Петербурженка Римма Раппопорт написала для нас небольшое эссе, в котором поразмышляла на тему того, как молодой матери важно оставаться человеком. Человеком, который имеет право ходить в бар, плясать и возвращаться домой под утро.
Мне 27 лет. В 19, изрядно натусовавшись, я познакомилась с будущим мужем. В 21 вышла замуж и стала работать в школе. В 23 родила не просто желанного, но запланированного ребенка. И обнаружила, что среди моих друзей и знакомых так не принято. В общем, я считаюсь молодой мамой.
Проблема словосочетания «молодая мама» в том, что «молодая» обычно остается в жизни родившей женщины только возрастной характеристикой и славным поводом для окружающих поучить, посоветовать, обесценить. Но вообще-то молодость просит карнавала даже от тех, кто со всех сторон оброс социальными статусами.
Нет, периодически я все еще хожу тусоваться. Моя жизнь не состоит исключительно из ребенка, дома, работы. Мы встречаемся с друзьями, немножко выпиваем (или нет), немножко танцуем под смешную ностальгическую музыку, прерываясь на обсуждение взрослых дел. Это весело, но совсем не так весело, как в 18. Карнавала нет. И я, прямо скажем, думала, что уже не будет.
Мне 27 лет. Я мама Римма и учительница Римма Вадимовна. Почему-то среди этих идентичностей почти не находится места просто Римме. И от этого организм требует перевернуть все к чертовой матери. А переворачивать все к чертовой матери очень глупо, когда любишь семью и работу.
Недавно я увлеклась рэпом. Он помогает мне подружить внешнего взрослого и внутреннего подростка. «Версус» дает небольшую дозу Рабле. Но остаешься зрителем. Участвовать на полную мощность удается на кое-каких концертах, впрочем, и это не всегда стопроцентное включение.
В ночь с четверга на пятницу я читала на The Village старую статью про бар «1703». И подумала, что надо бы глянуть, где он. Ну хоть с коляской заехать на дверь посмотреть.
Следующей ночью мы с друзьями танцевали на отличной вечеринке, приуроченной ко дню рождения Агутина. Привычная схема: сначала кофе, чтобы тело забыло о многолетнем материнском недосыпе и смогло справиться с аперолем и танцами.
В перерыве на покурить меня спрашивали, что нового откалывает дочка. А потом все разошлись, и я предложила оставшейся подруге прогуляться до «1703», чтобы хоть одним глазком, пока не настало утро и я не превратилась в маму-тыкву.
Не знаю, сколько лет назад со мной последний раз случалось вино в пять утра в центре города. Первые десять минут я ждала, что кто-то из девушек заберется на стол и передо мной развернется сценарий «От заката до рассвета». Вскоре одна, конечно, очутилась на столе, но по большей части страхи не оправдались: ни Бритвы, ни Секс-машины, ни вампиров.
Мы понемногу расслабились и присоединились к танцам. Под «их» Фейса и «нашего» Нойза я снова стала Риммой. Не мамой Риммой, не Риммой-Вадимовной-можно-выйти, а той молодой женщиной, которую в прошлой жизни незнакомцы, встречавшиеся на Думской, идентифицировали как девушку с бочки из «Цыпы» — любимого бара моей юности.
К слову, тогда в «Цыпу» регулярно ходила одна мама. Как раз лет двадцати семи. Мы, юные и бездетные, отчасти удивлялись, отчасти осуждали. Теперь мне стыдно за это.
Три года материнства показали, что нет ничего глупее осуждения. Ты тоже можешь оказаться той самой беременной в «Макдональдсе», столкнуться с послеродовой депрессией, стать мамой, которая без конца говорит о своем ребенке, заваливает его фотографиями блог, кормит грудью на публике или вообще не кормит грудью, с удовольствием закрывается от всего мира или мечтает оторваться на дикой вечеринке.
Карнавал был, есть и будет. И каждая молодая мать имеет на него право, потому что она не только мать. И хочется верить, что молодость — понятие растяжимое.
Мерч
Рассылка
