Насилие в семье — огромная проблема, которая в нашей стране до сих пор не решена на системном уровне: закон о профилактике не принят, битье детей считается «традиционной ценностью», а женщин, пострадавших от рук домашних тиранов, винят в том, что «видели, за кого шли» и «сами напросились».
И все же общественная дискуссия о насилии в супружеских и детско-родительских отношениях становится все интенсивнее — не в последнюю очередь благодаря таким проектам, как наш спец #ХватитБитьДетей и книги, в которых раскрывается и исследуется тема абьюза. Одна из таких книг — «За закрытыми дверями» — выходит в издательстве «Есть смысл».
Ее написала психологиня Татьяна Орлова. Издательство, которое работает на базе фонда «Нужна помощь», прислало нам в редакцию отрывок из книги. Мы публикуем его и надеемся, что его прочтет как можно больше людей.
Механизмы воздействия одного человека на другого лучше всего заметны в детско-родительских отношениях. Мы видим, как рядом с контролирующими родителями вырастают дети, которые ничего не хотят. Рядом с депрессивными и отстраняющимися появляются те, кто постоянно пытается заслужить любовь. Рядом с взрывными и непредсказуемыми вырастают такие же непредсказуемые и отчаявшиеся люди.
И только рядом с любящими, внимательными взрослыми, которые уважают свободу и границы другого, может вырасти человек, опирающийся на себя, уважающий свои потребности и двигающийся к своим целям.
Эти закономерности описал психолог Джон Боулби, создатель теории привязанности. Он объяснил их потребностью человека сохранять привязанность к значимому взрослому, так как именно эта потребность позволяет выжить и выстроить свою личность.
Интересное по теме
Что такое безопасная и небезопасная привязанность? Отрывок из книги «В поиске материнской любви»
Его последовательница Мэри Эйнсворт выделила четыре типа привязанности: тревожная, избегающая, дезорганизующая и надежная. При ближайшем рассмотрении в воспитании тех детей, у кого образуются первые три типа привязанности, мы обязательно обнаружим насилие.
Допустим, безразличные к ребенку родители — не берущие его на руки, не замечающие, что ему интересно и чего он хочет, равнодушные к его успехам (этот тип насилия принято называть неглектом, или пренебрежением, игнорированием важных эмоциональных потребностей).
Как ребенку приспособиться к такому поведению родителей, как выжить, если он чувствует себя лишним в семье? Он может стать удобным и пытаться заслужить любовь достижениями; или начать вести себя как-то особенно неприемлемо, например хулиганить или воровать.
В первом случае родители могут по-прежнему не замечать ребенка, но хвастаться его достижениями в компании перед друзьями или родственниками; в другом варианте он станет источником их постоянного раздражения — они смогут найти в его поведении причины своих неудач и объединятся друг с другом для борьбы с ним.
Но при любом исходе модель реальности и личностные границы такого ребенка поменяются вопреки его воле. Ребенок будет сориентирован не на свои желания, а на реакцию родителей, на то, чтобы быть ими принятым. Их желания станут для него важнее своих собственных.
Избегающая привязанность также возникает из-за применения насилия. Она характеризуется тем, что ребенок отстраняется от объекта привязанности.
Такие родители, как правило, убеждены, будто бы предпринимают нечто полезное, иначе их дитя ждет плохое будущее. Но насилие отличается от воспитания тем, что не учитывает собственные потребности детей, не дает их личности пространства для самореализации, а навязывает родительское представление о хорошем и правильном, то есть опять же служит достижению родительских интересов.
Например, требование идеально выполнять домашние задания без единой ошибки и жесткое наказание в случае неудачи очевидно работают на амбиции родителей. Это им важны успехи и достижения, так как в противном случае ребенка не надо было бы наказывать и заставлять.
Дезорганизующая привязанность характеризуется тем, что ребенок не знает, чего ждать от объекта привязанности, и так же непредсказуемо и непоследовательно реагирует на него. Родитель может в один момент проявлять любовь, а затем немотивированно и жестоко наказывать, устраивать эмоциональный бойкот, стыдить, манипулировать, запугивать, а затем снова проявлять любовь. И здесь мы видим насилие в воспитании.
Потребности развития ребенка подменяются необходимостью обслуживать эмоциональные потребности родителя. В детском сознании появляется самая спутанная картина реальности: родителя приходится то утешать, то спасать, то прятаться от него, и надо стать старше своего возраста и взять ответственность за родителя, иначе в этой семье не выжить. Конечно, придется забыть о себе.
Какая бы из этих воспитательных стратегий ни применялась, в итоге ребенку придется пожертвовать собственными желаниями: общением с друзьями, свободным временем, играми и фантазиями, интересами, которые и создают внутреннюю мотивацию.
Не быть наказанным или отвергнутым он может, только если иначе расставит внутренние приоритеты, начнет считать мамины или папины цели более важными. Это изменит не только его детство, но и его будущее, повлияет на выбор партнера, самооценку, профессию.
Я много работаю с клиентами, пережившими тяжелое детство, и вижу, чем в итоге платит человек за отказ от своих желаний. Например, ребенок, выросший рядом с вторгающимися, гиперопекающими родителями, живет обычно с ощущением не своей жизни, страдает от перфекционизма, никогда не чувствует удовлетворения от проделанной работы, постоянно оглядывается на авторитеты, не доверяет себе и так же критикует своих детей и партнеров.
Личностные границы изменяются за счет смещения приоритетов со своих истинных потребностей на те, которые вольно или невольно навязывает доминирующий родитель. И это способ выжить в тяжелой для личности ситуации.
Поведение, при котором ребенок отказывается от своих задач развития и начинает обслуживать потребности родителей, действительно можно назвать созависимостью. Но это следствие, а не причина насилия.
Семья из отдельных личностей в таком случае спаивается в одно целое, подчиненное удовлетворению потребностей более сильных и властных своих членов. И в ней остается очень мало пространства для индивидуальности и самоопределения, в том числе и у родителя, так как он занят поддержанием своей власти и совладанием с тревогой.
В большинстве определений насилия говорится о том, что оно необходимо для достижения власти и контроля. При ближайшем рассмотрении мы видим, что власть и контроль — только следствие, а начинается все с изменения потребностей. Их структура перестраивается, и удовлетворение чужих потребностей и целей становится обязательным условием реализации своих. Это было бы, возможно, не так плохо: благодаря этому механизму люди добровольно объединяются в сообщества.
Такая связь существует и в детско-родительских отношениях с надежной привязанностью: мать что-то делает для ребенка, и он идет ей навстречу; ребенок что-то делает для матери, и она отвечает поддержкой и теплом. Подобные процессы мы наблюдаем в гармоничных парах, когда люди взаимно что-то делают друг для друга: проявляют внимание, поддерживают, утешают и т. д.
Но в отношениях насилия движение направлено в одну сторону: ребенок что-то делает для родителей, а его потребности так и остаются неудовлетворенными.
Он все время надеется, что когда-нибудь мать полюбит, поддержит и утешит его, но этого снова и снова не происходит.
Дефицит любви и поддержки становится все больше, а с ним, как ни странно, растут и иллюзорные надежды.
В таких семьях всегда возникают проблемы отделения выросшего подростка от семьи. И причины этого очевидны. В семье с надежной привязанностью родители, помогая ребенку удовлетворять его собственные потребности, дают ему необходимые ресурсы для взрослости, для самостоятельной заботы о себе.
Он учится понимать, в чем нуждается и как этого достичь, и постепенно сможет получать это для себя сам. Тогда он спокойно отделится от родителей и будет строить собственную жизнь.
Но в насильственных отношениях потребности ребенка слишком долго игнорировались. Он переживает дефицит любви и поддержки и продолжает с надеждой смотреть на родителей, ожидая когда-нибудь от них это получить. Неоплаченный родительский долг удерживает его рядом с ними, хотя с годами только растет.
Такие дети необязательно остаются физически рядом. Они могут уезжать в другие города и страны, но внутренне по-прежнему связаны с родителями, которые «задолжали» им любовь. Дети ведут с ними внутренний диалог, злятся, пробуют их убедить в том, что они неправы, и своей жизнью доказывают, что имеют право быть любимыми.
Насилие, пережитое в детстве, становится благодатной почвой, на которой в дальнейшем может вырасти насилие в паре. Но оказаться в отношениях с агрессором мы способны и без соответствующего детского опыта. Давайте посмотрим, как это бывает.
Насилие в отношениях двух взрослых людей тоже нередко выглядит как воспитание. И так же заставляет одного обслуживать потребности другого. Например, вечером после работы мужчина возвращается домой и проверяет, насколько тщательно жена помыла посуду, успела ли выгладить белье, и делает ей замечания, когда находит недостатки.
Хочет ли женщина улучшать таким образом свои бытовые навыки, был ли у нее запрос на эту оценку? Маловероятно.
Но мужчина так снимает напряжение после работы. А она может далеко не сразу опознать, что это абьюз. В ее семье все шли друг другу навстречу, старались слышать друг друга. И она рассчитывает на ответную готовность партнера идти навстречу. Вероятно, пройдет много времени, прежде чем она убедится, что это игра в одни ворота.
Различные жизненные обстоятельства, например рождение детей, ипотека и пр., способны надолго ее задержать в этих отношениях, и ее личность за это время адаптируется и перестроится.
Другой пример — девушка, которая обижается и наказывает своего парня бойкотом каждый раз, когда он не угадал ее невысказанные желания. Теперь, чтобы оставаться в отношениях, он должен следить за мельчайшими изменениями ее лица и постоянно размышлять, чего же она хочет. Такие отношения, скорее всего, через некоторое время развалятся.
Но если у этого парня были психологические травмы, даже не связанные с насилием, например, его мама чем-то продолжительно и тяжело болела и он очень хотел ей помочь, тогда механизмы жалости и страха потерять близкого сохранят эти отношения.
Партнер, который каждый раз критикует наш выбор, чтобы мы «стали лучше», снижает нашу самооценку, делает нас неуверенными и беспомощными. Тот, кто предлагает не работать, чтобы мы могли больше времени уделять дому и семье, лишает нас карьеры и самореализации, разрушает нашу самостоятельность.
Далеко не всегда и, главное, не быстро такое поведение опознается как абьюзивное. Насилие продвигается очень маленькими шагами, поэтому позволяет нам к нему адаптироваться и отступить настолько, насколько партнер залезет на нашу территорию.
Постоянное нарушение границ вызывает тревогу, беспомощность и угрожает потерей отношений. За партнером приходится постоянно наблюдать и защищаться. Когда на небе появляется туча, мы ищем зонт. Так же и с насилием. Пострадавший следит за поведением, лицом и словами агрессора, стремится понять его желания. Агрессору же претензии, угрозы, шантаж в адрес пострадавшего помогают снимать напряжение, успокаиваться. Однако, как мы убедимся дальше, напряжение исчезает только на время, а затем возвращается с новой силой. Поэтому насилие — не одноразовый, а постоянный процесс.
Атмосфера семьи со здоровыми отношениями и семьи с насилием отличается, как атмосфера гостеприимного дома, откуда не хочется уходить, и тюрьмы, откуда уйти попросту не можешь. В роли наших тюремщиков будут выступать не только сами абьюзеры или внешние обстоятельства (нет жилья, нет работы, есть маленькие дети, есть личные моральные обязательства), но и внутренние адаптивные механизмы сохранения привязанности.
И хотя в этом случае травму от переживания насилия мы получаем, уже будучи взрослыми, сохранять привязанность пытаемся так же, как зависимый от жестокого родителя ребенок.
Например, стараемся заслужить любовь достижениями, подстраиваемся под партнера, игнорируя собственные потребности и желания. Видимость отношений сохраняется годами, но приводит к истощению всех участников процесса.
Насилие никогда не предполагает равных отношений. Оно переводит отношения из равных в иерархические или поддерживает уже сложившуюся иерархию. Равны ли мужчина и женщина в паре? Юридически — да. Но если объяснить другому, что «ты неопытна/неопытен, обычно ошибаешься, не все умеешь, и я буду расстроен (а), если сделаешь не по-моему», то можно получить больше прав и контроля над семейными решениями и ресурсами. И купить, допустим, автомобиль, которым будешь пользоваться один/одна, а не отложить на дачу, где отдыхали бы оба.
Не все иерархические отношения связаны с насилием. Родители должны принимать многие решения за маленького ребенка, это полезно для него самого. Дирижер в оркестре, режиссер или тренер руководят и распределяют партии и роли, и это полезно для всего коллектива.
Насилием не является результат свободного договора между всеми участниками (например, пара договаривается, что семейным бюджетом будет заниматься кто-то один, так как это наиболее удобный для всех вариант). Такие коммуникации не требуют принуждения со стороны тех, кто обладает властью. Они устанавливаются с согласия всех участников и выгодны всем, свои личные потребности реализует каждый участник.
Многие связывают насилие с физическим воздействием. В реальности же не так важно, какими методами удается достичь власти над сопротивляющимися. Это могут быть и запугивание, и шантаж, и манипуляции, и обман, и эмоциональный контроль, и экономический контроль, и физическое воздействие.
Когда мы знакомимся с историями клиентов, то видим, что структура семьи и способы родственников взаимодействовать между собой каким-то образом транслируются из поколения в поколение. Например, холодность матери по отношению к дочери связана с холодностью бабушки к матери; в истории семьи находятся жесткий властный отец, дед и прадед; в нескольких поколениях присутствует доминирование старших сиблингов или же, наоборот, предпочтение родителями младших; есть неравенство в семье по половому признаку: вкладывают в мальчиков, на девочках экономят.
В некоторых историях удается проследить начало семейного паттерна. Часто это связано с пережитыми семьей в прошлом испытаниями: войной, потерей кормильца, тяжелым заболеванием, какой-то трагедией, когда семья оказалась на грани выживания (голод, геноцид, тюремное заключение, вынужденный переезд, сиротство и т. п.).
Например, после того как отца объявили врагом народа и отправили в лагеря, матери надо было взять на себя заботу о трех детях. Она целыми днями пропадала на заводе, жила в страхе дальнейшего преследования и одновременно переживала утрату мужа. Никто больше не приходил в гости, ни о чем нельзя было рассказывать соседям и одноклассникам.
Физического насилия не наблюдалось, но дети будто потеряли разом и мать и отца — одного просто не было, а другая уже не могла быть той теплой и доброй мамой, какую они знали раньше. Дети постарались подстроиться: усвоили, что все, происходящее дома, надо хранить в тайне, а любовь — пытаться заслуживать.
В следующем поколении может возникнуть уже психологическое и физическое насилие в паре, появившееся на базе детских представлений об устройстве семьи. В качестве супруга может быть выбран эмоционально недоступный, холодный человек. Принцип неразглашения информации не даст пожаловаться на проблемы друзьям и родственникам, привычка заслуживать любовь сыграет свою роль в терпении и смирении.
Дети, родившиеся в этой семье, не будут связывать проявления насилия с репрессиями и тяжелым семейным периодом, они будут воспринимать его как норму. Но опять получат травму, от которой насилие может продолжиться в следующем поколении.
Возникнув однажды как механизм совладания с трудной жизненной ситуацией, насилие становится устойчивой нормой и передается следующим поколениям, хотя исходная ситуация уже в прошлом.