История внезапной детской любви к отцу, к которой не был готов ни он, ни мама детей.
Автор и журналист, отец трех дочерей Юлиан Марэ, уже рассказывал НЭН про удочерение и свой опыт включенного отцовства. Сегодня он делится делится впечатлениями о том, каково это оказаться в эпицентре детского внимания.
Несмотря на то, что у меня есть старшая восьмилетняя дочь, тот самый процесс становления ребенка и его привязанностей от роддома до настоящего момента я смог зафиксировать лишь при рождении близняшек Лиры и Лионы.
Очень много всего для меня было в новинку — от держания на руках и купания до смены подгузников и прогулок с коляской.И если фиксировать происходящее я еще хоть как-то успевал, то вот рефлексировать по этому поводу — нет. Хоть мне и хотелось, такой вот я человек.
И задумывался я об этом, потому что были поводы. В первую очередь, связанные с моей ролью в семье — ролью отца.
А история в том, что когда детей стало больше, отцом я себя чувствовать не перестал, но точно заметил, что важность моя сильно снизилась.
Для старшей — Алисы, я все еще таковым являлся, и особенно мы как-то сблизились пока мама была месяц в роддоме. Но для малышек я, очевидно, был просто еще одними руками в их жизни, центром и сердцем которой была мама.
Знаю, что это глупо и понимаю все разумом и рассудком, но много дней, недель и месяцев видеть, как они тянутся к матери, ползут к матери, делают выбор в пользу матери — было больно. И даже в моменты, когда они были со мной, рядом или на руках, увидев маму они тянулись к ней, бросая меня. Это задевало меня и сильно усложняло жизнь моей жены, которая могла быть чем-то занята или наоборот наслаждалась свободой от сразу двух детей на руках.
Я честно понимаю, что все это глупости, но это были мои первые маленькие дети, я не знал, что и как происходит, и единственное, что я чувствовал, что дети меня отталкивают и не знал, как на это реагировать. Те книги, которые я читал на том этапе говорили, что процесс выстраивания контакта займет какое-то время, но оно шло, а лучше не становилось.
Я даже начал было ковыряться и сомневаться в себе, но благо, не успел сильно накрутиться — Лира уснула у меня на груди.
Это уничтожило все мои неуверенности — я понял, что раз она смогла уснуть на мне, значит ей тепло, уютно, безопасно (и не важно, что это могут быть лишь мои объяснения-догадки). Я был очень рад и поймав взгляд жены постарался беззвучно выразить, как счастлив.
А буквально через пару дней у меня на руках уснула и Лиона. И все мои комплексы совершенно развеялись.
Доверие малышек стало новой нормой в нашем дом и это меня несказанно радовало.
Они точно понимали кто я и совершенно точно любили меня. Просто не могли сказать. Я это видел, я это чувствовал, я это знал.
И последующие два года было спокойно, но ужасно изматывающе. Любой родитель меня поймет, как трудно постоянно заботиться о ком-то, особенно, если их сразу двое. А если еще и трое…
Мыть, вытирать, кормить, одевать и так сложно, а когда второй в это время плачет или убегает — это то еще развлечение.А еще третью надо в школу, сделать уроки, отвести на кружки…
А ведь мелкие еще кусаются, проверяют твои глаза на прочность, уши на глубину, и хотят снять твои сережки…
На фоне этого мы очень ценили объятия, поглаживания, нежные прикосновения и другие моменты, когда малышки выказывали свою любовь.
А когда малышки заговорили я, пусть это было эгоистично и глупо, начал спрашивать, любят ли они меня. И друг друга. И старшую сестру. И маму. Да хотя бы собаку. Понятно, что концепция им незнакома, а слово неизвестно, но я зачем-то это делал, неизменно получая «нет».
Иногда меня это веселило. Иногда удручало. Иногда задевало.
Но я продолжал спрашивать.
И вот настал день, когда Лиона сказала «Да».
Это было невероятное чувство. Затем это стало постоянным ответом, сопровождаемым кивком, или объятием, или даже поцелуем. Это было невероятно!
Через недельку так стала делать и Лира.
А через какое-то время я услышал то, что меня совершенно подкосило — они стали говорить «блю».
«Блю» и поцелуй в щеку.
Самостоятельно, просто так, без вопроса или призыва.
Это заняло много времени. И да, я не уверен, что за этим стоит все то, чего я жду и на что рассчитываю. Но это та отдача, которой так не хватало все эти годы.
И это удивительное чувство, когда в твою жизнь врывается маленький человек, залезает к тебе на колени, клюет в щеку, и щурясь буркает «блю».
Казалось, что все наконец устаканилось. Что наши труды мы получаем любовь. Что любовь в семье распределена равномерно и честно. Что наконец-то в доме идиллия.
Однако, нас ждал новый виток развития событий. Последние три месяца моя жизнь стала центром жизни малышек. Они стали папацентричны.
Они зовут папу ночью. Они хотят, чтобы с ними сидел папа. Они хотят, чтобы хвостики делал папа. Чтобы на помощь шел папа. Чтобы воду дал папа. Идти за руку с папой…
Первое время это, конечно, умиляло. Особенно на фоне того, о чем я писал в первой части — в начале пути они были полностью мамины, а теперь — мои.
Плюс, это все как будто бы говорило об их выборе, их любви, их зависимости, что, безусловно, льстило.
Но через всего пару недель умиление сменилось усталостью.
Мало того, что я всегда нужен, невзирая на то, что я как бы вообще-то работаю и занят, а меня зовут и зовут, так еще они отталкивают всех, кто ближе и готов помочь, и отсутствие меня приводит к истерикам, крикам и слезам.
Это тяжело на слух, морально, физически, психологически и реально выматывает, когда ты вынужден весь день бегать туда сюда между работой, текстами и детьми.
Это выматывает и Алису, которая готова помочь сестрам, но ее отталкивают, это выматывает и Лив, которой надо, чтобы ее слушались в моменте. Это выматывает меня, которые либо бегает, либо слушает плач, либо тратить время, чтобы не упустить воспитательный момент и пытается донести, что вот, есть люди ближе и они могут помочь.
И разбираться вроде с этим в первую очередь мне, раз сейчас они зациклены на мне и по идее должны меня и услышать. Но ругаться и отказывать я не то, что у не умею… я не хочу. Они милые, я люблю их, все, что они просят — не сложно. Но это выматывает, да. Так что я просто жду, пока это закончится.
Лив говорит, что это нормально и так и должно быть. Типа девочки тянутся к папам. И вспоминая Алису с момента, когда мы познакомились и по сей день, кажется, что это и правда так. Просто нужно время, чтобы тотальная зависимость перешла в стадию попроще.
Но и спустя два месяца, как был написан черновик этого текста, ничего не меняется. Забрать их одной из садика — нереально (от плача, что нет папы, до вкопаться посреди дороги и ждать, что поведет\понесет папа). Погулять с ними одной — нереально (смотреть, что папа остается дома, на улице принципиально отказываться, чтобы мама помогла залезть или скатиться с горки). Поймать и пожалеть ударившегося ребенка тоже нереально — он несется с плачем в кабинет к папе.
И ладно дела, я прекрасно понимаю, каково сейчас моей жене, когда ее маленькие дочки буквально и физически отталкивают ее и глядя ей в глаза зовут папу. Я испытывал тоже самое пару лет назад. Но я отец и тогда они были неразумными зависящими от нее комочками, а сейчас… контекст изменился. И мне кажется, Лив гораздо больнее, чем было мне тогда.