«Устала от жизни в цитатах Франкла»: интервью Фатимы Медведевой, которая растит детей со спина бифида

Я помню, что когда ***** только началась, из аптек пропали все нужные вам лекарства и катетеры. Вы тогда собирались посадить обоих детей в машину и прорываться через финскую границу. Чем все закончилось?

Это закончилось тем, что мы никуда не уехали. У меня дети под опекой, и формально это государственные дети: между мной и государством заключен договор о том, что я могу их воспитывать — и все: без разрешения опеки я не могу никуда уехать дольше, чем на три месяца.

В принципе, бывали случаи, когда они разрешали людям уезжать надолго — например, из-за работы родителей. Но это случается крайне редко, потому что органы опеки в России устроены так, что никто не хочет запариваться и все ужасно чего-то боятся.

Понятно, что там работают простые тети без какого-то специального образования и психологической поддержки. И их всегда крайне мало: на весь наш огромный Таганский район есть только три или четыре сотрудника опеки, которые занимаются непосредственно семьями — не только приемными, а еще и проблемными или теми, кто попал в трудную ситуацию. И если что-то происходит, то кто виноват? Виноватой всегда оказывается эта пятидесятилетняя женщина, которая не хочет себе проблем. Я их отчасти даже понимаю!

Поэтому у меня был такой план: мы вот в марте уедем на три месяца без разрешения опеки. Дальше они мне позвонят, и я скажу, что жара, каникулы, мы не хотим летом находиться в Москве… Так мы протянем до сентября, а дальше посмотрим по обстановке.

И что произошло?

У каждой семьи с детьми под опекой есть служба сопровождения, в нашем случае — очень хороший фонд, которому я доверяла. Я созвонилась с его директором, и он говорит: «Фатима, скажите о своем отъезде опеке, никто ничего не сделает, формально у них нет никаких оснований вам это запрещать! Ну, явно же вы не сбежите с двумя детьми в инвалидных колясках…»

Поэтому я иду в опеку и честно рассказываю там, что мы хотим уехать до сентября. Меня принимает очень хорошая женщина, которая долго пытается что-то выяснить, две недели она звонит в департамент соцзащиты, даже пытается через консульство дозвониться до страны, в которую мы собираемся ехать… В итоге из департамента ей приходит как бы неофициальный, но абсолютно однозначный ответ: никого нельзя отпускать!

Но почему? Есть какая-то логика?

Слушайте, ну какая может быть логика в стране, где есть закон Димы Яковлева?! Никакой логики: всех, кого можно оставить, мы оставим тут.

Ну, даже сейчас вы же имеете право без разрешения уехать хотя бы на три месяца?

Я решила не ехать, потому что меня эта история очень подкосила. Ведь я совсем не ожидала запрета, меня все убеждали, что такого просто не может быть! Я готовилась уезжать: собрала три чемодана, бесконечно рыдала, прощалась с квартирой, с Москвой, с друзьями. Мы же только-только в конце февраля закончили ремонт в квартире.

Я думала: «Боже мой, зачем я выбирала эту плитку?! Зачем я покупала эти полочки?» Я очень привязана к своему дому: у нас три кота, у нас до ***** был очень комфортный, налаженный быт. И то, что это все надо бросить и уехать, было для меня супертяжело.

Я молчу про то, что у меня было полтора чемодана одних только катетеров: 24 февраля я объехала все аптеки Москвы и скупила все запасы. Это вообще отдельная история, потому что было совершенно не понятно, как с ними будет в новой стране: как их доставать? На какие деньги их покупать? А их нужно очень много — каждый день и Гору, и Диме. И обоим разные: Гору крайне редкие и дорогие. В общем, мне пришлось себя очень сильно ломать для того, чтобы решиться на отъезд. И когда нам все это резко запретили, то у меня рухнули все защиты. Я поняла, что еще раз за это взяться я просто не смогу!

Интересное по теме

«Я должна была своим поступком перевесить все плохое»: рассказ женщины, усыновившей ребенка с диагнозом Spina Bifida

Вообще никогда или в тот момент?

Сейчас у меня уже другая точка зрения: мне кажется, что для отъезда сейчас — совсем не лучший момент! Ну, когда из России уже уехал миллион человек, когда в Европе находятся миллионы бедных, уставших потерянных, травмированных ***** людей из Украины. И помощи на всех не хватает. И вдруг побежим мы, которым нужна отдельная помощь, какие-то очень специальные условия.

Наверное, в мирной жизни это было бы проще сделать, но бежать среди полнейшего хаоса — довольно безрассудная история. Непонятно, примет ли нас вообще какая-то страна, непонятно, сможем ли мы получать там все нужные лекарства. Это история с непонятным исходом, а рисковать детьми под опекой и с инвалидностью — это просто что-то невообразимое. Поэтому я сейчас жду, не то, что какого-то доброго мира, но хотя бы какого-то затишья.

Это как раз к разговорам «почему они не уезжают»…

Это довольно сильно ударило по мне в начале: мне всегда казалось, что мы со всеми моими знакомыми — довольно одинаковые ребята, что мы в равных условиях. А ***** резко показала, насколько мы не равны. Большинство людей вокруг меня уехало еще в феврале, сразу же: просто потому, что они не могут жить в стране, которая творит такое. Они не хотят себя с ней ассоциировать.

Деньги, здоровье, независимость. Какие-то основания для того, чтобы остаться в другой стране. У нас ничего этого сейчас нет. У меня нет какой-то финансовой подушки, у меня довольно средний английский и двое сложных детей. Я ненавижу эту ситуацию и устала уже от жизни в цитатах Франкла, но мне не понятно, что я могу со всем этим сделать.

А в какую страну вы планировали ехать?

Я хотела поехать в Ереван и побыть какое-то время там. Ну, Гор, очевидно, армянин, и он очень хочет получить армянское гражданство.

А у него есть такая возможность?

Честно говоря, я пока ничего не узнавала. Но у нас, мне кажется, такая же ситуация, как с израильской репатриацией: у меня есть его свидетельство о рождении, где написано, что у его мамы супер-армянские фамилия, имя и отчество, и еще написано, что место его рождения — Армения. У нас есть вообще все ее личные данные, включая номер ее паспорта и место жительства в Армении. Я еще не видела более очевидного человека, чем Гор, которого Армения должна к себе принять.

Потом я, конечно, хотела бы в Европу. Простым вариантом была бы Германия, потому что там очевидная, хорошо выстроенная система поддержки детей с инвалидностью. Но Германия сейчас захлебывается от количества беженцев!

Я думала о Финляндии, потому что это близко, и потому что там тоже очень хорошо и с доступной средой, и с поддержкой людей с особенностями. Но в Финляндию сейчас вообще невозможно попасть. Еще все советуют Нидерланды, там сейчас меньше людей, и тоже все хорошо с инклюзией…

«Согласись, было бы ужасно обидно умереть от ядерного взрыва после какого-то очередного безобразного скандала?»

Вы с детьми обсуждали эту историю? Как они отреагировали: то мы резко едем, то никуда не едем?

Дима еще совсем маленький: ему семь, но в реальности — скорее, года четыре. Он был очень рад, что полетит на самолете. Гор очень тревожный: ему нужна стабильность, привычная рутина, предсказуемость — они дают ему опору и возможность нормальной жизни. Когда это рушится, он впадает в безумную тревогу, его просто захлестывает паника, и дальше все бывает крайне печально.

Но ему все-таки почти семнадцать, и он более-менее представляет, что вокруг происходит. Все последние месяцы в России ему было очень тревожно и небезопасно: его прошлая школа находится на Чистых прудах, где первые недели февраля проходили все эти митинги антивоенные. И вот ты приезжаешь в свою школу в центре Москвы и упираешься в сотню омоновцев, а вокруг тебя — автозаки и люди с автоматами.

Для него это была очень неприятная, очень страшная история, поэтому он прекрасно понимал, зачем и почему мы уезжаем. Но когда все отменилось, то все любимое, привычное — занятия всякие, кружки, друзья любимые — очень сильно его заземлило и до сих пор успокаивает.

Интересное по теме

«Пока у тебя есть ребенок, у тебя есть какое-то обезболивание, анестезия»

Как вы помогаете Гору с его тревогой? Он же и до ***** был крайне чувствительным товарищем?

Это, кстати, удивительная история, ведь Гор — человек, который много раз был на грани жизни и смерти! И этот человек очень ценит свою жизнь, очень не хочет умирать. Не так, как все мы этого не хотим! А как человек, который знает практически, каково это, и ему больше туда не хочется. Он очень боится того, что будет ядерная война, приходит ко мне каждый день с этими разговорами.

Поэтому я говорю прямо: «Слушай, ну, ситуация жесть. Мы можем с тобой сейчас оцепенеть и каждый день ждать смерти: „Боже мой! А вдруг ядерная война?! Вдруг он сейчас нажмет?! Нет, не сейчас, а через пять минут!“ Но сколько мы протянем в таком режиме? Так что наш единственный вариант сейчас — это просто жить».

Гор сейчас такой подросток-подросток, у нас очень напряженные отношения. Поэтому я говорю: «Согласись, было бы ужасно обидно умереть от ядерного взрыва после какого-то очередного безобразного скандала? Давай будем жить в мире и любви, и если что-то случится, то между нами хотя бы ничего плохого не останется». То есть у меня нет для него ничего утешительного: я не знаю, можно ли так с ребенком, но я чувствую, что просто не могу иначе, не могу ему врать.

Откуда Гор узнает всю эту информацию про ядерную войну? Из интернета?

У Гора в силу всяких сиротских особенностей очень ограниченный доступ в интернет, поэтому он приходит со всеми вопросами ко мне, а я даю ему что-то почитать в ответ. Ту же Медузу* или BBC. Еще очень помогает гениальный подкаст Линор Горалик (признана в России «иностранным агентом») для подростков.

А Дима что-то спрашивает?

Ну, Дима правда совсем-совсем маленький. Когда только началась *****, в чате нашего прекрасного частного детского сада воспитатели написали: «Сейчас много всякого происходит, и дети не дураки, они все видят. Поэтому мы будем с детьми об этом говорить. Простите, но других вариантов нет!» И все родители, конечно, сказали: «Да, разумеется, говорите!»

Я, честно говоря, была безумно рада, потому что я не представляла и не представляю до сих пор, как говорить об этом с очень маленьким ребенком. У меня нет для этого слов! Я читаю, конечно, Петрановскую, читаю много разных советов. Но каждый раз, когда я вижу Диму… я просто не могу. Мне кажется, что в детском саду об этом говорят настолько хорошо и правильно, что для Димы это закрывает все вопросы.

Интересное по теме

Как взрослому говорить с ребенком о том, что происходит прямо сейчас?

Насколько сильно изменилась ваша жизнь и в бытовом плане, и в психологическом?

У меня были разные этапы: в феврале и марте — жуткая паника, такая, что я буквально задыхалась, не могла спать. Тогда же был момент, когда из аптек пропали лекарства и все расходники, а это в нашем случае — вещи, без которых вообще не выжить. Я думала, вот завтра закроются границы, и что тогда нас ждет? А еще в этот момент все уезжали.

Дима был в диком стрессе, потому что он ходит в малюсенький сад, который основала сотрудница комитета «Гражданское содействие»**. Так что это довольно специфическое место: они сразу создали поддерживающий чатик для родителей, устраивали зумы, в которых можно было всем поговорить и поделиться чувствами. И это очень поддерживало!

А с другой стороны, реально чуть ли не каждый день уезжал очередной ребенок, и если учесть, что их было в группе всего шестнадцать, то это каждый раз была большая потеря. Я поняла, что Дима уже просто сходит с ума: из его жизни один за другим пропадали близкие люди.

Вот сейчас начался новый учебный год, и из старого состава у них осталось всего три ребенка. Да, пришли новые дети, и у Димы появились новые друзья, но каждый раз я захожу в группу и не понимаю, где я нахожусь: где Яша, где Илюша, где Коля? Отдельным ударом было то, что уехала основательница этого садика. Мне казалось, что она — такая глыба в нашем бушующем море, а раз она уехала, то это, наверное, вообще совсем конец и надежды в принципе нет.

Интересное по теме

Тревожность у дошкольников: как распознать и что делать

И как вы это пережили?

Мне не нравится, когда говорят, что люди привыкли к *****. Я не знаю, кто к ней привык: во всех моих соцсетях практически никто ни о чем другом не пишет. То есть вокруг меня этот фон ни на минуту не затихает. Но постоянно жить в состоянии острой тревоги, когда ты не спишь и не дышишь, — ты не можешь, ты просто умрешь. Поэтому все это перешло в какую-то такую ровную боль: тебе равномерно плохо-плохо-плохо. Я начала читать «Гарри Поттера», но это тоже совсем не помогает.

Для меня одним из самых жутким ужасов этого было то, что сломался тот мир, для которого мы растили своих детей. Мы с ними разговаривали, мы показывали, как можно все решать миром, любовью и пониманием, «я-сообщениями». И тут выяснилось, что все совсем не так и мир совсем не такой. И для этого мира нужны какие-то совсем другие люди, другие дети. А мы своих подвели, обманули.

У меня буря эмоций по этому поводу, потому что я, конечно, никого не рожала, но я потратила столько сил и столько любви, и вообще столько всего для того, чтобы их вырастить… И я чувствую, с одной стороны, отчаяние, что все, что я пыталась сделать, рухнуло.

А с другой — я чувствую злость: у меня был отличный план такой хорошей жизни! И мы для нее выращивали таких классных людей… И это все для того, чтобы все закончилось вот этим вот?! Мое желание взять приемных детей было крайне прагматическим: я раньше много волонтерила в интернатах, и ты там сталкиваешься с такой стеной беспросветного ада, такого невообразимого масштаба! В этих местах ты видишь, насколько огромно зло, и насколько у тебя мало сил, чтобы его победить.

Наверное, поэтому я выбрала путь приемной мамы: да, это всего два человека, но зато это жизни, которые ты стопроцентно изменишь к лучшему. Я могу сделать свой маленький-маленький остров и привезти туда детей — спасти их от смерти и вырастить их нормальными людьми. На этом острове были все наши классные друзья, учителя и врачи, все единомышленники, все такие милые и прогрессивные.

Я не представляла, что все это разрушится буквально в один день, что большинство людей уедут, а нам останется только смотреть им вслед. И мне от этого ужасно не по себе. Так что единственное, что я сейчас могу — это говорить своим детям, что то, что сейчас происходит — не нормально. Что убийства и пытки — не нормальны. Говорить с ними о том, почему в России так много насилия — армия, интернаты, ПНИ, медицинское насилие. И пытаться не умереть от ужаса при мысли о наступающем совершеннолетии Гора.

А почему? Армия ему, очевидно, не грозит, вы перестанете зависеть от опеки…

Да, но он останется со своей пенсией в 25 тысяч рублей. И что?

А ему положена будет квартира и какая-то медицинская помощь?

Ему положена квартира… Я недавно увидела новость о том, что Россия уже отстроила какие-то жилые кварталы в разрушенном Мариуполе. И это настолько меня возмутило, что я нашла на сайте «Парламентской газеты России» статью от начала февраля этого года: там пишут, что в России около трехсот тысяч детей сирот ждут свои квартиры уже больше пяти лет и с этим никто ничего не делает!

Но Москва пока — единственный регион России, который хорошо выдает квартиры сиротам. Гор получит квартиру, безусловно. Но практически вся поддержка, которую государство дает детям с инвалидностью, после восемнадцати лет отваливается. И благотворительность тоже закончится: в России с помощью взрослым всегда было сложно, потому что детей жалко, они маленькие и миленькие, а эти пусть сами разбираются. А сейчас стало еще хуже. И, честно говоря, я не могу думать о будущем всей страны, я все время думаю о Горе. Что будет, когда ему исполнится восемнадцать.

А сколько ему нужно денег в месяц? Самый необходимый минимум на расходные материалы, лекарства, катетеры?

Я думаю, что тысяч сто: Гор очень редкий с медицинской точки зрения случай. Его педиатры говорят, что он такой один на половину Земли. Это называется сочетанный синдром: несколько сложных и крайне редких диагнозов объединились в одном человеке, и ему нужно постоянное и очень качественное медицинское наблюдение.

Это не тот случай, когда можно пойти к районному урологу и попросить помощи — не потому, что врач плохой, а потому что он такого за всю жизнь не видел и не увидит дальше. Ты не можешь лечь в районную больницу к просто хорошему нейрохирургу. Тебе нужен очень определенный врач, к которому ты пойдешь только после МРТ, сделанном на очень точном аппарате, который не делают по ОМС.

Это все требует очень много денег, которые пока собирают благотворительные фонды. У нашего фонда есть такая специальная программа, которая называется «Спина бифида». Они берут таких детей и оплачивают им годовое ведение в очень хорошей клинике Москвы, где есть врачи, которые занимаются непосредственно спина бифида. Это стоит в среднем миллион рублей в год — комплексное обследование, лечение. Без расходников и, разумеется, без хирургических вмешательств. Обычно такие дети ложатся в больницу два раза в год, врачи за ними наблюдают и расписывают медицинский маршрут на следующие месяцы.

С Гором так не работает, у нас все время какие-то острые ситуации: то болит голова так, что он рыдает и падает в обмороки, то синяя моча… Дикое безумие! В общем ему очень-очень нужно это постоянное наблюдение, поэтому меня страшно пугает перспектива того, что «Русфонд» отвалится. Я не представляю, как буду дальше добывать эти деньги. Ну, и расходников тоже нужно много: даже те, что положены нам бесплатно — дают очень мало. У Гора искусственный мочевой пузырь маленького объема и его нужно очень часто катетеризировать. Или взрослым государство выдает на инвалидную коляску — пятьдесят тысяч рублей. А хорошая коляска стоит двести-триста.

Получается уже сильно больше ста тысяч в месяц…

Ну, коляску можно не менять каждый год, но ее нужно ремонтировать: нежные европейские коляски не рассчитаны на российскую недоступную среду. Еще ортопедическая обувь. У Гора очень сильно деформирован позвоночник, поэтому он сидит не просто в коляске, у него там специальная плата, сделанная по индивидуальному слепку, она стоит четыреста тысяч рублей. И она со временем изнашивается, ее тоже надо раз в пару лет менять.

До ***** у меня был план прямо до упора собирать на все это деньги в фейсбуке***. Я очень этого не люблю, но я исхожу из того, что если бы он жил в своем старом детском доме, то они делали бы то же самое. После начала ***** людей, которые могли бы помогать, стало гораздо меньше. И пока я не знаю, что с этим делать. Можно, конечно, рассуждать: ну зачем ты его забирала, если у тебя нет денег его лечить?! Но в детском доме выделяли бы на него примерно те же деньги, только его жизнь была бы намного, намного хуже.

Интересное по теме

«Не бросайте его одного в аду»: отрывок из новой книги Людмилы Петрановской

А как решился вопрос с катетерами из-за которых вы планировали бежать?

Ну пока что они появились. Их делает датская компания, и она не объявляла об уходе из России. Это все очень сильно подорожало, но у нас пока есть огромная сумка всех необходимых катетеров на балконе. Хотя если Россия действительно закроет границы или иностранные компании прекратят поставки, то нам останется только обняться и умереть всем вместе. Пока я стараюсь делать запасы: чтобы хотя бы на три месяца вперед у меня были катетеры и лекарства.

Я не представляю, как вы вывозите все в такой ситуации.

В самом начале ***** я пришла к психиатру и говорю ей: «Все плохо, ничего больше не имеет смысла. Зачем нам всем жить дальше?» Она: «Но есть хоть что-то, что вас радует?» Я: «Ну, я очень люблю смотреть на фотографии котов… Они такие милые!» Она: «Значит так: просыпаетесь — и не Медузу* открываете, а сначала пять минут смотрите только на котов!»

Я чувствовала себя нелепо, но думала: все-таки доктор — не глупый человек… Он столько лет учился, плохого не посоветует. И это реально помогло! Я просыпалась, открывала картинки с котиками и чувствовала, что день начинается с чего-то не ужасного.

Буквально лайфхак! А есть еще?

Мне немножко стыдно говорить, но у меня всегда был загон на ногтях: было очень важно, чтобы у меня был хороший маникюр, а тут я нашла девушку, которая просто нереальные какие-то картины на ногтях рисует! И каждый поход к ней был для меня каким-то отдельным удовольствием и интеллектуальным усилием. Я кидала ей рефренсы из двадцати картин Матисса… А она придумывала что-то в его цветовой гамме. И меня это очень поддерживало: я знала, что приду сейчас к ней, мы сделаем мне на руках что-то невероятное, и это будет меня утешать.

А после объявления о мобилизации она уехала вместе со своим парнем, и это меня очень подкосило. Может, это и глупо звучит: как можно так о маникюре переживать? Но тот день, в который я перестану делать маникюр, будет означать то, что я закончилась, я на дне и больше никогда не смогу выбраться.

Еще я стараюсь гулять: проблема в том, что по Москве сейчас не очень приятно передвигаться. Я скачала себе приложение, которое показывает, где какой классный кофе в Москве. И меня это держит: у меня дела на Сретенке — я пройду через Чистые пруды, там возьму себе кофе. И таким образом нагуливаю километров шесть-семь в день.

«Вибраторов кучу накупила! И тут началась *****»

Вы сейчас просто потрясающе выглядите! Вы писали, что похудели больше, чем на двадцать килограммов за довольно короткий срок. Это из-за ходьбы?

Это результат моей длительной психотерапии. У меня был очень долгий период ненависти к себе, который наконец-то я начала трансформировать если не в любовь, то хотя бы в любопытство. Январь и начало февраля были довольно кайфовыми: я похудела, начала интересоваться собой: что я люблю, а что хочу? Вибраторов кучу накупила! И тут началась *****.

Последний раз, когда я была на психотерапии, мне терапевт говорит: ну, если скоро ядерная война и мы все умрем, то, может, стоит ходить на свидания каждый день? Так что, с одной стороны, мне сейчас очень плохо и ничего не хочется. А с другой стороны, я думаю, вдруг, это правда последняя неделя моей жизни и надо срочно ходить на свидания?! Только не очень понятно, как.

Интересное по теме

«Все слухи о том, что у меня никогда больше не будет секса и личной жизни, оказались неправдой». Большой разговор с Женей Беркович

Приложения?

Ну нет! Я привыкла знакомиться с людьми лично, я такой старпер: мне хочется с кем-то встретиться на вечеринке друзей, на концерте… У меня очень давно не было отношений и мне пока страшно.

В двадцать четыре года я вписалась в дико абьюзивную историю, несмотря на то, что я была довольно умной девочкой, училась в Академии художеств, жила в центре Питера, обеспечивала сама себя… Но пока я не попала к своему психологу, я не понимала, что с моими отношениями не так.

Но при этом я психологу объясняю: «У нас с ним просто сложные отношения, запутанные… Но вообще у нас все хорошо и любовь!» Короче, закончившись, эта история очень меня освободила. Но потом почти сразу в моей жизни появился Гор и мне очень долгое время было не до отношений, у нас были реабилитации, больницы и адаптация.

Последнее, что мне всегда хотелось спросить. После такой сложной — и медицински, и психологически, и финансово — истории с Гором, как вы решились взять еще одного ребенка?

Я с семнадцати лет говорила, что у меня будет три сына. Так что я очень хочу еще одного мальчика! Думаю, что это тоже будет ребенок со спина бифида, потому что я уже все про это знаю, знаю всех врачей, все процедуры — было бы очень глупо не использовать этот ресурс!

Плюс я очень хочу совсем младенчика: Гору было десять лет, когда я его взяла, Диме — четыре, а мне хочется на этот раз пройти эту историю с самого начала. До того, как я нашла Диму, я планировала взять одного мальчика в Москве, ему был годик — очень хорошенький, со спина бифида, конечно. Я написала заявление в опеку с просьбой дать разрешение на усыновление ребенка от года до четырех. Моя прекрасная опека — без шуток, одна из лучших, нежных и человечных опек в стране — дала мне разрешение на ребенка с трех до пяти.

У этого нет и не может быть вообще никакого рационального объяснения! Они знали, что я хочу взять этого малыша, они знали, что за детьми с этим диагнозом не стоит огромных очередей из любящих родителей… Зачем они это сделали? Невозможно предположить. Можно было с ними судиться до упора, но это заняло бы огромное количество и времени, и сил — поэтому я поехала за Димасом… А этот мальчик до сих пор в детском доме. Хорошие, добрые люди просто так, на пустом месте без каких-либо причин взяли и сломали жизнь целому человеку. И у меня нет никаких представлений, как жить в мире, где происходит такое.

* — «Медуза» внесена Минюстом РФ в «реестр СМИ, выполняющих функцию иностранного агента».

** — Комитет «Гражданское содействие» внесен Минюстом РФ в «реестр НКО, выполняющих функцию иностранного агента».

*** — В материале упомянуты организации Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена в РФ.

Понравился материал?

Поддержите редакцию!