В университете одна наша преподавательница как-то сказала: «Если вам нравятся блондины, вы обязательно выйдете замуж за брюнета — судьба любит посмеяться над нашими предпочтениями». Так же получилось и со мной. Долгое время я считала, что в коммуникации с любимым человеком важнее всего — говорить с ним на одном языке, в буквальном смысле. Монтажная склейка, и вот та же я через восемь лет с мужем-иностранцем. Да ладно муж, теперь со мной еще и проживает мой собственный иностранец-ребенок.
Моему сыну четыре года, и у нас сложилась непростая языковая ситуация. Сыну приходится говорить на трех языках. Со мной — на русском, с папой — на итальянском, в детском саду — на немецком. Мы живем в Германии.
Когда ребенок рождается в многонациональной семье, немецкий педиатр обычно советует: обязательно разговаривайте с ним на родном языке и соблюдайте правило «один взрослый — один язык». То есть считается, что для успешного овладения языками важно, чтобы каждый из родителей последовательно говорил с ребенком только на своем родном. Как можно догадаться, это правило очень удобно выполнять в теории. И на практике, если вы с ребенком один-на-один. Как только на горизонте появляется кто-то еще, кто не понимает вашего языка общения, контролировать себя становится очень трудно. В конце концов, нас всех учили быть вежливыми. Да и сами мы бы вряд ли захотели оказаться в ситуации, когда вокруг тебя говорят на языке, который ты не понимаешь. А постоянно переводить всем туда-сюда — уедет крыша, не зря ведь переводчики-синхронисты работают ограниченное время и потом делают паузу.
Я знаю много примеров удачных и неудачных попыток билингвизма и трилингвизма. Кто-то водил детей на занятия в русскую школу в субботу, и дети возненавидели русский язык, потому что хотели в это время играть в футбол с друзьями.
У кого-то, наоборот, все получилось почти идеально, и все языки удалось сохранить на очень хорошем уровне, хотя один из них впоследствии и стал главным. Еще я знаю одну женщину, которая росла в смешении иврита, шведского и итальянского, и она рассказала, что труднее всего ей было в подростковом возрасте — какое-то время она не могла читать книги, потому что ей казалось, что все три языка, которые она знает, для нее иностранные, и что у нее нет ни одного родного. Представить себе что-то подобное для меня страшно. И я бы очень хотела, чтобы с моим ребенком в подростковом возрасте этого не случилось.
Многим, кто мучительно пытался учить новый иностранный язык во взрослом возрасте, может показаться, что дать ребенку шанс овладеть тремя языками с рождения — это огромный подарок. Большую часть времени я тоже так думаю. Да и потом, знать с младшего возраста, что на любую вещь можно посмотреть как минимум с трех сторон. Но иногда мне кажется: а может, зря мы так напрягаем сына? И получится ли у него сохранить три языка во взрослом возрасте?
Первым словом моего ребенка (пропускаем «маму» и «папу») в год и восемь месяцев было слово «карта». Мы долго шутили, что это влияние его бабушки с дедушкой, заядлых картежников, но, возможно, все объясняется по-другому: это действительно то слово, которое одинаково звучит на трех языках.
В моем идеальном представлении у ребенка-трилингва все три языка развиты равномерно. Но на деле оказалось, что развивать те языки, в которых у ребенка нет языковой среды, а есть только тот самый «один взрослый, говорящий с ним», — невероятно сложно.
Даже если каждый вечер читать ему книги, показывать мультики, говорить-говорить-говорить, то эффект может быть небольшой. Я могу честно признаться, что, планируя выходные, я учитываю этот фактор: всегда думаю, как бы встретиться с какими-то русскими или итальянскими друзьями с детьми, чтобы у моего ребенка было чувство языковой среды, хотя бы в миниатюре.
Есть дети-билингвы, которые с самого начала четко разделяют языки и никогда их не путают. Мой ребенок знает, что к его друзьям из детского сада бессмысленно обращаться на каком-либо другом языке, кроме немецкого. А вот ко мне, в принципе, можно обратиться на всех трех. Я пойму и на русском, и на немецком, и на итальянском. Или на миксе. «Мама, хочу делать bagnetto!» или «Мама, дай мне Brot» или почти дословное немецкое калькирование: «Мама, где мое поесть?».
Раньше я думала, что так разговаривают только люди с двадцатилетним стажем эмиграции. Теперь так говорит мой собственный четырехлетний ребенок.
Я знаю, есть мамы, которые просто спокойно сказали своим детям: «Я не понимаю по-немецки», чтобы дети даже не начинали поползновений в эту область. Я так не смогла, для меня это был бы обман. Мне не хотелось постоянно одергивать моего сына и просить, чтобы он отвечал мне по-русски.
Иногда я чувствовала, что уровень моей фрустрации сильно поднимался, если ребенок начинал говорить со мной на иностранном языке, могла даже окрыситься на него за это, несколько раз плакала.
Потом я поняла, что осознание того, что мой ребенок — иностранец, помогает мне принять его как какую-то совершенно отдельную от меня личность со своей волей.
Все что в моих силах — продолжать говорить с ним по-русски. Что из этого в итоге выйдет — я не знаю. Мне понадобилось много времени, чтобы принять (ок, или почти принять) такой расклад.
Почему мне так важно, чтобы он вообще говорил по-русски? Чтобы он мог общаться без перевода со своими русскоязычными бабушкой с дедушкой, с моим братом, с моими прекрасными друзьями из России и их детьми. Ну и представления о том, что мой ребенок когда-нибудь прочитает в оригинале Льва Николаевича тоже греют мне душу.
Иногда я ловлю себя на мыслях о том, что мне грустно, что русский у моего ребенка совсем не основной язык. Каждый раз, когда он отвечает мне по-русски, я радуюсь. Каждый раз, когда он обращается ко мне на каком-то другом языке, я стараюсь не принимать это близко к сердцу. В конце концов, это просто слова. И они — в общем то, не главное.
Мерч
Рассылка
