«Я вдохновляюсь и своим детством, и детством своего сына, и детством, о котором я знаю только по рассказам своих бабушек»: интервью Маши Рупасовой

На днях CHIPS Journal опубликовал свежее интервью детской поэтессы Маши Рупасовой. И как же мы рады, что мы с CJ работаем в одной объединенной редакции — значит, мы можем перепечатать этот прекрасный материал у себя на НЭН. Просто нам очень хочется, чтобы его увидели как можно больше людей. Наслаждайтесь! Оригинал — по ссылке.

Маша Рупасова, автор таких потрясающих книг, как «Сказки о Царе Колбаске» и «С неба падали старушки», недавно попробовала себя в новом жанре — она написала аудиоспектакль «Когда башни были маленькими». Премьера состоялась в конце 2019 года в Мобильном художественном театре Михаила Зыгаря. Мы поговорили с Машей и о ее опыте написания спектакля, и о перспективах в драме, и о воспитании сына, и о гендерных стереотипах, и о творчестве.

 Расскажите, пожалуйста, как появился спектакль «Когда башни были маленькими» и в чем его основные суть, цель и прелесть?

 Я писала спектакль о том, что знаю и люблю, в этом состоит его прелесть лично для меня. Что касается целей, то мы с коллегами из МХТ хотели, чтобы наши слушатели Кремль узнали, полюбили и присвоили его через историю, которую мы расскажем. Кремль и башни принадлежат не абстрактному государству, не чиновникам, а нашим детям. Это их наследие. Мне хотелось, чтобы дети почувствовали свою связь с историей страны, носясь вокруг Кремля в поисках портала в прошлое. Правда в том, что Кремль — он и есть портал. Им можно воспользоваться в любую секунду — главное, владеть нужной информацией. А уж информации я в спектакль загрузила по максимуму.

 Это был ваш первый опыт работы над драматической постановкой? Как проходил весь процесс, что особенно давалось сложно?

 Это был мой первый опыт, и я горячо надеюсь, что он не последний, потому что — не считая неизбежной прокрастинации на старте — это было сплошное удовольствие и азарт. Я люблю осваивать новые горизонты, мне нравится, когда есть вызов, а написать спектакль, который будет ритмически выверен, наполнен, но не перегружен полезной информацией — это замечательное испытание. Самым сложным для меня было согласиться на работу в команде. Я за шесть лет писательства привыкла к определенной схеме: книжку придумала - написала - рукопись отправила — все, дело сделано.

Стихи мои никогда не редактировались, проза — минимально и нечувствительно для меня как автора. А когда ты пишешь пьесу, то ты активно сотрудничаешь с режиссером, которому виднее, как должен выглядеть спектакль (поскольку он режиссер, а ты спектаклей сроду не писала). Но оказалось, что одна голова — хорошо, а две и вправду лучше.

Благодаря Алексею Киселеву, режиссеру МХТ, история стала многомерной, более яркой и контрастной. Было очень интересно растить общее детище (наблюдая за легкими конвульсиями собственного эго, но для эго это полезно).

 Вы не планируете заняться детской драмой? Может, написать какую-то современную пьесу для детей?

 Мне очень хочется писать пьесы, я уже пару лет об этом думаю. Поэтому я мигом согласилась, когда Михаил Зыгарь пригласил меня в проект. А потом уже я испугалась, что у меня нет драматургического опыта. Но я себя успокаивала тем, что я ведь и стихов с рассказами писать не умела, и ничего, села и стала писать.

 Какие вообще темы, как вам кажется, можно и нужно было бы отразить в современном детском театре? О чем поставить спектакль?

 Вот бы увидеть (или написать) спектакль, где переосмыслялась бы роль родителя. Например, взрослый всегда был источником знаний для ребенка, а сейчас можно нагуглить и узнать все, что душе угодно. Но все ли гуглится, всему ли можно научиться онлайн? Какое уникальное знание мы можем дать своим детям? С какими вопросами ребенок пойдет к родителю, какими компетенциями нужно обладать, будучи родителем ребенка, рожденного в 21 веке? Или, может, достаточно просто любви и сочувствия? Вот на эту тему хотелось бы поразмышлять.

 Вы среди прочего занимаетесь темами травли и насилия над детьми. Как вам кажется, почему в нашем обществе эти темы все еще не проработаны, не отрефлексированы, все еще обесцениваются и порождают множество споров?

 Я думаю, нам не хватает психологического ресурса, нет душевных сил. Очень много энергии уходит на то, чтобы просто выносить непредсказуемость будущего. Появляется какая-то стабильность — и люди получают возможность перевести дух, отрефлексировать травмы и свои собственные, и полученные по наследству. И мы видим, как российское общество меняется: люди начинают замечать насилие и маркировать его как нечто возмутительное и недопустимое: «С нами так нельзя. И с детьми нашими так нельзя». Насилия будет меньше. Просто это очень медленный процесс.

 А еще вы затрагиваете тему равных прав и партнерства в браке — у вас был отличный пост ко дню рождения мужа. Но также у вас был и пост о давлении, которое социум оказывает на мужчин. В чем это выражается и, как вам кажется, какое есть решение у этой проблемы?

 Давление на мужчин, на мой взгляд, связано с тем, что они по рукам и ногам связаны суровыми гендерными стереотипами. Как и женщины. Но женщины нашли свой голос, вернее, мы слышим широкий диапазон разнообразных голосов от традиционных до лево-феминистких. Женщины говорят, спорят, ругаются, осознают свое невероятное многообразие, выбирают новых себя. А мужчины молчат, и что там с ними происходит — непонятно. Известно, правда, что живут они не очень долго, то есть, им, очевидно, приходится нелегко. Но какие они? чего хотят, о чем мечтают, чего ждут от мира, от отношений? Пока слышны только гневные вопли крайних радикалов, возмущенных тем, что женщины перестали их обслуживать. А хочется узнать, чем живут и все остальные мужчины. Мне кажется, настало время для диалога.

 Вы обсуждаете с сыном гендерные стереотипы и неравенство? Как вы думаете, это вообще важно — говорить о таких вещах с детьми? И как именно и в каком возрасте ребенка такой разговор начать?

 Мне кажется, разговоры о гендерных стереотипах вести бессмысленно; на ребенка влияет среда и семья, пример его родителей. Если мама обслуживает всю семью, а папа вечерами рубится в компьютерные игры (он устал, ему не до детей), то разговоры о стереотипах будут выполнять разве что образовательную функцию: а вот еще есть семьи, где быт делится поровну между всеми проживающими под одной крышей. Я с ребенком о традиционных гендерных ролях говорю нечасто, когда к слову приходится. Обычно, отвечая на вопросы: а мальчики носят блестящее? Блестящее носят те, кому это нравится. Сейчас, правда, вопросы стали глубже — что такое дело жизни, что такое призвание? И это повод поговорить о том, как важно знать себя и слышать свое сердце. Неважно, мальчик ты или девочка, — не давай сбить себя с толку, делай то, к чему лежит душа. Не предавай себя.

 Вы живете и воспитываете сына в Канаде. В чем принципиальное отличие российского воспитания от канадского?

 Вы знаете, я не вижу принципиальных отличий, возможно, так получается потому, что в любой стране ты обрастаешь близкими по духу людьми. Что в России меня окружали внимательные тревожные родители-невротики, что в Канаде. Разве что в Канаде большое внимание уделяется психологическому развитию детей — на государственном уровне. В школе и в саду большое внимание уделяют социально-эмоциональным навыкам детей. Их учат опознавать свои чувства, цивилизованно выражать эмоции, управлять гневом и агрессией. Они медитируют, занимаются на физкультуре йогой, успокаивают себя при помощи дыхательных техник. Я думаю, обучение soft skills появится и в России, поскольку это насущная необходимость.

 Вам важно сохранять в творчестве свое наследие, связь с родиной, историей, фольклором?

 Не скажу, чтобы мне это было важно, просто я и есть своя собственная связь с родиной. Я состою из фольклора, деревни, истории, кремлевских башен и брусчатки, от этого никуда не деться. Я приняла этот факт и с ним живу.

 А в семье — сохранение национальной идентичности для вас имеет значение? Многие родители, которые растят детей заграницей, переживают на этот счет. Каков ваш опыт?

 Национальную идентичность ничего не стоит сохранить, если она уже есть, лира выдаст ее громким пением. А у детей ее пока нет, сохранять нечего, так что родители за границей выстраивают своим детям идентичность сообразно своим ценностям. Лично для меня национальная идентичность большой ценности не имеет: моих китайских, башкирских и казахских друзей их национальность не определяет. Их, скорее, определяет интеллигентность, образование, доброжелательный интерес к другим культурам и некоторое нервическое раздолбайство.

Наш девятилетний Макс считает себя русскоязычным канадцем, и так оно и есть. Мы ездим в Россию, он говорит и пишет по-русски, смотрит российские сериалы и мультики, я читаю ему на русском, своим родным городом он считает Москву, но он, конечно же, куда более канадец, чем он сам осознает. Это результат выбора, который я сделала исходя из своей гражданской позиции, а она для меня важнее, чем национальная принадлежность.

 Ваш собственный опыт, полученный в детстве от взаимодействия с окружающим миром и близкими людьми, кажется, весьма заметно проглядывается в ваших стихах. Это так? Чем именно вы вдохновляетесь из своего детства?

 Я вдохновляюсь и своим детством, и детством своего сына, и детством, о котором я знаю только по рассказам своих бабушек. Меня вдохновляет радость. Я все пытаюсь разгадать детскую способность к счастью. Наверное, когда тебя любят дома, ты эту любовь трансформируешь в счастливое мироощущение. Потом начинается сложная взрослая жизнь, но детская часть (с ее предрасположенностью к радости) сохраняется в тебе навсегда.

 Ваша поэзия — это только творчество и работа или это еще некая встреча с собой? Помогает ли вам работа над стихами лучше понимать себя, свое детство и свое прошлое? А наоборот — будущее наших детей?

 О, поэзия это, конечно же, фантастическая встреча с собой. Поэзия позволяет нырнуть на глубину, наличие которой ты только смутно ощущаешь. А она живет в тебе и влияет на ход твоей жизни. Когда долго с ней не встречаешься и не воссоединяешься, становится тоскливо. Одиноко, как если бы давно не виделся с дорогим тебе человеком. Просто ты и есть этот человек. Поэзия позволяет мне не столько понимать людей, сколько помнить — вернее, время от времени вспоминать — о возможности настоящего глубокого контакта с собой и другими людьми.