Пять лет назад врачи обнаружили у меня небольшое неонкологическое образование. За ним стали присматривать — оно не должно было расти.
Я думала, что мне просто назначат микрооперацию. Но оказалось, что при операции на таком позднем сроке гарантирован выкидыш. Тогда врачи предложили мне пройти химиотерапию. Они говорили, что ребенок уже сложился и не должен пострадать, хотя негативный сценарий не исключался.
Риски для ребенка были около 15 процентов — все могло завершиться ДЦП, выкидышем или внутриутробной остановкой сердца. Я очень боялась, что что-то пойдет не так, но мой хирург-онколог меня успокоил и сказал, что все прогнозы очень хорошие.
Не лечиться эти три месяца мне было нельзя, потому что для меня это была практически гарантия неоперабельной опухоли. Но был момент сомнения. Я пошла к химиотерапевту — одному из лучших в стране — и он предложил мне специальную машинку, которую можно будет прикладывать к животу и проверять, бьется ли сердце ребенка. Когда я услышала об этом, то сказала, что отказываюсь от химии.
Врачи сказали мне, что если я не начну сейчас лечиться, то доношу ребенка, но с высокой вероятностью у меня очень скоро останутся две сироты (На тот момент у Надежды был ребенок четырех лет, — прим. ред.). В противном случае риски для ребенка не высоки.
Я поняла, что нужно решиться пройти химиотерапию. Это можно сравнить с прыжком из горящего здания на пожарный батут.
И я согласилась. У меня было ощущение, что моя работа — это сохранять душевное спокойствие, потому что я ношу ребенка. Если я буду психовать, то он может родиться нездоровым.
Я думаю, это особенности моей психики и то, что я многие годы работала с онкологическими больными как волонтер. Мне кажется, ничего нового на эту тему я не узнала.
Все мои огромные инсайты случились в детской больнице, где я видела, как умирают дети. Моя пересборка и ответы на вопросы, зачем я живу, какие переживания можно считать важными, а какие нет, пришли ко мне тогда.
Болезнь не дала мне нового опыта понимания этого. Я знала, что через это нужно пройти.
Да, на фоне беременности организм дает седативный эффект. Когда мне делали химию, у меня ничего не болело. Химия прижигает вены и повторное втыкание иголок болезненно. Но я переносила это с легкостью. Конечно, по два-три дня после химии я была в «разобранном состоянии», но потом продолжала жить как обычно. Но последняя химия после родов была очень болезненной — у меня ободрало слизистые, покраснела кожа.
Еще я получала колоссальную поддержку от друзей и мужа. На каждую химию со мной ходили подруги. Потом приезжал муж и забирал меня. Мне даже нравилось, я чувствовала себя очень спокойно. Рядом со мной были люди, которые меня любят, я лежала на удобной кровати, смотрела сериалы.
Интересное по теме
«Рак — это не приговор»: интервью онколога-маммолога Веры Диденко
Да. После химии передо мной встал выбор, платную или бесплатную операцию делать. Бесплатная радикальная операция подразумевала разрез от грудной клетки до ног, который долго бы зарастал, а сама операция грозила бы осложнениями.
Второй вариант — дорогостоящая операция, после которой на теле остаются три крошечные точки. Дело в том, что рак шейки матки на фоне беременности случается редко — мне требовался конкретный врач, который работал только в дорогой клинике. Пока я думала о радикальной операции, мой близкий друг, бывший исполнительный директор фонда «Подари жизнь», Гриша Мазманянц создал рассылку о сборе денег среди моих друзей, знакомых и коллег.
Я ответила большим открытым письмом. Я должна была идти и начинать сбор для себя, но мои друзья меня этим спасли. Я много раз делала это для других, но делать это для себя это было бы морально непросто.
Врачи сказали, что чем быстрее мы достанем ребенка, тем меньше препаратов, которыми я лечусь, он получит. Кесарево сделали на 35 неделе. Когда Гриша родился, он весил 2 800 граммов. На мои роды пришли заведующие хирургии, реаниматологии, акушерского отделения и группа неонатологов. Меня окружила огромная толпа, которая делала вид, что все нормально.
Заведующий реанимации рассказал мне, что сейчас будет сделана анестезия, и подробно объяснил мне, что я буду чувствовать. Большое количество врачей он объяснил тем, что больница хорошая и они приходят на все роды. В последний момент у меня началась паника: сейчас меня должны были разрезать и увидеть, что с ребенком.
Тогда ко мне подошла врач и сказала: «Так, ты что волнуешься, ты мне что не доверяешь?»
Это были лучшие слова. Она начала расспрашивать меня про благотворительность — я отвлеклась, и всю операцию говорила про «Игры победителей». Через десять минут ребенок родился. Акушерка сказала, что он маленький и хорошенький, и я услышала, как вся операционная выдохнула.
Ребенка после рождения отправили в реанимацию. Я испытывала собачью тоску по ребенку, это было животное чувство. Я белугой ревела у себя в палате, и ко мне пришла медсестра лет 24, а мне тогда было 35. Она сказала: «Ну, что ревешь? Да, жалко, ну маленького родила, молодец». Она меня успокоила, уложила спать, подоткнула мне одеяло. Потом мне его дали, я первый раз приложила его к груди.
Есть те, кому сложнее: например, беременность прервалась на позднем сроке или ребенок родился с серьезным пороком развития. Для меня большое счастье, что он родился здоровым. Я понимаю, что мне грех жаловаться. Если уже в моей жизни эта ситуация так разрешилась, я за это благодарю.
Да, это не та история, которая меня определяет. Но я делюсь ею, чтобы женщины знали, что лечение в этом случае возможно. Врачи дают мой телефон женщинам, оказавшимся в таких ситуациях, я с ними разговариваю.
Еще десять лет назад химия на фоне беременности была практически недоступной, но, к счастью, медицина в этой сфере очень быстро развивается. При этом во многих больницах женщин в подобной ситуации все равно отправляют на аборт и после этого вырезают то место, где была болячка.
Последствия этого — бездетность. Очень важно знать, что во многих случаях есть альтернатива, лечение и беременность можно совместить.
Интересное по теме
«Считаю себя даже более счастливой, чем до болезни, потому что наслаждаюсь каждым днем»: монологи женщин, которые перенесли рак
Так случилось, что в 2020 году мой химиотерапевт Михаил Ласков предложил мне стать директором этой школы. Я много лет работала в «Сколково» и «Подари жизнь», в общем хорошо подходила. Я не могла отказаться.
В этом году мы выпустим шестерых онкохирургов, которые умеют проводить очень сложные вмешательства. Большинство из них поедут работать в регионы, за свою карьеру они смогут помочь тысячам пациентов и смогут поделиться своими знаниями с другими хирургами. Еще шесть резидентов нашей школы продолжат учиться в лучших больницах Петербурга, Москвы, Уфы и Тюмени.
Например, в случае рака кишки или шейки матки. Для нас чувствительность внутренних органов, например, желание пойти в туалет — это что-то обычное.
После радикальных операций такая чувствительность может пропасть, и это очень сильно ухудшит качество жизни человека. А благодаря технике хирурга этого можно избежать.
В 2006 году я пришла в онкологическую больницу волонтером. Сначала я не понимала, что мне делать и ощущала себя неуместно. Потом стала приходить с гитарой, рисовать, делать поделки с детьми, пить чай на кухне с мамами. Оказалось, что им это необходимо.
Представьте, мама с ребенком лежит в больнице, вокруг такие же мамы, муж далеко. Женщина не может лишний раз отойти от ребенка.
У нас была потрясающая команда волонтеров — мы все очень дружили, отмечали праздники. Мы же помогали родителям в трагических ситуациях.
В больнице мы придумали проект «Игры победителей». Люди, у которых в жизни все хорошо, есть семьи и работы, и вот они собрались вместе и сделали праздник, для детей, которые переболели раком.
Я до сих пор на связи с мамами и детьми из той жизни. Недавно со мной произошла удивительная история. Сейчас я отвечаю за обучение в управляющей компании «Спортмастера». Недавно ко мне пришел запрос на обучение от консультанта верхнего уровня. Я увидела знакомое имя и поняла, что это тот мальчик, который когда-то у нас лечился.
Еще почитать по теме
Рак груди не болит: что каждая из нас должна знать о самом распространенном женском онкологическом заболевании