«Я ушла, когда поняла, что ему нравится меня избивать и это никогда не кончится». История Нины

Сейчас Нина с детьми живет за пределами Дагестана, ее бывший муж в бегах — его разыскивают за невыплату алиментов и порчу имущества. Записали монолог Нины о ее детстве, воспитании, семейной жизни и борьбе за детей.

Детство

Мой отец — аварец-тляратинец, родом из Грузии. Мама русская. Я родилась в Вышнем Волочке Тверской области. Там же родились мои братья. Жила я в основном с бабушкой, родители почти не принимали участия в моем воспитании.

Когда мне исполнилось шесть, отец внезапно появился. Он решил, что я должна жить с его матерью в родовом селе, и отправил меня в Грузию. Там за мной никто не смотрел: у меня и вши были, и чесотка.

«Воспитывали» так, как было принято в селах: иди за младшими присмотри, иди посуду помой в ледяной воде. Семьи разные бывают, конечно, но обычно взрослые занимаются работой, а не детьми. Я была предоставлена сама себе, сама язык выучила.

Обучали меня только намазам: нужно вот такие молитвы читать — а зачем, почему, никто не объяснял. При этом не помню, когда меня обратили в ислам — в детстве меня крестили. Удивительно, но бабушка учила намазам только меня — братьев не учила. Понятно, если позор — то он может только от девочки прийти, ее надо первым делом учить уму-разуму.

В селе мне сделали [женское] обрезание. Тляратинцы это практикуют. Очень неприятные были ощущения. Не люблю вспоминать про это и говорить.

Это варварство и большое зло.

В Грузии я провела года полтора, потом меня вернули в Вышний Волочек. Отец, похоже, не планировал отдавать меня в школу, но мама настояла. В итоге я пришла в первый класс довольно поздно, когда мне было восемь лет, начала учиться в октябре. Отучилась четыре класса.

Интересное по теме

Женское обрезание и насилие в семье: как живут девочки и девушки в Дагестане

Дагестан

А потом меня отправили в Дагестан, куда мы раньше только на лето к родственникам ездили. Отец захотел, чтобы я училась в исламском университете. Думал, видимо, что я на пороге пубертата и надо меня в «правильное» русло направить, а то в Тверской области я могу «нахвататься».

Мама считала меня трудным ребенком и при этом взрослым человеком, который может все решать самостоятельно.

Еще ей внушали, что девочка — это расходный материал: ее нужно выдавать замуж, она будет всю жизнь страдать, ублажать мужа и делать, что хотят родственники. У мамы своя судьба поломанная, она даже девять классов школы не закончила.

Это был 1999 год. Отец оставил меня в Махачкале у какой-то женщины, которая обучала девочек Корану и арабским буквам. Когда начался учебный год, отец привез меня в университет в Буйнакске. Он не знал, возьмут ли меня — я была маленькая, всего 12 лет. Но, видимо, упросил, и меня оставили там. Я жила в женском общежитии при университете. Туда отправляли в основном девочек из сел, либо таких, родителей которых не устраивало, что они с мальчиками общались. Даже в университете случались скандалы, но их быстро заминали.

Нам давали религиозные знания. Общеобразовательных предметов не было. На каникулы и праздники вроде Уразы (мусульманский пост, — прим. НЭН) я ездила к дяде. Родители меня не навещали. Только летом я приезжала домой в Тверскую область. В 14 я получила диплом юриста-исламоведа, знатока мусульманских законов.

Интересное по теме

«В одной палате оказались люди, которых к койкам привязывают, и я — женщина, которая просто не захотела жить с мужем»: история Лины

Окончание учебы и замужество

Вернулась после университета в Вышний Волочек уже в хиджабе. Впитала, что так положено. Год ничего не делала, только маме с хозяйством помогала. Потом почти случайно снова попала в обычную школу: на дне города директор увидел нас и позвал меня возобновить обучение, им в классе не хватало ученика

Учиться было сложно, по уровню образования я не дотягивала, денег на репетитора не было.

Когда мама уехала на заработки в Петербург, я присматривала за младшим братом, готовила еду, смотрела огород. Старший брат не помогал — жил своей подростковой жизнью. Модель отца перенял, что все ему должны. Весь быт был на мне.

Так я проучилась девятый и десятый класс. Соседка меня подтянула по математике, в итоге я закончила третьей в классе по успеваемости.

Магомед был имамом в одной из мечетей в Буйнакске, строительство которой организовали его дед и отец. Это обычная практика: собирают деньги с проживающих и строят мечеть. Кстати, в честь его деда назвали нашего старшего сына — Мухтар. Меня не спрашивали, хочу я или не хочу, нравится мне такое имя или нет.

Магомед был молодой, красивый, делал намаз, девочки на него смотрели. Ну, и я тоже. К концу обучения в исламском университете меня за него засватали. Поскольку мне было 14 лет, нужно было ждать совершеннолетия, и я уехала в Тверскую область. После этого несколько лет мы почти не общались, созванивались на праздники. Родители его звонили.

Когда я заканчивала десятый класс, я уже очень устала от ответственности, которую на меня возложила мать и за которую никогда не благодарила. Были сплошные претензии.

Я надеялась, что построю свою семью и там такого не будет. Отец настаивал, что меня надо выдать замуж.

После десятого класса, как только мне исполнилось 18, я вышла за Магомеда. Было условие, что я закончу образование — в 11-й класс я ходила уже в Буйнакске, беременная. Все мое обучение на этом закончилось — потом пошли дети, быт, работа.

Жизнь с Магомедом

Муж оказался ни к чему не приспособлен — у него не было ни образования, ни работы, он сидел на шее у родителей. Съемную квартиру они нам оплачивали, потом мы съехали в худшую квартиру — к его родственникам.

Когда сыну было десять месяцев, я решила открыть свой магазин. Сначала продавала мусульманские платья, потом чулочно-носочные изделия. Постепенно стала раскручиваться. Из непроходной точки сделала прибыльный бизнес.

Муж ходил и всем говорил: «Меня не устраивает, что она работает, плохо готовит, не успевает». Ему отвечали: «Иди поработай сам». Но он ничего не делал.

При этом часто руки распускал, избивал меня. Даже собирался семейный совет [по этому поводу]. После этого он меня на какое-то время оставил в покое. Я к тому времени нашла продавца в магазин, все выровнялось. У меня родился второй ребенок, я думала хотя бы с ним побольше времени проводить — со старшим не получалось.

Муж постоянно избивал меня, ничего не зарабатывал. Человек не реализовался, ничего не достиг в жизни, был слабее меня. Избивая меня, он как будто пытался доказать, что он сильнее. Никто, кроме его близкой родни, не знал. А я замазывала синяки и оставалась.

Мне постоянно внушали, что рассказать об избиениях — это позор, никто не должен видеть и знать. А еще кивали на других: «Смотри, у соседки после 35 лет муж пришел в себя, перестал бить, у них все выровнялось». Это внушало надежду, что, может быть, все изменится. Я надеялась и оставалась с ним, но ничего не менялось.

Как-то он мне признался, что ему нравится меня избивать. Я поняла, что это не закончится никогда.

Однажды он меня избил, когда я была беременна третьим ребенком. Был риск прерывания беременности. Я кричала, охрипла. Мои дети были свидетелями этого, старший сын помнит до сих пор. Муж бил по животу, по почкам, по голове, не останавливаясь. Так получилось, что, когда он меня бил, его мизинец оказался у меня во рту. Я укусила его, зубами сильно нажимала на фалангу, там много нервных окончаний. И с этим его мизинцем во рту я смогла дойти до его дяди и тети, которые жили в том же дворе, разбудить их.

После этого случая я ушла. Поняла, что все.

Хотя мои родственники говорили: «Куда ты с тремя детьми, ни кола ни двора у тебя нет». И та сторона не горела желанием меня отпускать: когда уходит женщина, беременная третьим ребенком, — это не очень хорошо выглядит, это испортило им репутацию. Но они не нашли, что сказать, чтобы остановить меня.

Интересное по теме

Кризисные центры и проекты, оказывающие помощь женщинам в ситуации домашнего насилия

Уйти от насильника

После этого случая я обратилась в полицию, сняла побои, мне подсказали. Но потом вмешались мои родственники, и я забрала заявление. Теперь я понимаю, что за такую жестокость его можно было привлечь по всей строгости закона. Но тогда я не знала всех этих моментов, это был 2012 год, соцсети только появлялись, мне в них сидеть было некогда.

Я не была подготовлена к этому всему и считала, что должна нести свой крест, раз выбрала эту жизнь. Я столько времени молчала, значит, все должна решить сама.

Еще мне было стыдно, что я столько времени оставалась с этим человеком. Выйти из роли жертвы оказалось очень тяжело, психологически невыносимо. Даже когда уходишь от насильника, каждый день просыпаешься и чувствуешь с ним связь. Я тогда и про психологов не знала, которые могут поддержать и помочь проработать это.

Я изначально росла в такой среде, в которой девочек ни во что не ставили. Отец называл меня «ё» — девочку [в Дагестане] часто называют одной буквой. Если девочка «наносит позор» семье, отец или брат могут убить ее, и их никто не осудит за это.

Даже если, например, девушку насилуют — это тоже позор семье и виновата она. Никто не будет разбираться. Вся среда вокруг была такая. Женщины постоянно рассказывали, что их бьют мужья, но им некуда идти.

Если захочешь вернуться в отчий дом, тебе скажут мириться — «все живут — и ты живи, не ты первая, не ты последняя».

Когда женщина находит в себе силы уйти, ее называют проституткой, говорят, что она пошла по плохой дорожке и у нее не все хорошо с психикой. Сторона насильника все время говорит одно и то же. Это норма.

В течение недели я нашла квартиру в Махачкале и съехала от Магомеда. Приехали мои родные. До последнего никто не верил, что я уйду — одна с двумя детьми, беременная третьим. Бизнес у меня забрали. Не было никаких накоплений.

Оптовики, с которыми я вела бизнес, помогли мне с деньгами на первое время. Еще я продала свои золотые украшения, чтобы ребенка отдать в детский садик. Первое время было очень тяжело. Нужно было кормить детей. Когда я вышла на работу, младшему Ибрагиму было меньше двух недель. Я тогда даже не была в курсе, что имею право на алименты.

Мой отец на тот момент уехал в Швецию. Меня звал, но не получилось — меня депортировали. Мать ко мне не приезжала, даже когда родился ребенок. Я никогда не ждала от них помощи, разбиралась со своими проблемами самостоятельно. Сейчас меня может поддержать разве что младший брат — и финансами, и добрым словом, и советом. Вот она, моя семья. И это не потому, что меня так приучили, а потому, что я с ним чувствую связь, мы с ним хорошо общаемся.

Алименты

Я снова занялась бизнесом, подняла магазин с нуля. Со временем стала лучше разбираться в законах и подала на алименты. Детей оставляла у свекрови, мальчики долго там жили. Младшая девочка Марьям почти постоянно была со мной — кроме того периода, когда у меня была операция. У меня начались проблемы со здоровьем, подозрение на рак. Я истощилась, измучилась психологически. Но во мне был стержень с детства. Все эти события только укрепили меня.

Бывший муж говорил, что будет давать деньги на детей, но потом оказывалось, что ему нужно в хадж (паломничество к святым местам, — прим. НЭН) или еще чем-то богоугодным заняться, а алименты не пускают. Я отозвала заявление о невыплате.

Родители его помогали с детьми. Я отправляла им деньги, покупала одежду, а они смотрели за внуками. А в 2016 году я наконец смогла забрать детей к себе и стала претендовать на выплату долга по алиментам: это все же наши общие дети, и он тоже должен нести ответственность. А он продолжал жить припеваючи, женился во второй раз, завел еще детей.

Я подняла заявления о невыплате. Ему назначили ограничение по вождению транспорта, выезду за границу, блокировали карты. А в конце 2019 года остановили в Москве — то ли права забрали, то ли еще что-то. На него выписали протокол по статье 5.35 КоАп (неисполнение родителями или иными законными представителями несовершеннолетних обязанностей по содержанию и воспитанию несовершеннолетних).

Тогда он уже увидел, наверное, что этот долг реально мешает ему жить, и решил действовать «кардинально». Раньше ему было совершенно наплевать, как живут дети, чем они занимаются, а тут он внезапно объявился и начал вредить.

Дети ходили в частную школу с мусульманским уклоном. Он мог прийти, забрать их в любое время. Диктовал мне, как я должна ходить, как будто имеет на это право. Однажды он забрал дочь надолго — она месяц не ходила в школу. Настроил ее против меня — она убегала, не хотела общаться.

Образ многодетной матери

Чтобы внести ясность, я подала заявление на определение места жительства детей. В августе 2020 года суд первой инстанции решил, что дети должны жить с отцом. При этом судья проигнорировал, что долг Магомеда по алиментам перевалил за 800 тысяч и что он до этого почти не общался с детьми.

Как мне потом рассказал адвокат, общавшийся с судьей, я показалась судье слишком «борзой»: мол, у нас менталитет другой — не принято, чтобы женщина защищала свои права, и, если судья обратил внимание на то, что я пришла с пирсингом в носу, в следующий раз я должна была его снять.

Магомед приносил в суд фотографии с моими цветными волосами, фотографии моих татуировок (у меня их восемь), фотографии со страницы моего магазина с моделями в нижнем белье: посмотрите, чем она занимается, — нижнее белье продает.

В постановлении суда была фраза, о том, что я не соответствую образу многодетной матери в Республике Дагестан и Российской Федерации. Откуда судья это взял, вообще непонятно.

После решения суда я отправила к Магомеду старших детей. Полтора месяца они там были вместе с его детьми от другой жены. Им это не понравилось, ему тоже. В октябре они ко мне вернулись.

А 14 декабря 2020 года он забрал детей и увез их в неизвестном направлении. У меня не было с ними никакой связи. Почти год они не ходили в школу. Как я потом узнала, сначала они жили с каким-то неизвестным мужчиной, у которого, по их рассказам, не купались, носили одну и ту же одежду. Потом то у деда и бабки оставались, то у других его родственников и знакомых, то в Москве с его второй женой и их детьми. Никто ими не занимался. Когда я забрала детей, у младшего был зуб гниющий, но никто с этим ничего не делал.

Верховный суд

Я подала апелляцию на решение суда первой инстанции. Поднялся информационный шум — фильм [телеканала, признанного нежелательной организацией в РФ] «Снявшие хиджаб» в конце 2020 года, интервью для «Новой газеты» и фильм «Редакции»* в начале 2021 года.

В Верховном суде Магомед использовал против меня один эпизод, который произошел в феврале. Как-то он забрал детей и должен был вернуть их к десяти [вечера]. Им нужно было помыться, собрать портфель к завтрашнему дню. Он их отправил домой на такси одних. Время полдвенадцатого, приходят замерзшие мальчики и говорят: «Марьям не идет». Мне пришлось ее искать. Я и так вся на нервах — никогда еще такого не было, чтобы в полночь мне приходилось искать ребенка по району. Тогда еще гремела история про девочку Калимат, которая потерялась и которую нашли мертвой.

Когда я нашла Марьям, она стояла с какими-то незнакомыми мужчиной и женщиной. Я не сдержалась, наказала ее — несколько раз ударила ремешком от сумочки по ногам.

Понимаю, что это недопустимо, мне нет оправданий. Здесь меня снесло с катушек, меня трясло, чисто по-матерински.

На меня завели административку по этому делу [по статье 6.1.1 КоАП — побои], я по ней расплатилась. После этого стали говорить, что я постоянно избиваю всех детей, но это не так, это был исключительный эпизод.

У нас была экспертиза, специалисты опрашивали детей, меня, Магомеда. Оценивали, как обстоят дела на самом деле, какая у детей связь с отцом. Эта экспертиза стала моим главным доказательством. В марте 2021 года Верховный суд вынес решение — в мою пользу. Но детей мне не возвращали еще несколько месяцев.

После фильма «Дождя» мое дело было на слуху. Магомеду написал такой же отец, который уже два года скрывает детей от бывшей жены, рассказал ему, как можно их скрыть от матери, несмотря на решение суда. Нашел юристов, которые занимаются такими делами. У них целая группировка: забирают детей, переводят их на семейное обучение, со справками, кругом одни манипуляции.

Интересное по теме

«У девочки были вши, она не знала, что такое краски и пластилин». Как отцы крадут детей у бывших жен

Магомед увозил детей в Чечню: там детей почти никогда не отдают матерям. Но, думаю, главе республики или кому-то из правительства не понравилось, что приезжают какие-то Магомеды из других регионов, прячут там детей и еще кричат об этом на весь свет. Он планировал укрывать их там, а потом вывезти в Турцию. Но не получилось: троих детей проблематично вывезти.

За последние пару месяцев перед тем, как я окончательно забрала детей, мы с юристами написали около 60-ти заявлений. Каждый день отправляли что-то. И наконец в середине октября 2021 года мы с чеченскими приставами забрали детей.

Новая жизнь

На следующий же день мы вылетели из Дагестана. У детей были только те вещи, что на них. И мы начали все заново.

Родители Магомеда написали на меня заявление, что я не даю им общаться с внуками. Хотя телефон у меня тот же, я в доступе, можно мне позвонить и спросить — «а как там дети, может, помощь какая-то нужна, может, денежка какая-то нужна, мы бы хотели с ними пообщаться». Нет, они взяли и написали такое заявление. Им ответ пришел, что мы не в Дагестане, хотите видеться — подавайте заявление в суд. Хотят они весь мой путь пройти — пусть проходят. Не хотят по-человечески общаться, пускай так будет.

Магомед уехал из страны. Он объявлен в розыск по статье 157 о неуплате алиментов (долг у него уже больше миллиона) и по статье 167 об умышленном повреждении имущества (как-то он меня толкнул и разбил мой телефон). Со стороны суда его тоже ищут, потому что он не явился на заседание без уважительной причины.

У меня худо-бедно функционирует магазин в Дагестане. Сложно, конечно, жить в одном городе и вести бизнес в другом. Но пока справляемся на эти деньги. Был сбор на мои нужды, когда дело было в новостях. Этими деньгами я расплатилась за экспертизу, посещение психолога, реабилитацию для детей, переезд в новый город, аренду жилья.

Устраиваться на работу пока не думаю. Каждый день то-то происходит, нужно что-то делать для детей. То на плавание продлить абонемент, то к врачу записаться, продумать, что детям делать летом, сейчас главная забота — поступление старшего сына в вуз.

* — организация внесена Минюстом РФ в «реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента».