Сегодня в развитых странах многие родители стремятся к так называемому гендерно-нейтральному воспитанию детей: пол ребенка не должен влиять на уровень его образования и на те этические установки, которые в него будут пытаться заложить взрослые. Но так было не всегда.
Если посмотреть на эту тему в историческом контексте, то заметно, что в каких-то вопросах (например, в одежде младенцев) наши предшественники были гораздо гендерно-нейтральнее нас, а в каких-то других (например, в образовании) разделения были гораздо ярче. Разбираемся в этой теме.
Исследовательница истории костюма Джо Паолетти в книге «Голубой и розовый: как отличали мальчиков от девочек в Америке» пишет, что практически до начала двадцатого века маленькие дети существовали как бы вне пола — и мальчики, и девочки до тоддлерского возраста включительно носили белые робы (чем-то напоминающие ночные рубашки или платья), а истинное разделение одежды по половому признаку для детей начиналось позже.
Паолетти связывает современное желание родителей с помощью одежды и аксессуаров с первых дней жизни ребенка сигнализировать миру, какого он или она пола, с двумя тенденциями. Первая — это проникновений идей Фрейда о том, что все, что происходит с ребенком в детстве, оказывает влияние на формирование его сексуальности. Вторая — это гомофобия.
В качестве подтверждения этой теории Паолетти приводит такой пример: в начале двадцатого века, пока идеи Фрейда еще не получили широкого распространения, родители с юмором относились к гендерной неразберихе в отношении младенцев и даже посылали изображения своих детей в журналы, которые потом публиковали их в подборках-викторинах: «Угадайте, какого пола этот малыш?».
Что же касается довольно жесткого современного разделения одежды для детей по цветам (хотя небольшой сегмент на рынке представляют бренды, которые разрабатывают одежду гендерно-нейтральных цветовых оттенков), то, по мнению Паолетти, больше всего от него выиграла индустрия одежды: семьям, в которых родились дети разного пола некомфортно «передавать» одежду старшей сестры младшему брату, даже если взрослые готовы были сделать это в целях экономии.
То, какие карьерные ценности родители будут пытаться заложить своим детям, во многом зависит от того, насколько сильно в стране распространено гендерное неравенство. Поэтому перед тем как поговорить о детском образовании, нам придется сделать небольшой экскурс в историю вопроса неравентсва.
Датский экономист Эстер Бозерап в книге «Роль женщин в экономическом развитии» говорит о том, что ситуация в совсем древние времена различалась в зависимости от того, использовался ли в той или иной области для земледелия плуг — устройство, поначалу требовавшее большой физической силы для эксплуатации: если плуг использовали в регионе, то женщины там меньше были задействованы в полевых работах, а если не использовали — то женщины работали в полях наравне с мужчинами.
В доиндустриальную эпоху большинство семей работали в аграрном секторе: мужчины следили за крупным скотом, женщины — за мелким. И женщины, и мужчины были задействованы в посевных работах. Да, основные обязанности по уходу за детьми возлагались на женщин. Но дети также были активными участниками трудового процесса, начиная с пяти-шести лет, а семилетнюю дочку вполне могли оставить смотреть дома за всеми пока что неработающими младшими братьями и сестрами. Еще одним «типично женским занятием» того времени была работа за прялкой — считалось, что у женщин лучше развита мелкая моторика и они более приспособлены к этому делу. Прясть пряжу матери обучали и своих дочерей.
С появлением фабрик рабочий мир и домашний разделился: мужчины стали уходить на работу, а женщины с детьми оставались, как бы сейчас сказали, в изоляции дома. Да, на фабриках иногда работали молодые женщины или вдовы, но общественный консенсус заключался в том, что после замужества работу они должны были оставить.
Именно индустриальной эпохе мы обязаны разделению сфер ответственности между родителями: на отце — заработок, на матери — все остальное. Следовательно, и детей готовили к тому, чтобы они смогли во взрослом возрасте подобающим образом исполнить эти роли — в девочках развивали альтруистические качества, пытались превратить их в заботливых жен и матерей, а мальчиков готовили к бизнес-карьере.
Хитер Гуттормсон в книге о детско-родительских отношениях пишет, что в этот период была очень заметна пропасть между уровнем образования, которое предоставлялось девочками и мальчикам как в школах, так и дома.
В конце девятнадцатого века в ряде стран были введены так называемые законы «профессия или замужество», ограничивающие работу замужних женщин по определенным специальностям: например, школьной учительницей в Америке могла работать только женщина, не обремененная семьей. Похожее правило действовало и в России: в конце девятнадцатого века учительниц, выходивших замуж, увольняли во многих губерниях, хотя и не повсеместно. А сотрудницы Британской геологической службы должны были увольняться в случае замужества вплоть до 1975 года!
Но это, скорее исключение из правил, — если говорить обобщенно, то женская занятость перестала быть чем-то особенным после войны. А до этого трудоустроены были всего лишь 20 процентов женщин — как правило, одиноких.
И поскольку женщины после Второй мировой войны стали более вовлечены в рынок труда (кадры нужны были везде и уже нельзя было продолжать политику «профессия или замужество»), более сбалансированным стало и обучение для детей. В итоге девушки стали чаще получать высшее образование, и к 1990 в западных странах процент студентов мужского и женского пола почти сравнялся.
Поразительно то, что хотя в России сегодня в целом приветствуется занятость женщин (а некоторые семьи просто не смогли бы существовать без второй зарплаты), на идеологическом уровне в школах продолжается довольно сильное насаждение традиционных ценностей. Чего стоит хотя бы процитированный недавно Татьяной Никоновой учебник по обществознанию, в котором муссируются качества «настоящей хранительницы очага».
Безусловно, для того чтобы обучение стало более гендерно-нейтральным необходимо было бы не только убрать весь этот анахронизм из учебной литературы, но и пытаться больше интегрировать достижения ученых женского пола в школьную программу, чтобы у девочек было больше примеров ролевых моделей перед глазами. А сама по себе отмена раздельного обучения мальчиков и девочек (которое активно практиковалось до начала двадцатого века и пытались возродить в какой-то период существования СССР) еще далеко не может гарантировать гендерно-нейтрального обучения в школах.
Экономист Эбони Вашингтон проанализировала поведение представителей американского Конгресса и выяснил, что мужчины, у которых есть дочери, более либеральны и чаще голосуют за принятие либеральных решений, особенно, если дело идет о репродуктивных правах женщин.
Немецкий экономист Маттиас Допке считает, что в девятнадцатом веке отцы девочек сыграли не последнюю роль в движении за равноправие женщин — и захотели помочь своим дочерям получить некий юридический статус, опасаясь, что в ином случае молодые женщины слишком сильно будут зависеть от сумасбродных мужей.
По другим наблюдениям, наличие в семье дочерей оказывает противоположное действие, особенно если мы затрагиваем тему секспросвета, и заставляет родителей придерживаться более консервативных взглядов и даже стигматизировать подростковый секс в разговорах с девочками из-за страха их ранней беременности.
Благодаря современным ультразвуковым технологиям у родителей появилась возможность узнавать пол ребенка до его рождения. В странах с сильным гендерным неравенством (например, в Индии и в Китае) это привело к так называемым селективным абортам — если пара узнает, что ждет девочку, то нередко принимает решение о прерывании беременности. Но подобными абортами дело не ограничивается. Так, например, исследователи установили, что длительность грудного вскармливания в Индии зависит от пола ребенка (мальчиков в среднем кормят дольше, а кормление девочек прекращают раньше, чтобы снова попытаться зачать мальчика).
Ученые предполагают, что такой разрыв статистики оказывает влияние и на показатели детской смертности: девочки в этих регионах погибают чаще. С развитием репродуктивных технологий поднимаются и новые этические вопросы, связанные с возможностью выбора пола будущего ребенка при ЭКО (эту услугу уже вовсю рекламируют некоторые репродуктивные клиники). Пока сложно понять, будет ли подобный сервис регламентироваться на законодательном уровне и к каким глобальным последствиям может привести.