У нас с братом разница в возрасте девять лет. Кажется, это довольно много, но первые годы своей жизни я совершенно этого не ощущала.
Мы играли в одни игры, смотрели одни и те же мультфильмы, вместе гуляли во дворе и по три месяца торчали в деревне, изобретая самые необычные способы себя повредить или уничтожить (залезали на высокие деревья, бросались камнями, копали ямы, разводили огонь при помощи солнечного луча и лупы).
Иногда мы ссорились и даже дрались, но в целом я всегда очень радовалась тому факту, что у меня есть старший брат.
Частенько, когда мы дружно играли во что-нибудь в комнате, папа приходил посмотреть на нас и всегда приговаривал: «Не ссорьтесь, дружите. Вы друг у друга — самые родные люди, ближе никого нет и не будет».
Все стало резко меняться, когда я пошла в школу. К тому моменту брат уже учился в выпускных классах и переживал довольно жесткий кризис переходного возраста. Вдруг оказалось, что он очень одинокий закомплексованный человек, который изо всех сил старается принять совершенно противоположное амплуа — образ крутого циничного парня, лишенного всяких предрассудков. В целом понять его можно: все мы в той или иной степени наверняка проходили эту трансформацию (я так точно).
Интересное по теме
Город детства: премьера фотопроекта о родных местах, воспоминаниях и взрослении на НЭН
Однако его стремление радикально поменять жизнь и свой характер вело к разрушительным последствиям. Так, например, он начал стесняться нас всех — меня, маму, папу. Когда мы вместе шли по улице, он иногда переходил на противоположную сторону дороги, чтобы никто не подумал, что мы одна семья.
Чуть позже, уже в университете, он начал ездить в ночные клубы и возвращаться оттуда глубокой ночью, навеселе и с расширенными зрачками. Все бы ничего, но мама дико тревожилась по поводу его ночных поездок и всегда выходила его встречать, в какое бы время он ни вернулся. Чтобы было не так страшно идти ночью по улице, она брала с собой меня. Помню, как я тащилась с ней куда-то по направлению к станции и плакала от того, что хочу спать.
Но самым грустным было то, что мы совсем перестали общаться. Брат часто смеялся надо мной, дразнил меня, портил мои вещи. Иногда мы дрались. Но если в детстве это были, скорее, милые потасовки, то теперь мы дубасили друг друга со всем ожесточением — вцепляясь в волосы, колошматя руками и ногами, бросаясь предметами.
Понятно, что он был сильнее и старше, и в этой схватке я всегда оказывалась униженной и проигравшей. Оглядываясь назад, я думаю, что это тоже сыграло свою роль в моих дальнейших отношениях с мужчинами. Впрочем, возможно, я слишком драматизирую.
Брат закончил университет, нашел приличную работу, начал хорошо зарабатывать, много путешествовать, встречаться с разными девушками. В какой-то момент он снял с друзьями квартиру и съехал от нас. Параллельно я тоже училась, заводила новых друзей и отношения, пыталась работать по специальности. Все было хорошо, но почему-то становилось очень грустно, когда я думала о том, как классно нам было в детстве и во что это превратилось сейчас.
Дело в том, что мы стали не просто чужими — по-настоящему очень разными. Брат — прагматичный, сдержанный человек с холодным рассудком. Я всю жизнь жила одними эмоциями и «слушала сердце», что бы это ни значило. К сорока годам брат заработал на несколько квартир, машин и еще какую-то недвижимость. Я по-прежнему откладываю деньги на брекеты и мечтаю о большом путешествии в горы.
Рассматривая наши детские фото, вспоминая, как весело мы жгли костры во дворе (у меня тогда загорелся палец) и лазили на деревья, я испытывала бесконечную тоску по утраченному. Было горькое чувство, что сломалось все: не только детство, но и жизнь после. Я пыталась наладить наши отношения: приезжала в гости к нему и звала его к себе, дарила билеты в театр, чтобы сходить туда вместе.
На день рождения он подарил мне статуэтку в виде русалки. На Новый год — сертификат в косметический магазин, купленный на Авито («какая разница, где купил — главное, что работает», — сказал брат. В целом — не поспоришь). Он не знает, когда у моих детей дни рождения и ни разу ничего не привез им, приезжая в гости. А, нет, один раз захватил с собой корпоративный ежедневник, который ему выдали на работе — пусть, говорит, дети в нем рисуют.
Окончательный раскол произошел в последний год моего декретного отпуска. Так вышло, что я тогда осталась буквально без денег — все заработанное уходило на оплату кружков и детских садов, а вот на то, чтобы погасить долг по квартплате, денег не было. Я написала брату с просьбой одолжить мне не очень большую сумму, на что получила ответ: «Ну а если ты не вернешь? Ну не через суд же мне деньги потом с тебя требовать — ты же моя сестра!»
Помню то чувство одиночества и бессилия — обиднее всего было не из-за денег, а из-за невозможности опереться на близкого человека.
Я успокаивала себя тем, что это совершенно нормально — в идеальном взрослом мире и нужно рассчитывать только на себя, но в голове все время всплывали папины слова: «Вы друг у друга — самые родные люди, ближе никого нет и не будет».
Деньги в итоге я заработала сама. А до этого мне несколько раз предлагали одолжить их друзья и даже малознакомые люди. С братом мы продолжаем общаться. Да, довольно формально и редко, но все же — окончательно не поссорились.
Теперь, когда у меня самой двое детей, и я много думаю о том, как можно поддержать их отношения и помочь им сохранить связь друг с другом. В какой момент у нас с братом все пошло не так? Какое влияние на это оказали родители? Можно ли было все исправить?
Думаю, какого-то однозначного ответа тут нет: я знаю много семей, в которых разрушены связи между детьми и родителями, между бабушками и внуками, где сестры не разговаривают друг с другом годами, а выросшие под одной крышей люди проклинают друг друга и желают самого страшного. В принципе, с этой точки зрения, моя ситуация — не самая безнадежная.
Тем не менее, логичных и исчерпывающих объяснений тому, почему мы с братом — совершенно чужие люди, у меня нет. Даже несмотря на то, что папа всегда говорил, что роднее никого нет и не будет.