению материнского разума; исследования проводятся на крысах, обезьянах и на людях. Нейробиологов, психиатров, психологов и социологов объединяет убежденность: родительскую сторону детско-материнских отношений, определяющую выживание вида, необходимо полноценно познать. Майкл Ньюмен, нейробиолог из Бостонского колледжа, соавтор книги «Нейробиология родительского поведения» (Neurobiology of Parental Behavior, Майкл Ньюмен, Томас Инсел, 2003), писал: «Мы… углубились в нейробиологические факторы, влияющие, возможно, на ключевые свойства человеческой природы, формирующие социальность, социальную привязанность, родительское поведение и любовь. В этом мире, полном насилия, трудно вообразить группу свойств, более достойных изучения». Новая волна исследований является на деле частью более крупного современного движения: в последнее время ученые массово заинтересовались «позитивными» эмоциями, например, любовью. Некоторые объясняют подобную смену парадигмы духом времени. В частности, террористические акты 11 сентября 2001 года убедительно продемонстрировали опасность мироустройства, где ненависть торжествует над любовью, а также повысили ценность навыков, которые мы обобщенно называем «эмоциональным интеллектом».

Год спустя после трагедии филантропический проект, известный как Институт исследований безграничной любви (Institute for Research on Unlimited Love), выделил примерно два миллиона долларов на гранты для ученых, включая Лекмана и Суэйна, изучающих добрые чувства. Однако даже в конце 1990-х нейробиологи признавали, что, хотя мы знаем очень много о человеческих депрессии, тревоге, гневе и употреблении наркотиков, гораздо меньше нам известно о механизмах, ответственных за эмпатию, социальные связи, альтруизм и радость. И когда мы задумываемся, где же найти всю эту эмпатию, социальные связи, альтруизм и радость… Ответ очевиден: самая высокая концентрация добрых чувств — во взгляде здоровой матери на новорожденного малыша. «Чаще всего люди после МРТ выглядят очень усталыми, ведь им пришлось провести в аппарате до двух часов, практически не двигаясь: нельзя и на сантиметр переместить голову, — говорит Джек Нитшке, нейробиолог из Университета Висконсина, проводивший сканирование мозга матерей, разглядывающих фотографии своих детей (это помогло понять механику возникновения положительных эмоций). — Но мамы… После процедуры они так и светятся и рассказывают, как это было здорово».   Ключевым событием для смещения фокуса в исследованиях родительства стала статья психолога Ричарда Белла (1968), заявившего, что отпрыск в той же (или большей) степени влияет на социализацию родителей, как и они на него. Еще несколько статей и книг подобной тематики показали, как ребенок, прежде считавшийся более пассивным, влияет на родителей. Матери смотрят туда же, куда их дитя, чаще, чем дети следуют за материнским взглядом. И в девяти случаях из десяти ребенок первым идет на зрительный контакт или же обрывает его.

Возможно, не является совпадением, что подобные мысли о родительстве появились в то время, когда все больше женщин добивается успехов в науке и все больше мужчин занимается домом и детьми. В результате среди специалистов, формирующих научную позицию, оказалось гораздо больше вовлеченных родителей. Как выражаются в этой среде, «исследование — это следование за собой». Что движет многими выдающимися учеными? Перед ними стоит цель понять проблемы, имеющие отношение к их собственной жизни. Скажем, Трейси Шорс, специалист по поведенческой неврологии Рутгерского университета и молодая мать, изучает влияние стресса на крыс-матерей. Шорс особенно интересует послеродовая депрессия, хотя собственный опыт рождения ребенка в возрасте сорока двух лет она описывает как восхитительный. Она погрузилась в изучение родительства только после того, как получила профессорскую должность без ограничения срока полномочий, прежде же она опасалась, что данную тему сочтут «несерьезной». Другой университетский преподаватель, специалист по поведенческой неврологии из Университета Иллинойса, по совместительству мама, Сью Картер, стала ведущим экспертом по окситоцину — гормону, ответственному за роды и лактацию. Картер говорит, что интерес к теме возник у нее при рождении первенца, когда акушер ввела ей синтетический окситоцин для стимулирования сокращений матки. Подобным же образом Керстин Увнас-Моберг, шведский нейроэндокринолог, переключилась с изучения желудочного сока на окситоцин, пережив «системную перестройку поведения и образа мышления»: она мать четверых детей.

Элисон Флеминг, психолог в Университете Торонто и мама троих девочек, провела радикально новую работу по исследованию развития материнской мотивации и поведения; к этому ее подтолкнули размышления о собственном детстве — увлеченные карьерой родители отправили дочь в школу-интернат. До последнего времени женщин было ощутимо меньше не только среди выдающихся ученых, но и среди добровольцев в экспериментах. Мужчины определенно предпочитали изучать так называемый «нормальный» мозг, нежели более лабильный «цикличный» мозг женщин, чей гормональный уровень постоянно изменялся в соответствии с менструальным циклом. К примеру, при исследованиях физиологии стресса в начале 1990-х в США женщины составили лишь около 17% участников эксперимента, несмотря на наличие свидетельств о том, что они более расположены к обусловленным стрессом болезням, нежели мужчины. Но в 1995 году Федеральное правительство США под жестким давлением феминистских сообществ и женщин ученых потребовало, чтобы новые исследовательские проекты включали представителей обоего пола — эта перемена открыла путь для нового уровня понимания женского и материнского здоровья.