«Мне казалось, что маму надо защищать, что ей не справиться без моей помощи»: история одной парентификации

Я узнала о парентификации из книги «Тайная опора» Людмилы Петрановской. Парентификация — это когда ребенок вынужден брать на себя часть роли родителя или даже меняться с ним местами: в чем-то его опекать, помогать справиться с эмоциями, решать взрослые вопросы.

В книге Петрановская приводит несколько примеров: например, ребенок ничего не просит, становится не по годам рассудительным, мыслит категориями «нам это не по карману». Я читала и вспоминала свое детство. Помимо финансового вопроса, я вспомнила и другие ситуации, когда я уже не могла быть ребенком, а должна была быть взрослой и все понимать. Вот несколько моих воспоминаний.

Лет с семи мне казалось, что маму надо защищать, что ей не справиться без моей помощи. Например, в спорах с ее более напористой сестрой мама казалась слабой, и я всегда за нее вступалась. Хотя тетю я очень боялась.

В детстве от меня все время ожидали взрослого, точнее, удобного для взрослых, поведения: не спорь, не обижайся, будь умнее, промолчи, войди в положение, будь терпимее.

Например, отчим был со мной груб, так это «потому что он переживает, что его родная дочь живет в другом городе, а если он с тобой будет ласков, то как будто ее предает. Пойми его по-человечески».

Но такие требования были односторонними: меня никто понять по-человечески не хотел. Не спрашивал, чего я хочу, что мне нравится или нет. Я чувствовала ужасное одиночество, мне не с кем было поговорить так, чтобы меня выслушали. Когда я общалась с папой по телефону, мне нельзя было обсуждать ничего, связанного с мамой. Бабушка говорила, что тогда он будет обсуждать маму со своими родственниками. «Это будет предательство с твоей стороны!».

Я знала, что у нашей семьи туго с деньгами, поэтому никогда ничего не просила. Если меня отправляли в магазин, я долго рассматривала ценники, чтобы купить, что подешевле. Как-то после очередного разговора про бедность, я выгребла из рюкзака мелочь и незаметно высыпала маме в карман пальто: чтобы ей хватило на проезд.

При этом карманных денег у меня никогда не было. Деньги мне периодически дарила бабуля, иногда мне позволяли оставить себе сдачу из магазина. Так по копейке я и копила деньги на собственные нужды.

Как-то уже в университете я в шутку пожаловалась подружкам, что до стипендии еще несколько дней, а у меня осталось 20 рублей. Они мне: так попроси денег у родителей, а я прямо растерялась. Мне такое вообще в голову не приходило: что-то у них попросить. Все свои мало-мальские потребности я закрывала сама. А еще я покупала продукты домой, но мама упрекала, что этого мало и что я должна скидываться за коммуналку.

Когда родился брат, мне было 16, и я со второго плана отодвинулась на третий. Моей обязанностью было ходить на молочку каждый день после школы, даже если я возвращалась с температурой или ангиной. Мне нельзя было есть фрукты, потому что их покупали только для брата. Если мама пекла сырники, то только для брата, мне нельзя было брать ни одной штуки. В то время уже не было каких-то адских проблем с деньгами, просто брат был ценнее меня. Ему включали перед сном мультик на моем ноутбуке, и я ждала до 11 вечера, чтобы забрать ноут и делать курсовую. Мне ни разу не хватило духу сказать, что ноут нужен мне раньше.

Из-за маминой вспыльчивости и любви к драме, мне приходилось учиться справляться с ее истериками. Мама любила войти в роль жертвы, придумывала злобные мотивы моему поведению. Иногда доходило до абсурда. В детстве мог состояться, например, такой разговор:

— Мам, у меня голова болит…

— Вот зачем ты мне это говоришь? Что я могу с этим сделать? Ну что? Я же не Бог! Хочешь, чтобы я переживала? Спасибо, что испортила настроение.

Я пробовала разные подходы: превращала опасный момент в шутку, говорила спокойным тоном и объясняла, почему ее обвинения несправедливы, иногда просто молчала. Это не работало, она пускалась в более низкие манипуляции, и я все-таки срывалась.

Зато сейчас меня таким не прошибешь. Я не позволяю втягивать себя в споры, навязывать чувство вины — я просто выхожу из диалога. Мама, похоже, это поняла, и теперь если и пытается манипулировать, то более осторожно.

Грустно, что я до сих пор вижу такое отношение к другим детям в нашей семье. Двоюродные брат и сестра живут с бабулей. Брат живет с мамой и отчимом. Они уже подростки, и я вижу те же обвинения, наезды и причитания, что доставались мне. От них ожидают каких-то «правильных» поступков и жертв, винят в лени, эгоизме и злобных умыслах. И теперь на них жалуются мне, хотя брат или сестра могут быть в той же комнате. Мне от этого больно, и я всегда встаю на сторону ребенка. Мои аргументы никого не убеждают, но мне важно, чтобы дети слышали, что не все взрослые ополчились против них.

Как-то мама наорала на брата в его день рождения при гостях за то, что он включал на кухне горячую воду, оставил кран в таком положении, и когда мама открыла воду, то обожгла руку. Надо было, мол, кран повернуть и воду горячую слить.

Я решила поговорить с мамой. Мягко, без претензий, просто объяснить, что ребенок мыслит не точь-в-точь как она, и это не эгоизм, он не назло так сделал. Сказала, что понимаю, что она хочет воспитать хорошего члена общества, чтобы думал о других и все такое. Но что некоторые обвинения и укоры могут быть очень обидными. Мама, вроде, прислушалась, и я продолжила. Решила привести небольшой пример.

Мне было лет восемь, мама решила научить меня танцевать. Мы стояли на кухне, она показывала какие-то движения. У меня над ухом работал телевизор, я на него отвлекалась и не успевала вовремя повторять движения за ней. Мама вспыхнула, обиделась, сказала, что я ее оскорбила до глубины души и больше она меня никогда учить танцам не будет. Потом мама долгие годы рассказывала родственникам и припоминала мне тот случай и свою обиду.

Я объяснила, что у меня в мыслях не было выказать ей неуважение, я просто не могла сконцентрироваться. Поэтому когда она меня в этом обвиняла, мне было очень обидно. Что не все детские действия — это продуманная диверсия, иногда можно просто отвлечься или не подумать о последствиях.

Что тут началось! Такого не было, ты все выдумала, ты просто во всех своих комплексах и проблемах хочешь обвинить меня! Ты помнишь только плохое!

Кульминацией стала фраза: «Надеюсь, ты хоть не против, что я аборт не сделала, а родила тебя? А то родственники предлагали». Я даже отвечать на это ничего не стала. Ну как с пятилеткой. Меня такие слова уже даже не задевают.

Вечером я получила смс от бабушки, что она обиделась на меня за маму. Мама вообще любит любые наши разговоры или ссоры сразу передавать бабуле. Часы сверять можно. Рассказывает она, конечно, только свою версию, о том, какая я злая, эгоистичная и жестокая.

После той смс бабушка полгода (!) общалась со мной сквозь зубы.

Вот это самое тяжелое. Когда ты уже не ребенок и понимаешь, что твои близкие ведут себя, как дети.

Когда не можешь выстроить взрослый диалог. Когда твои аргументы просто отвергают, уходят в глухую оборону, объявляют бойкот. Я знаю, что они обсуждают меня за спиной, приписывают мне скрытые мотивы, ахают и вздыхают о том, какая же я бессердечная.

Бабуле за 70, поэтому я, конечно, не рассказываю ей о многих ужасных вещах, которые мама мне высказывала. Я берегу ее слабое сердце, спокойно отвечаю на обвинения, не обвиняю ни в чем маму или ее саму. Я отрастила себе пару километров терпения и просто пережидаю.

Иногда меня накрывает черное отчаяние. Я хочу прийти и сказать, что все это меня в конец достало, что это просто верх тупости звонить бабуле со слабым сердцем, пересказывать ей в красках наш разговор и нагнетать ситуацию своими домыслами. Что я могу много чего рассказать, но не делаю этого, потому что мне не десять лет. Но я молчу, потому что ничего хорошего из этого не выйдет.

Зато я больше не испытываю чувства вины, что мало помогаю.

Как-то врач сказал, что маме нужно больше физической активности. Мама спросила у меня, что ей делать. Я предлагала, мама отвергала: прогулки мне не подходят, я не могу гулять без цели, в бассейн я не хочу, я плаваю плохо, групповые тренировки мне не нравятся, там все прыгают, как безумные, на индивидуалки? Ой, это дорого, да еще ездить надо, у меня времени нет.

У меня был козырь в рукаве:

— У меня есть знакомая, она врач по образованию и тренер-реабилитолог, зал всего в одной остановке от вас, я тебе могу оплатить тренировки, она точно тебе даст подходящую нагрузку и тебе будет спокойнее один на один.

— Ну не зна-а-а-а-а-ю. Это же к ней регулярно ходить туда надо?

Естественно, мама ничем так и не занимается, но продолжает жаловаться на боли в спине, слабое сердце и так далее. Но после этого диалога у меня открылись глаза. Что я могу сделать? Не хотите, как хотите. В конце концов, она взрослый человек и сама должна принимать решения и отвечать за свою жизнь. А у меня свой ребенок есть.

Я не знаю, как уберечься от парентификации, когда ты сам родитель. Иногда я чувствую такое бессилие, что мне тоже хочется топать ногами рядом с сыном и отвечать истерикой на его истерику. Иногда я и впрямь делаю что-то не очень взрослое и родительское. Срываюсь на крик, дергаю его за руку, выговариваю ему, что устала, что не знаю, как ему еще объяснить, что у меня нет сил больше его уговаривать, могу в отчаяньи расплакаться. Я понимаю, что это все не очень и ужасно боюсь, вдруг ребенок тоже увидит во мне слабую маму, которую надо опекать.

Но я держу в голове, что взрослая в наших отношениях я.

Даже если я сорвалась, я всегда подхожу к нему, обнимаю, глажу по спинке, объясняю, что я не должна была так делать или прошу прощения, что напугала его. Говорю, что я просто устала, поэтому повела себя так странно, но я его все равно очень люблю и всегда буду рядом. Я надеюсь, что это его в какой-то мере успокаивает и дает опору, что на маму можно положиться.