Сейчас все больше говорят о том, что к рождению ребенка невозможно подготовиться, даже если ты прочитал сотню книг и послушал миллион онлайн-лекций, все равно будет что-то, что сможет выбить тебя из колеи. Эту истину можно применить не только к родительству, но и вообще ко всем переломным моментам в жизни.
Например, я оказалась абсолютно не готовой к тому, что у моей мамы диагностировали онкологию (в тот момент, когда моему собственному ребенку было всего пара месяцев). Я никогда не рассчитывала на постоянную помощь со стороны своих родителей по уходу за внуком, у них, слава небесам, есть работа, которую они любят, поэтому это была изначально история не про бабушку-няню. Я знаю, что никаких подсчетов и прикидок в жизни не нужно делать, но мне казалось, что моим родителям только-только исполнилось шестьдесят, и что десяток спокойных лет у нас ещё впереди. Но все эти представления в одночасье разрушила одна гистология.
К счастью, мою маму удалось прооперировать, опухоль удалили и хотя после этого у нее были еще осложнения и дополнительные операции, в целом, нам, конечно, повезло. И мама — молодец, что сходила тогда на рядовое обследование.
Но с ее диагнозом вероятно появление новой опухоли, поэтому последние годы мы живем от КТ до МРТ, от одного анализа крови до другого. Да, со временем к этому в каком-то смысле привыкаешь.
Разговоры с психологом и с друзьям, которые тоже проходили через диагноз онкология у родителей, действительно помогают.
Надо признать, что в тот момент, когда маме только поставили диагноз, я была полностью погружена в ребенка. Может быть, это даже помогло мне в той ситуации: моя гормональная связь с сыном через ГВ была такой сильной, что иерархия выстроилась как будто сама собой: я была в первую очередь мамой, а потом уже дочерью. Где-то через год, когда мамино лечение еще продолжалось, у меня в голове все-таки разорвалась бомба замедленного действия: я стала много думать о том, что если бы у меня не было малыша, я могла бы быть более полезной для своей собственной семьи.
А еще у меня появился страх, что со мной тоже может что-то случиться и что мой ребенок останется на свете без меня.
Иногда мы ходили с сыном гулять на площадки, я видела там активных бабушек, которые ловили своих внуков с горок, и мне было грустно, что моя мама никогда так не сможет, потому что ей нельзя поднимать даже пять килограммов.
И еще я видела, что ей самой очень больно оттого, что она не стала той самой бабушкой, которой всегда мечтала стать, а у меня не всегда были слова, чтобы ее поддержать.
Для меня было важным научиться артикулировать все эти собственные чувства, страхи, проживать их и проговаривать, а не просто плакать. Хотя просто плакать иногда тоже помогало. И, повторюсь, помощь психолога в такой момент — это, правда, необходимо.
Я боюсь, что кому-то, кто потерял своих родителей, будет больно читать все эти рассуждения. Я отдаю себе отчет в том, что нам очень повезло, мама по-прежнему с нами. Да, она быстро устает, у нее много ограничений, но она может замечательно общаться с маленькими детьми, читать с ними и лепить. Все внуки от нее без ума. Для меня счастье видеть ее с моим ребенком, и, признаюсь, после ее болезни я дала ей полный карт-бланш: никогда не стану одергивать за лишний пирожок в тарелке моего сына.
Почему мне захотелось написать это письмо? Оно не только про то, что надо ценить и беречь родителей, ведь их жизнь такая хрупкая. Никто не любит морализма, а пандемия, кажется, и так всех нас заставила с щемящим сердцем осознать, что наши мамы и папы оказались в группе риска. Это письмо даже не про то, как важно напоминать родителям, что пора проходить регулярные осмотры врачей, чтобы найти опухоль на ранней стадии, выиграть время и суметь подобрать правильную терапию.
Мне не хотелось делать акцент, что вот, многие ссорятся с бабушками и дедушками из-за лишней конфетки, а надо просто ценить саму возможность таких встреч — это опять-таки был бы морализм, да и у всех разные ситуации и разные отношения.
Я хотела написать это письмо, чтобы зафиксировать, что наше поколение тридцатилетних не только мечется между детьми и карьерой, ипотеками и работой над собой, переосмысляет методы воспитания и отвоевывает свое право на новый стиль родительства, но в какой-то части нашего мозга еще постоянно пульсируют мысли о наших собственных мамах и папах с их диагнозами. Многие из нас, сами того не ожидая, вдруг стали тем самым поколением-сэндвич. Хотя на Западе поколением-сэндвич традиционно называют пятидесятилетних, которым приходится финансово помогать подросшим детям и параллельно заботиться о своих пожилых родителях, мне кажется, что в России в сэндвич-поколение все чаще попадают люди гораздо моложе. Может быть, исследователи когда-нибудь назовут нас поколением бутеров. И всем, кто оказался тоненьким кусочком сыра, зажатым между двумя огромными ломтями хлеба, и разрывается между детьми и собственными родителями, я шлю свои объятья и поддержку. Нам трудно, но мы обязательно справимся.