Итаф Рам вложила в этот роман много личного: она сама выросла в Бруклине, в палестинской семье, где кроме нее было еще восемь детей. Итаф рано выдали замуж, уже в девятнадцать она родила дочь, через два года — сына. Тем не менее, она смогла получить образование, потом подала на развод — и написала книгу о закрытом мире традиционных арабских сообществ, существующих в США. Парадокс: люди бегут из Палестины в страну неограниченных возможностей, а там отчаянно цепляются за традиции, которые сковывают их по рукам и ногам.
Итаф Рам поднимает вопросы женского бесправия, говорит о важности получения образования, но все-таки главная тема этой книги — то, что женщины обладают невероятной внутренней силой. Они готовы бороться за счастье, если не свое, то своих детей.
С разрешения издательства «Синдбад», которое выпускает книгу на русском языке, мы публикуем отрывок, который рассказывает об отношениях невесток и свекровей. Несмотря на то, что в романе речь идет о палестинской культуре, многие женщины, выросшие в том числе в западных странах, поймут, о чем речь.
Весна 1991 года
Фарида настояла, чтобы Исра не кормила Дейю грудью. Ведь грудное вскармливание препятствует беременности, а Адаму нужен сын. Исра подчинилась без единого возражения и принялась каждый день разводить на кухне детское питание, надеясь — Фарида это понимала — вернуть ее расположение. При взгляде на налитую грудь невестки у Фариды под ребрами начинало копошиться что-то вроде чувства вины. Что-то вроде воспоминания: она ведь это уже видела… Но Фарида гнала непрошеное чувство прочь. «Нет смысла зацикливаться на прошлом», — твердила она себе. Расчет оправдался. Четыре месяца спустя Исра снова забеременела.
Они ехали домой от доктора Джабера, Фарида сидела на переднем пассажирском сиденье.
Халед барабанил пальцами по рулю, мурлыкая под нос песню египетской исполнительницы Умм Кульсум. В зеркало заднего вида Фарида хорошо видела Исру: та сидела, крепко прижимая к себе Дейю, и смотрела в окно на голубей, клюющих крошки на тротуаре. Фарида повернулась к невестке:
— Ну, что я говорила? Бросишь кормить — и тут же забеременеешь.
Исра улыбнулась:
— Надеюсь, Адам обрадуется.
— Конечно, обрадуется!
— Но вдруг он не хочет сейчас еще одного ребенка?
— Чушь. Дети — это клей, который скрепляет брак.
— Но вдруг… — Исра запнулась и, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила: — Вдруг опять девочка?
— Да ну нет, быть того не может. — Фарида откинулась на спинку сиденья. — На этот раз будет мальчик. Мне чутье подсказывает.
Халед скептически поднял бровь:
— Чутье, говоришь?
— Да, чутье! Женский инстинкт.
— Ну да, ну да, — со смехом отозвался он. — И что тебе втемяшились эти сыновья? Альхамдулиллах, у нас и своих хватает!
— Да неужели? — Фарида повернулась к нему. — Что-то ты не был таким добреньким, когда я ходила беременная! Забыл, как измывался надо мной?
Халед, побагровев, отвел взгляд.
— Правда глаза колет, да?
— Бикафи. — Халед сверкнул на жену глазами. — Хватит.
Фарида покачала головой. Как можно остаться таким бесчувственным бревном после стольких лет, после всего, через что ей пришлось пройти по его милости? После всего, что она сделала для него? Ради него! Она вздохнула, стараясь прогнать незваные мысли. Фарида знала свое место в этом мире. Детские горести — нищета, голод, издевательства — научили ее, что все беды на свете неразрывно связаны.
Фарида знала, что страдания женщин берут начало в страданиях мужчин, что рабство одних порождает рабство других. Стали бы мужчины колотить ее, если бы их самих не колотили? Вряд ли — и именно понимание того, что за болью стоит боль, годами давало ей силы сносить истязания Халеда и не падать духом. Что толку ныть? Она давным-давно решила, что внимания достойны лишь те вещи, на которые она в силах повлиять. Фарида отвернулась от Халеда и снова взглянула в зеркало заднего вида.
— Не слушай его, — сказала она Исре. — Иншаллах, на этот раз у тебя будет сын. Но Исру это, похоже, не успокоило. Фарида вздохнула.
— Да даже если девочка — хотя никакой девочки не будет! — но если, не приведи Господь, все же получится девочка, это же не конец света. Исра поймала ее взгляд в зеркале:
— Правда?
— Правда, — ответила Фарида. — Родишь еще, делов-то.
Все-таки Исре повезло. С Фаридой никто так не миндальничал.
— Пойдем. — Фарида появилась на пороге кухни и нависла над Исрой — невестка в выцветшем розовом халате, стоя на коленях, выметала паутину из-под холодильника. Полы были уже вымыты, тесто замешено, кастрюля окры тушилась на плите.
— Куда? — удивилась Исра.
Фарида расправила край темно-синей тобы, прикрывавшей ее телеса.
— Проведаем мою подругу, Умм Ахмед, — ответила она. — У ее невестки недавно родился мальчик. Первый внук Умм Ахмед.
Руки Исры сами собой рванулись к животу. Она заставила себя опустить их. Фарида знала, что для невестки это больная тема. При виде того, как Исра вцепилась в свой халат, ей даже стало жалко девчонку. Может, не стоит так давить на нее? Но как еще обеспечить продолжение рода в этой стране? Как еще гарантировать себе безбедное существование в будущем? К тому же Исра не единственная женщина в мире, которую шпыняют за то, что она родила девочку.
«Так было всегда», — сказала себе Фарида. Может, это и несправедливо, но не она устанавливает правила. Они едины для всех. И Исра не исключение.
На улице подмораживало, ветер еще по-зимнему щипал носы. Фарида шагала впереди, Исра шла следом и везла в коляске Дейю. Фарида только сейчас осознала, что они не выходили из дому с тех пор, как ездили к доктору Джаберу. Слишком было холодно. Раз в неделю Халед закупал продукты: в воскресенье по утрам ездил в «Аль-Салям» на Пятой авеню за халяльным мясом, а по пятницам, после молитвы джума, к «Трем парням из Бруклина» за цукини и баклажанами, которые Фарида так любила. Теперь, когда стало теплеть, ей не терпелось поехать с ним. Фарида вряд ли бы в этом призналась, тем более вслух, но за пятнадцать лет, прожитых в Америке, она могла по пальцам пересчитать случаи, когда ходила куда-либо без Халеда. Она не умела водить машину, плохо говорила по-английски, поэтому если и переступала порог дома, предварительно высунувшись наружу и тревожно оглядевшись по сторонам, то только чтобы пройтись по ближайшим улицам, навестить арабских соседок.
Даже теперь, хотя Умм Ахмед жила неподалеку, Фарида ловила себя на том, что поглядывает назад, — ее тянуло повернуть домой. Там она все знает: где ее кровать, как включить отопление, сколько шагов от спальни до кухни. Знает, где лежат чистые полотенца, сколько времени разогревается духовка, сколько щепоток тмина бросать в чечевичный суп. Но здесь, на этих улицах, она не знает ничего. А вдруг она заблудится? А вдруг на нее нападут бандиты? Что тогда делать?
Но все же это лучше, чем лагерь беженцев, напоминала себе Фарида, нервно поглядывая на проезжающие машины и собираясь с духом всякий раз, когда предстояло перейти улицу. Лучше, чем их с Халедом многолетнее прозябание в лачугах. Ей вспоминались разбитые дороги ее детства, вспоминалось, как она целыми днями настирывала с матерью их отрепья, сгорбившись над ржавым баком и закатав рукава до локтей. Как часами простаивала в очереди к ооновскому пункту помощи, чтобы получить пакеты с рисом и мукой или несколько одеял, которые помогут не замерзнуть суровой зимой, — а потом, согнувшись в три погибели, тащила все это к их палатке. Сточные канавы воняли так омерзительно, что она нацепляла на нос прищепку для белья. Там, в лагере беженцев, тревога будто была частью ее тела. А здесь, в Америке, по крайней мере, своя крыша над головой, они живут в тепле и едят досыта.
Наконец они дошли до улицы, где жила Умм Ахмед. Все дома здесь были одинаковые, и люди, бредущие по тротуарам, тоже казались на одно лицо. И дело было даже не в манере одеваться, которую Фарида считала безвкусной, — драные джинсы, кофты с глубокими вырезами, — а в манере передвигаться. Они неслись куда-то, словно мошкара. Интересно, каково это — быть американцем: выходишь за порог и всегда точно знаешь, куда направляешься и что будешь там делать. Фариду-то всю жизнь куда-то волокли и тащили — с кухни на кухню, от ребенка к ребенку.
Неудивительно, что они все такие одинокие и только пьют, колются да разводятся.
— Ахлан ва-Сахлан, — приветствовала Фариду и Исру Умм Ахмед и проводила их в залу. Там уже сидели несколько женщин. С Фаридой все они были знакомы и поднялись ей навстречу, поцеловались в щечку, улыбаясь и украдкой поглядывая на Дейю. Исра от смущения залилась краской.
Многие из этих женщин приходили к ним с поздравлениями, когда Дейа родилась, и отпускали бестактные замечания: мол, как жалко, что не сын. Фарида тогда не раз посылала Исре выразительный взгляд, покашливала и всячески сигнализировала: расслабься. Она хотела, чтобы Исра поняла: подобные замечания — в порядке вещей, не надо принимать их близко к сердцу. Но Исра такая чувствительная, думала Фарида, качая головой. Слишком чувствительная. Мало ее жизнь била.
— Спасибо, что пришли, — сказала Умм Ахмед, наливая Фариде и Исре чай. Поставив на столик фиолетовую коробку «Макинтош», она дождалась, чтобы каждая гостья выудила оттуда по конфетке в сверкающей обертке, и только тогда вернулась на свое место.
— Альф мабрук, — сказала Фарида, разворачивая желтый карамельный батончик. — Тысяча поздравлений.
— Спасибо. — Умм Ахмед повернулась к Исре, задержала взгляд на ее набухшем животе. — Иншаллах, скоро тебя будем поздравлять, дорогая.
Исра кивнула, стиснув зубы. Фариде хотелось, чтобы она была полюбезнее с Умм Ахмед и остальными. Они поди держат ее за дурочку — вечно сидит да молчит. Фарида всегда мечтала о невестке, которой можно будет хвалиться подругам, как браслетом из двадцатичетырехкаратного золота. Да, Исра хорошо готовит и прибирает, но разговаривать с людьми, занимать беседой не умеет. Тоска зеленая, а не девица — и ничего-то тут не поделаешь. Когда придет пора искать жену Омару, нужно будет выбирать потщательнее.
— Ну что ж, рассказывай, — обратилась Фарида к Умм Ахмед, сидевшей в центре комнаты. — Ахмед поди рад без памяти, что подарил родителям первого внука?
— Еще бы, — отозвалась Умм Ахмед, стараясь не встречаться глазами с Исрой. — Альхамдулиллах. Мы все не нарадуемся.
— Да-да, — согласилась Фарида. Она чувствовала, что Исра смотрит на нее, но отмалчиваться было нельзя — еще завистницей прослывешь. — Адам для нас столько всего делает — и семейный бизнес ведет, и со счетами разбирается! Не знаю, что бы мы делали, родись он девочкой.
Женщины закивали.
— Особенно в этой стране! — воскликнула одна. — Здесь мальчики вдвое нужнее, а с девочками вдвое труднее.
Фарида рассмеялась:
— Вот уж точно! У меня одна Сара, и я уже прокляла все на свете. Да поможет Господь всем женщинам, которые растят дочерей в Америке!
Гостьи согласно закивали. Бросив взгляд на Исру, которая не сводила глаз с личика Дейи, Фарида пожалела, что невестке приходится все это слушать. С другой стороны, это ведь чистая правда! И чем раньше Исра ее примет, тем лучше. Пусть убедится, что не только свекровь так считает. Дело ведь не в одной Фариде! Эту правду знает каждая из сидящих здесь женщин — как знали и их родители, и дедушки с бабушками, и все поколения до них. Возможно, если Исра поймет, как важно произвести на свет сына, поспокойнее станет относиться к чужим словам.
Умм Ахмед налила гостьям еще чаю.
— Но все же… — Ее лица не было видно за клубами пара. — Что бы мы делали без дочерей?
Фатима и Ханна столько мне помогают! Я бы не променяла их на тысячу сыновей.
— Хм-м, — промычала Фарида и, цапнув еще одну конфету из фиолетовой коробки, закинула ее в рот. Хорошо, что Сары здесь нет и она этого не слышит. — Ахмед наверняка назвал сына в честь своего отца? — спросила она.
— Да, — ответила Умм Ахмед и, поставив чайник на столик, откинулась на спинку кресла. — Ноем.
— А где же малыш Ной? — спросила одна из женщин, оглядывая залу. — И жена Ахмеда где?
— Да, кстати! — подхватила Фарида. — И впрямь, невестка-то твоя где?
Умм Ахмед села поудобнее.
— Наверху — спит.
Гостьи недоуменно уставились на нее. Фарида хмыкнула. От нее не укрылось, как Исра вытаращилась на Умм Ахмед. Поди думает: вот бы мне такую свекровь!
— Да что с вами, — сказала Умм Ахмед. — Неужели не помните, каково это — вскакивать к ребенку всю ночь? Девочка ужасно устала.
— Как же, помню-помню — не помню только, чтобы мне днем поспать удавалось, — отозвалась Фарида. Гостьи захихикали, а Умм Ахмед зажала руки между коленями. — Помню только, как готовила, мыла да прибирала. А Халед являлся домой и требовал, чтобы ему сию секунду подали еду.
— Конечно, и у меня так было, — сказала Умм Ахмед. — Но сейчас время другое.
— Да неужто? — осведомилась Фарида.
— Если моей невестке хочется поспать, так пусть поспит. Почему я не могу ей немного помочь?
— Помочь? — Фарида на мгновение встретилась глазами с Исрой и тут же отвела взгляд. Еще не хватало, чтобы невестка всего этого наслушалась и раскатала губу! — Разве не она должна помогать тебе?
— Фарида правильно говорит, — вмешалась женщина, сидевшая на диване напротив. — Разве мы для того женим сыновей, чтобы потом помогать их женам? Невестки должны нам облегчать жизнь, а не наоборот!
Умм Ахмед негромко рассмеялась, пощипывая оборку кофты.
— Да бросьте, девушки! — сказала она. — Вы же все помните, каково нам приходилось первое время в Америке. Рядом ни отца, ни матери, только муж и выводок детей на руках! Неужто забыли, каково это — когда муж рано утром уходит на работу, оставив на тебя детей и хозяйство, а ты даже языка здешнего не знаешь? Неужто забыли все наши мытарства?
Фарида молчала. Гостьи прихлебывали чай, поглядывая на Умм Ахмед из-за чашек.
— Моя невестка тут одна-одинешенька, — продолжала Умм Ахмед. — Как и я в свое время. Так я хоть чем-нибудь ей помогу!
«Лучше бы она этого не говорила», — подумала Фарида. Не дай бог Исра начнет ждать подобного обращения. Она всегда терпеть не могла бабьей привычки сравнивать себя с другими — мол, а вот ей-то хорошо! Как бы не пришлось напоминать Исре, что невестка Умм Ахмед, по крайней мере, родила сына! А не еще одну девчонку. Вот только еще одной девчонки Фариде не хватало! В голове мелькнуло серым пятном смутное воспоминание, но она поскорее прогнала его.
Она ненавидела вспоминать об этом. Вспоминать о них. Дрожащими руками Фарида стала разворачивать следующую конфету, и шуршание обертки белым шумом отдавалось в ушах. Она сглотнула.