Организатор книжного маркета «Фонарь» и бывший PR-директор издательского дома «Самокат» — о культуре, которая не спасет мир, но может спасти отдельно взятого человека.
Мне кажется, я одна из первых среди своих друзей поняла, к чему все идет. Дальше оставалось только наблюдать, как мы приходим к осознанию и проживанию этого. Еще вечером 21 февраля мы с Варей (дочка Маши, — прим. НЭН) поехали в Петербург из Москвы на каникулы и в сборах пропустили новости. Только в поезде я достала телефон и прочитала [об очном заседании Совбеза].
С нами ехали два мальчика — очень интеллигентные молодые ребята. И один из них открывает свой кейс для ноутбука, достает бутылку коньяка и пьет из горла. Мы сидели в вагоне и разговаривали все по телефону с какими-то опрокинутыми лицами.
23 февраля вечером мы с друзьями-книжниками сидели в кафе и успокаивали друг друга. Говорили о том, как нужен шелтер для творческих людей. А уже утром 24-го я проснулась у друзей дома, пошла умываться, открыла телеграм — и впервые рыдала с зубной щёткой во рту. Этот день мы прожили очень странно — я читала семинар о современной литературе для музеев, заказывала кафе на день рождения дочки (он у нее 27 февраля), вечером мы ещё пошли на открытие выставки — через Дворцовую площадь, полную автозаков, и крики с Гостиного двора, где начинались протестные акции. Я рада, что была в этот день рядом с друзьями и хорошими людьми, и накрывало нас осознанием всех сразу. И уже в первые сутки примерно представила себе все, что ждет меня, близких, сферу моей работы, страну. И прогноз этот был мрачный и очень, как я теперь вижу, реалистичный.
За первые две недели я прошла все стадии отрицания, принятия и всего остального. Наблюдала, как уезжают мои друзья, принимала внутри себя решения, и к апрелю выползла на плато с пониманием того, что нужно делать, пока можешь делать.
Тогда же придумался такой спасительный для меня проект «Фонарь» (благотворительный книжный маркет, — прим. НЭН), через который мы нащупали смысл с подругами. Нам было критически важно поддержать книжное сообщество, издателей, чья работа оказалась под угрозой, читателей, которые растеряны и также ищут смыслы, дать всем возможность делать что-то хорошее и помогать, когда ты даже донатить не можешь всем, кому хочешь, потому что опасно. Наш «Фонарь» стал опорой и для нас, и для тех, кто пришел на него: мы слышали признания, что он правда дал тепла и света в мрачном мае 2022 года.
В июне я уволилась с работы и ушла практически полностью на какие-то гонорары. Летом у меня случилось лето. Случилась личная, фантастическая, романтическая история, которая меня страшно поддержала, как я сейчас понимаю. Все вдруг оказалось таким полным Ремарком с неожиданным романом во время войны.
Во-первых, мои друзья и коллеги знают, что во всех проектах я отвечаю за скепсис и пессимизм. Это мое жизненное кредо. Когда-то я была уверена, что люди вообще-то хорошие, просто у них травма, им больно, обидно и так далее. К сожалению, мне пришлось научиться относиться к ним сдержаннее и не ждать, что вот сейчас я их поглажу, и они смогут проявить все тепло и доброту, которые у них есть.
А еще я больше шести лет работала на общественно-политической радиостанции корреспондентом, ведущим новостей, информационным редактором. У меня были очень хорошие учителя-журналисты, я посмотрела много уличных акций, последила за общественно-политическим процессом, побегала с криками среди друзей (они даже звали меня «Маруся Политическая» — так я всех мучила гражданскими обязательствами и новостями. Так что к 2011 году, когда я увольнялась оттуда, журналистика для меня уже была закончена вместе с гражданскими свободами.
Это вопрос, который, мне кажется, всех очень сильно занимает всю дорогу. И поскольку я работаю в сфере культуры и литературы, мой блог* состоит по большей части из писателей, редакторов и всех, кто имеет к этому отношение. Конечно, это была катастрофа для всех: все, что мы делали, писали, распространяли, освещали — все это улетело в трубу и как будто обесценилось.
Мы все убедились в том, что никакие книги, ничего из того, о чем говорил Николай Солодников в интервью Юрию Дудю**, — что надо больше ходить в музеи и читать книжки, — это все не работает. Но это не означает, что искусство не работает в принципе.
Несмотря на все это, я все больше понимаю в последние годы, что только просвещение, только литература, только культура в широком смысле этих слов спасут мир. За время своей работы с детьми я не раз встречала опровержение вот этой марксистской теории про бытие, определяющее сознание. Я видела много историй как в совершенно несчастных, пьющих, бедных, никак не располагающих к поддержке семьях вырастали прекрасные дети. Эти дети в какой-то момент находили нужную книжку, и именно книжка их поддерживала и помогала им стать теми, кем они стали. В этом смысле роль книг в детстве бывает абсолютно беспрецедентной.
Есть история из города Сланцы, которую я обычно всем родителям рассказываю. Сланцы — это как дикий дикий Запад XIX века, каким его в кино показывают: там такая вокруг пустота, перекати-поле, четыре с половиной часа едет маршрутка-вонючка из Санкт-Петербурга, остановившееся производство, пятиэтажки — и больше ничего. И жизнь там такая же: кажется, что сейчас она очень сильно определит твое сознание, и ничего хорошего из этого не выйдет. Но в местной библиотеке сложился совершенно потрясающий коллектив, и она стала центром притяжения подростков. Дети туда ходят годами, находят друзей, поступают в хорошие вузы.
И мне одна из этих библиотечных девочек рассказывала, как она пыталась рассказать родителям о себе и своих переживаниях через очень хорошую книгу — «Хранилище ужасных слов» Элии Барсело. Это история о девочке, которая сгоряча кричит гадкие слова своей маме, а потом пытается исправить непоправимое и учится быть внимательной к словам. Печальная мораль этой истории в том, что родители книгу, которая вообще-то им давала мостик к собственному ребенку, не взяли. Хорошая — в том, что ребенок независимо от родителей может найти опору и расти и развиваться в любом городе и среде.
А еще буквально на днях моя подруга, которая уехала в Штаты, написала мне, что собирается на встречу с Артом Шпигельманом, автором графического романа «Маус». Представляешь, говорит мне она, есть такой художник-комиксист, чьи книги сейчас изымают из библиотек в консервативных штатах США. А я рассказала ей про «русский кейс» «Мауса»: как у нас изымали эту книжку из магазинов накануне Дня Победы, потому что там свастика. Моя подруга спросила: «Хочешь, я у него что-нибудь спрошу?»
И я передала ему вопрос, который занимает сейчас всех: что делать, когда все, чем ты занимался до этого, оказалось бессмысленным и никому не помогло? Как быть, когда тебя при этом еще и запрещают?
Шпигельман ответил так: «Надо продолжать развивать свою идею и мысль, потому что она должна существовать. Просто поищите для этого другие способы». Я тоже надеюсь, что вся эта ситуация не обесценит до конца ни роль литературы, ни книжек, хотя только на них надеяться — абсолютно бесполезно. Это все-таки верхние этажи пирамиды Маслоу.
Интересное по теме
5 книг о Холокосте, которые стоит прочесть детям
Меня, как и всех, расстраивает эта атомизация. Вот эти взаимные обвинения — то, что меня ужасает. Мне кажется, очень показательным кейсом стал фестиваль «Красная площадь» — от кого только нам ни прилетело. И от культурных деятелей, которые уже за рубежом: как вообще издатели, которые выпускают книжки про разумное, доброе, вечное, могут в такое время идти на Красную площадь, в прямой близости от Кремля, на деньги Кремля? Это значит, что вы поддерживаете финансирование войны, нормализуете ее?
Но, во первых, благодаря тому, что все в этом фестивале участвовали, ты приходишь туда и видишь на одном стенде книжки про Сахарова, на другом — Зыгаря**, на третьем — Лилианну Лунгину.
И ты понимаешь вдруг, что это такой тихий протест, как бы такой немножко показанный всем «фак».
Ну а во вторых — туда приходят люди, которые в общем-то ищут того же. Своих сообщников ищут. И для них это очень важный знак, что они не одни. И третье: мы представили себе, что все издательства отказались участвовать в фестивале и Красная площадь реально была бы заполнена только вот этой всей патриотической литературой. Вот это было бы страшно.
Ну и в рамках борьбы с этой самой атомизацией мы придумали книжный маркет «Фонарь».
Было несколько авторов, которые меня очень расстроили. Но это упражнение по принятию людей такими, какие они есть. Хотя какое-то время ты не знаешь, как быть с той или иной прекрасной книжкой, как дальше общаться с ее автором, как относиться к нему.
Ну как к чему-то очень печальному для тебя. У человека есть право на выбор, даже такой. А книжка ни в чем не виновата.
Мне кажется, в каких-то ситуациях тебе фонит, в каких-то — не фонит. Не один Михалков этот фильм снимал. Там была большая команда, прекрасные артисты. Мне из ранних фильмов Михалкова ничем не фонит, кроме его потенциального самолюбования.
Призывать сжигать книжки и «отменять» людей, которые потом как-то изменились, — это такая же нетерпимость, как любая другая. Я обожаю «Покровские ворота». Я расстроена, конечно, Меньшиковым и думаю: «Блин, Костик! Ну что же такое!» Но фильм любить меньше от этого не стала.
Варе двенадцать. У меня несчастный ребенок, который растет на всяких моих рабочих переговорах, встречах с друзьями, под столом, на книжных ярмарках. Раньше росла, теперь не ходит на них почти. Я так долго работала в издательстве, которое декларировало важность честного разговора на сложные темы с детьми, что сама всегда это практикую, и не знаю ни одной темы, для которой у меня не нашлось бы слов. Я честно всегда говорю с ней о том, что со мной происходит или со всеми происходит. Но у меня такой ребенок, к которому фиг пристанешь с длинными объяснениями.
Поскольку мы живем с ней вдвоем, периодически случаются ситуации, когда я не могу справиться с собой и сильно рыдаю, а она приходит, гладит меня по спине и говорит мне: «Успокойся». К сожалению, периодически моя дочь вынуждена брать на себя роль практически взрослого человека.
Нет, она смотрит на все глазами, полными подросткового скепсиса. У нее есть какое-то свое сетевое общение, свои чатики. В какой-то момент она пришла ко мне и рассказала, что в одном из этих чатиков есть ребята из Украины и она за них страшно переживает. После февраля мы уехали из Москвы, от ее друзей, потому что я ушла с работ, которые требовали моего пребывания в Москве, а находиться там мне было психологически тяжело. И мы вернулись в Петербург, который я считаю родным городом. В Питере я не устроила ее ни в какую школу, а оставила на удаленке в нашей московской школе по двум причинам.
Во-первых, не было никаких сил переводить ее из школы в школу. В том числе и потому, что в школах начались уроки патриотизма. А еще — в целом я все равно понимала, что рано или поздно придется нам куда-то снова уехать, и тратить последний маленький ресурс сил на поиск школы, из которой мы уедем через два-три месяца, — глупо. Варя очень хотела в школу, потому что ей не хватает друзей. И это самая, пожалуй, страшная ее потеря за время войны.
Интересное по теме
«Устала от жизни в цитатах Франкла»: интервью Фатимы Медведевой, которая растит детей со спина бифида
Нет, абсолютно. Я много разговариваю с людьми, и они меня спрашивают: «А как же уехать из страны — ведь ребенок любит этот парк, эту площадку, любит ходить по воскресеньям и прыгать на батуте». Я говорю: «Ребята, вы серьезно доверяете своим семилетним детям делать выбор в настолько сложной жизненной ситуации, в которой мы оказались?» Если у меня есть перед кем-то чувство ответственности, так это перед своим ребенком: я не хочу, чтобы он отправился в детский дом, если со мной что-нибудь случится.
При этом никакого обесценивания по отношению к тем, кто остается, у меня абсолютно нет. Мое очень большое желание — оставаться здесь. Этот выбор был сделан много лет назад. Если бы я хотела уехать раньше, я бы это сделала. Я сознательно оставалась, потому что мне было важно помогать тем, кто здесь, так, как я могу: книжками, уроками, театрами, чем-то еще.
Интересное по теме
Сначала я думала: «Господи, как бы мне всех родить обратно! Я не хотела их рожать в такой мир»
У меня ребенок сейчас — подросток со всем спектром подростковых проблем. Я дико завидую тем, кто родил недавно, потому что там действительно есть куда занырнуть: серотонин, маленькие пяточки, вот это все. У меня же довольно резкий, спорящий со мной, чуть-чуть вонючий подросток. Такое вот счастье материнства.
Но как и в случае с моим ребенком, так и в случае со всеми людьми, для меня ценность жизни — абсолютная.
Для меня очень важно наблюдать за чудом жизни. И никакой мысли о том, зачем я сюда рожала, ребенка — нет.
Недавно я не могла заснуть, лежала и искала точку опоры. Я представляла себе, как где-то далеко в Африке ходят потрясающей красоты жирафы с этими своими фантастическими ресницами, с этими бархатными рожками. Как они объедают пальмы. Как летят красиво птицы над Башкирией, как на Камчатке вспыхивают вулканы и какой огромный невероятно красивый мир вокруг. Вообще-то он все еще гигантский и дико красивый. Бесконечно везде и всюду происходит чудо жизни: шумит море, цветут сакуры, бегут водопады. Надо помнить, что мрак — это что-то очень локальное, что очень старается тебя подавить. А мир большой и прекрасный, и я своего ребенка рожала для этого мира. Я хочу, чтобы она прожила счастливую жизнь и все это увидела своими глазами.
Мы попросили Машу составить список книг и произведений, которые ее поддерживают. Вот что получилось:
1. С детства, когда мне плохо или больно, я перечитываю «Пеппи Длинный Чулок», она на меня оказывает волшебное действие, уносит в пространство безопасности и беззаботности. Может, из-за того, как Пеппи относится к проблемам — легко.
2. Этой весной мы читали с Варей «Моя семья и другие звери» Джеральда Даррелла, книгу полную любви к жизни и всему живому. И смотрели сериал «Дарреллы» — и я больше всего на свете хотела стать миссис Даррелл и уехать от жестокого и опасного мира куда-то в пусть полуразрушенный домик, где я смогу смотреть на море и кормить людей, которые будут ко мне приезжать, чтобы отдышаться.
3. «Подстрочник» Лилианы Лунгиной меня очень поддерживает во все сложные времена — я рандомно читаю или лучше смотрю это интервью, и учусь видеть свет вокруг и искать главное.
4. Мой пес уже спас меня от депрессии один раз, и сейчас обнимать мохнатую животинку, чесать его за ухом, гулять с ним по парку, Финскому заливу, Черной речке — это счастье, это рутина прогулки и наблюдения за природой — с собакой ты будто лучше видишь каждодневные изменения в окружающем мире, и видишь, что жизнь идет своим чередом. Вода, деревья, первый снег, падающие листья — все это очень дает мне выдохнуть.
5. «Фонарь» и люди, которых мы привлекаем к фестивалю, и те, с кем его делаем. Мы наш оргкомитет назвали посольством любви, доброты и гармонии, потому что делаем все максимально бесконфликтно и напоминая друг другу, что все — от любви, и любовь никогда не перестает. Каждый наш маркет, от работы над ним (а мы придумываем программу и все события «Фонаря» как книжное событие мечты) до его проведения — это очень много энергии, тепла, на которой мы и движемся.
* — Организация Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена в РФ.
** — Юрий Дудь и Михаил Зыгарь внесены Минюстом РФ в различные реестры выполняющих функции иностранного агента.