«Вот были пытки на Лубянке — вот это да, это больно»: откровенный монолог читательницы НЭН о родах и последовавшей за ними депрессии

Мы считаем, что субъективный опыт родов — важная составляющая понимания того, как происходит деторождение и какой след оно может оставить на психологическом состоянии женщины. Важно понимать, что для благополучного старта материнства важно все — от соблюдения фундаментальных прав человека до возможности съесть еду горячей.

Мы публикуем монолог нашей читательницы анонимно.

Мне очень повезло — у меня была почти идеальная беременность. У меня было много сил и энергии. Пользуясь этим, я ходила на йогу, где инструкторы нас учили правильно дышать во время родов, петь во время схваток и показывали, какие позы облегчают боль и помогают ребенку. Плюс нам давали неплохую физическую активность — до самых родов все делали стойку на лопатках.

Также я ходила на курсы, где рассказывали, как обращаться с ребенком в первые дни после родов. И даже ребенок был запланированный и желанный. Я это рассказываю, чтобы было понятно, что мы с мужем отнеслись к процессу ответственно и готовились.

Из странного была только гинекологиня в бюджетной консультации, которая хвалила меня за то, что я «правильно» набираю вес и не лежу на диване, отъедая бока, в отличие от большинства ее пациенток. Но я не обращала внимания: осмотры проводит, анализы назначает — ну и ладно.

Где-то в третьем триместре меня накрыла паника, я поговорила с мужем, и мы решили заключить контракт с роддомом, который принадлежит к структуре Сеченовской больницы. На курсах и на йоге нам рассказывали про доул, но я решила, что это дорого, да и зачем? Врач из Сеченовки сказала, что когда начнутся схватки, я могу вызвать скорую, и они обязаны отвезти меня туда, куда я скажу. То есть, к ней в роддом.

Это были роковые слова.

Когда начались схватки, я устроила себе уютное «гнездо» в кровати, приняла удобную позу и начала дышать. Было довольно комфортно. Процесс пошел. Даже не пришлось тревожить мужа — он спокойно храпел рядом. В какой-то момент я поняла, что схватки усиливаются, разбудила мужа, мы вызвали скорую. Мне сказали, что повезут только в ближайший роддом, а я не могла с ними спорить и решила, что пусть везут, куда везут. Промелькнула мысль о том, что зато денег сэкономлю — в голове так и не укладывалось, что за выбор врача и роддома нужно платить так много…

Меня привезли в ближайший роддом. Потом я узнала, что он — один из лучших в Москве, там топят за естественные роды и родительство — это когда мать и ребенок с момента родов находятся в одной палате, а после родов малыша сразу же прикладывают к груди матери, а только потом уносят взвешивать и диагностировать по шкале Апгар. Звучит идеально, согласитесь?

Лишний в этой системе только персонал роддома. Сейчас объясню.

Прошло уже шесть с половиной лет после моих идеальных с физиологической точки зрения родов, а я до сих пор помню, как оказалась в обычной палате еще с несколькими рожающими — все на разном этапе процесса. И нам запрещали кричать. Вообще. Ну просто у акушерки в пять утра после ночной смены голова болит, а тут мы рожаем.

Но самое страшное не то, что запрещали кричать. А то, что остальные девушки поддержали эту идею и тихонечко постанывали каждая на своей койке. Когда я не выдержала и начала орать в голос, замечание первыми мне сделали они. И только потом подключилась акушерка.

— Ой, это кто у нас тут такой голосистый?

— Мне больно… У меня низкий болевой порог…

— Боль — она одна для всех. Не бывает низкого болевого порога.

Я продолжаю орать. Петь, дышать по-собачьи, принимать удобные позы и делать что-то еще я уже не могу — понимаю, что мне этого здесь не простят.

Тогда акушерка открывает мою карточку.

Потом пришла главврач отделения. Кто-то ей сказал, что я громко ору.

Все это время я порывалась встать, вызвать такси и уехать в платный роддом. Но я не знала, на каком этапе родов нахожусь. Акушерка не держала меня в курсе того, как происходят мои же собственные роды.

Я поняла, что никуда не денусь с этой подводной лодки. Включился режим выживания. Тогда я стала просить эпидуралку. Мне стали рассказывать, какие плохие дети получаются после эпидуралки. Я не сдавалась. Спустя полчаса просьб мне ее наконец ввели. Не могу сказать, что это сильно помогло, но хоть что-то пошло по-моему.

Под конец я стала орать, что хочу кесарево и что угодно, но я так больше не могу.

В этот момент мимо палаты проходили студенты. Да, забыла. Ты не просто рожаешь с несколькими барышнями в палате, но еще и демонстрируешь свою раскрывающуюся матку студентам. Надо же им на ком-то учиться. Одна из таких студенток среагировала на мой крик и стала меня обнимать и гладить по голове. Но на нее сразу же наорали и сказали выйти.

В момент, когда я оказалась на акушерском кресле, я уже ничего не соображала и мечтала сдохнуть. Почему-то вспомнились моменты из маминых сериалов, где измученная роженица шепчет: «Только спасите моего ребенка…».

Если бы меня в этот момент спросили о чем-то подобном, то я бы выбрала себя и прекратить эту боль. Вся моя любовь к малышке, которая бережно копилась во время беременности, закончилась и потихоньку превращалась в ненависть.

Когда все закончилось, мне на грудь положили что-то фиолетовое и сказали, что это — моя дочь. Я подумала: «И это все — ради вот ЭТОГО?». К счастью, акушерка забыла дать ребенку присосаться к груди, а только положила ее на меня. Если бы тогда меня еще и кто-то ущипнул за грудь, я бы, наверное, заорала и выбросила малышку.

…А потом я с ребенком лежала в коридоре и ждала, пока освободится место в палате.

А еще потом я осознала, что у меня не получится отдохнуть — ведь я в одной палате с собственным новорожденным ребенком. К вечеру я прикатила тележку с ребенком к медсестрам и сказала, что мне необходимо выспаться. На меня вылили ушат из фраз о том, какая я плохая мать, и если за ночь с ребенком что-то случится, то в этом буду виновата только я. У меня настолько не было сил, что я согласилась на все.

Сначала я не могла уснуть, а потом проспала часов шесть. После 20 часов без сна, из которых примерно половину я либо умирала от боли, либо тужилась.

В ближайшие несколько суток пребывания в роддоме я выживала. Как только я оказалась дома, в условном комфорте (условном — потому что никто не отменял бессонные ночи и сложности приучения ребенка к груди), то поняла две вещи: то, что я хочу сдохнуть и то, что, кажется, я понимаю кошек, которые съедают своих новорожденных котят. Захотелось стать кошкой — кошку не посадят за неправомерные действия по отношению к своему ребенку.

Мой постродовой ад — это отдельная тема. Могу лишь сказать, что если бы у меня не было поддерживающего и включенного мужа, я бы стала героиней одного из новостных сюжетов. Того самого, которые всех так шокируют — когда мать вышла из окна с новорожденным ребенком.

Два разных психолога, к которым я стабильно ходила, не разглядели у меня ни постродовую, ни какую-то еще депрессию — первый дяденька втирал мне свои представления о воспитании детей и говорил, что ему «не хватает игры» в наших с ним отношениях (что бы это ни значило), а вторая барышня сказала, что мне нужно взрослеть.

И только спустя три (ТРИ) года, когда я легла в кровать и не вставала неделю, я сама записалась к психиатру со словами: «Кажется, у меня постродовая депрессия. Затянулась». Только выяснилось, что она настолько затянулась, что дебютировала в БАР — биполярное аффективное расстройство второго типа — чередование эйфории и депрессии. Психиатр распознала это не сразу — на фоне одного из депрессивных эпизодов я успела оставить мужа с ребенком и уйти жить одной. Квартира, которая с порога воняла кошачьим дерьмом, комнату в которой я тогда сняла, показалась мне раем.

…Я не знаю, как развивались бы события, если бы все же случились платные роды или если бы мне сделали экстренное кесарево. Но точно знаю, что при хорошем раскладе я начала бы любить своего ребенка сразу же после рождения, а не спустя несколько лет психотерапии. И не ненавидела бы мужа за то, что его не было рядом в момент родов.

И да. Спустя полгода я написала на сайт этого роддома подробный отрицательный отзыв — указала фамилии акушерки и главврача. Спустя еще месяц мне перезвонили. Вежливая женщина с мягким голосом спросила, почему же я сразу не написала о том, что случилось? И вообще — та главврач уже не работает, а той акушерки вообще не было на смене в указанную дату. Может быть, я все перепутала и ошибаюсь?

Я не перепутала. А эта акушерка — единственный человек в моей жизни, которого я реально ненавижу. До сих пор.

P. S. Сейчас все хорошо, я давно вернулась к мужу, люблю его и свою дочь, работаю, принимаю таблетки от БАР, выруливаю в ремиссию и стабильно прохожу психотерапию.