Почему вы не обязаны прощать своих родителей? Отрывок из книги «Тело не врет»

В издательстве «Бомбора» на днях выйдет книга польско-швейцарской психологини Алис Миллер «Тело не врет. Как детские психологические травмы отражаются на нашем здоровье».

«В своей книге Алис старается показать читателям, что некоторые представления о воспитании, которые считают правильными, уже давно опровергнуты опытом. И для того, чтобы прийти к себе и избавиться от депрессии, нам необходим доступ к своим чувствам и к своему реальному опыту», — говорят в издательстве. С его разрешения мы публикуем отрывок, посвященный физическим наказаниям и насилию. Он называется «Естественность жестокого обращения с детьми».

Уже несколько лет я читаю рассказы на интернет-форумах Ourchildhood и часто вижу вот что: большинство новичков пишут, что уже многое прочитали на форуме и сомневаются, место ли им тут, потому что их родители с ними не обращались так жестоко, как с некоторыми участниками форума. Хоть иногда их били, плохо с ними поступали и даже унижали, им не пришлось страдать так же, как страдали многие другие пользователи ресурса.

Однако со временем я вижу, как эти люди начинают писать о возмутительном поведении своих родителей, которое без оговорок можно назвать жестоким. С этим соглашаются и другие участники форума. Таким образом, тем, кто сначала не видел серьезной проблемы, нужно определенное время, чтобы пережить детские страдания, и благодаря состраданию интернет-собеседников они потихоньку позволяют проявиться своим чувствам.

Этот пример показывает отношение всего населения мира к жестокому обращению с детьми, которое мягко называют нежелательным поведением родителей. Якобы у них наилучшие намерения, но они не справляются с воспитанием.


Все в один голос твердят, что безработица или переутомление заставляют отца размахивать кулаками, а напряженными отношениями в браке объясняют то, что матери ломают вешалки о своих детей.


Столь абсурдные причины — плоды нашей морали, которая всегда была на стороне взрослых и против ребенка. При этом страдания детей не могут быть осознаны, и именно это заложено в основу моих форумов. Здесь люди рассказывают о своих страданиях и, я надеюсь, понимают, что маленькому ребенку приходится терпеть без помощи общества.

Благодаря подробным рассказам становится ясно, как возникает ненависть, далеко заводящая человека. В беседе люди начинают понимать, что изначально невинный ребенок, повзрослев, способен, к примеру, воплотить безумие сумасшедшего в действия и организовать, оправдать, провести и предать забвению чудовищный холокост.

Но вопрос о том, какие детские события, какая жестокость и какие унижения способствовали тому, что из нормальных детей получились монстры, общественность по-прежнему игнорирует. И монстры, и те, кто направил гнев и ярость против самих себя и оттого заболел, защищают родителей, когда-то сурово наказывавших за любое непослушание, от малейшего упрека.


Они просто не знают, как эта жестокость им навредила, они не знают, как сильно от нее страдали, и не хотят знать сейчас, называя ее добродетелью.


Даже в книгах о терапевтической самопомощи и в обширной литературе о терапевтическом сопровождении едва ли можно найти проявления безусловной солидарности ребенку. Читателю советуют выйти из роли жертвы, никого не обвинять в своей покалеченной жизни, стать верным себе, чтобы обрести свободу от прошлого и все же оставаться в хороших отношениях с родителями.

Я вижу в этих советах противоречия «черной» педагогики и традиционной морали. Кроме того, я вижу опасность в том, что замученного ребенка так и оставят в его смятении и с предъявленными ему требованиями морали, из-за чего он может не повзрослеть всю свою жизнь.

Ведь повзрослеть — значит перестать отрицать правду, почувствовать в себе вытесненное страдание, осознать историю, которую тело хранит в эмоциональной форме, интегрировать ее и больше не вытеснять.

Удастся ли сохранить связь с родителями — покажут обстоятельства, но то, что должно произойти, — это отказ от болезненной привязанности к интериоризованным родителям, которую ошибочно называют любовью, но это не любовь. Привязанность состоит из различных компонентов, таких как благодарность, сочувствие, надежды, отрицание, иллюзорность, покорность, страх и боязнь наказания.

Я долго размышляла, почему одни люди могут назвать свою терапию успешной, а другие, несмотря на десятки лет психоанализа и других практик, буквально погрязли в симптомах, не имея возможности от них избавиться. Так вот в каждом случае, который был назван успешным, мне удалось обнаружить, что человек смог освободиться от разрушительной привязанности ребенка, познавшего жестокость. При этом его сопровождал кто-то, кто отыскал его истинную историю и помог выразить возмущение по поводу поступков родителей.


Став взрослыми, эти люди смогли свободно формировать свою жизнь без ненависти к родителям.


Совсем иначе происходило у людей, которых на терапии склоняли к прощению и которые верили, что оно действительно подарит исцеление. Они оставались пленниками того маленького ребенка, который думает, что любит родителей, но на самом деле позволяет им контролировать себя и губить (с помощью болезней) всю жизнь.

Такая зависимость способствует ненависти, и хоть она подавлена, но остается активной и ведет к агрессии против невинных. Мы ненавидим только до тех пор, пока чувствуем себя бессильными.

Я получила сотни писем, которые доказывают мое утверждение. Например, двадцатипятилетняя женщина по имени Паула, страдавшая от аллергии, пишет, что ее дядя сексуально домогался ее в детстве каждый раз, когда приезжал в гости, и беззастенчиво дотрагивался до ее груди в присутствии членов семьи. В то же время именно он был единственным человеком, который обращал внимание на ребенка и общался с ней.


Никто не защищал девочку, а если она жаловалась родителям, они советовали ей не позволять дяде это делать. Родители не защищали дочь, но возлагали на нее ответственность.


Когда женщина написала мне, ее дядя страдал от рака, и Паула не хотела навещать его, потому что злилась на старика. Однако ее психолог считала, что позже наступит сожаление о таком поведении, женщине не стоит расстраивать семью.

Послушав психолога, Паула пошла к дяде, подавляя подлинное чувство возмущения. Вскоре после его смерти воспоминания о домогательствах приобрели совершенно иную форму: теперь она даже чувствовала любовь к покойному родственнику.

Терапевт была довольна послушной пациенткой, да и собой тоже, любовь якобы исцелила Паулу от ненависти и от аллергии. Как вдруг у женщины развилась сильная астма, ее мучила одышка, и она никак не могла понять почему.

Паула чувствовала себя чистой, ведь она смогла простить дядю и ни за что на него не обижалась. Так за что же ей это наказание? Именно наказанием за прежний гнев и возмущение она сочла вспышку болезни. Чуть позже она прочла мою книгу и написала мне письмо. Астма исчезла, как только она смогла отказаться от «любви» к дяде. Это пример покорности, а не любви.

Другая женщина была в замешательстве оттого, что после нескольких лет психоанализа у нее появились боли в ногах. Врачи не могли найти объяснений, поэтому она не исключала психологические причины. На сеансах психоанализа женщина много лет работала над своим предположением о том, что ее отец совершил над ней сексуальное насилие.

Ей очень хотелось верить психоаналитику, что это всего лишь плод ее воображения, а не воспоминания о реальных событиях. Домыслы не позволяли ей понять причину боли в ногах. И, к ее великому удивлению, вместе с окончанием лечения исчезла и боль. Боль была для женщины сигналом о том, что она оказалась в мире, из которого не может выбраться.

Пациентка хотела сбежать от психоаналитика и ее вводящих в заблуждение толкований, но не смела этого сделать. Возможно, боль на какое-то время блокировала потребность бежать, пока женщина не приняла решение прекратить сеансы и больше не ждать от них помощи.


Привязанность к родителям, которую я пытаюсь описать, — это привязанность к творящим насилие, мешающая нам помочь себе.


Неудовлетворенные естественные детские потребности мы позже переносим на терапевтов, партнеров и собственных детей. Мы в силах поверить, что родители на самом деле игнорировали их или даже пытались нивелировать, из-за чего нам пришлось вытеснять эти желания и эмоции. Мы надеемся, что теперь другие люди, с которыми мы вступаем в отношения, наконец удовлетворят наши потребности, поймут нас, поддержат, станут уважать и снимут с нас ответственность за принятие важных решений.

И мы не можем отказаться от ожиданий, поскольку они питаются нашей детской реальностью. Они исчезают со временем, если в нас появляется воля, чтобы встретиться лицом к лицу с правдой. Это непросто, потому что чаще всего связано с болью, но это возможно.

На форумах я часто наблюдаю, как некоторые злятся в ответ на чью-ту возмущенную реакцию на поступки родителей, которых они совсем не знали. Но жаловаться на поступки родителей и совершенно серьезно относиться к фактам и полностью принимать их — это разные вещи.


Принятие провоцирует страх маленького ребенка перед наказанием, поэтому многие вытесняют самые ранние детские чувства, не видят истину, приукрашивают поступки и смиряются с идеей прощения. Они продолжают жить в плену детской позиции ожидания.


Первый психоанализ я опробовала в 1958 году, и, оглядываясь назад, понимаю, что мой аналитик находился под сильным влиянием морали. Заметить сразу это я не смогла, потому что выросла на тех же ценностях, и поэтому в тот момент не имела возможности понять, что была ребенком, подвергшимся жестокому обращению.

Чтобы обнаружить этот факт, мне нужен был свидетель, который прошел схожий путь и больше не отрицал жестокого обращения с детьми, бытующего в обществе. Даже сегодня, более четырех десятилетий спустя, такая позиция не является само собой разумеющейся. Рассказы терапевтов, утверждающих, что они на стороне ребенка, чаще всего имеют воспитательный тон — естественный для авторов, никогда не рефлексировавших над ним.

Хотя некоторые цитируют мои книги и призывают клиентов быть справедливыми к самим себе, перестать подстраиваться под других, я как читатель чувствую, что эти люди постоянно дают советы, следовать которым на самом деле не получится.

Ведь то, что я понимаю как результат долгой истории, часто описывается как дурные манеры, требующие исправления: «Надо научиться уважать себя, надо ценить свои качества, надо то и это». Существует целый ряд советов, направленных на то, чтобы помочь человеку восстановить самооценку. Но эти советы не содержат в себе инструкций о том, как снять блоки.


Я считаю, что человек, который не может себя ценить, не может себя уважать, не может позволить себе свое творчество, делает это недобровольно.


Его блоки — лишь результат истории, которую он должен узнать со всеми подробностями, прожить эмоционально, чтобы понять, как он стал таким, какой он есть. Если он понял это, потому что смог почувствовать, он больше не нуждается в советах.

В помощь ему знающий свидетель, который сможет вместе с ним пойти по пути к правде, с которым человек позволит себе то, чего всегда желал, но в чем всегда отказывал: доверие, уважение и любовь к себе. Безусловно, ему стоит попрощаться с надеждой, что родители когда-нибудь дадут своему ребенку то, чего они лишили его в детстве.

Вот почему до сих пор мало кто идет по этому пути и многие довольствуются советами психологов или позволяют религиозным представлениям препятствовать открытию их правды. Я назвала страх решающим фактором, но вместе с тем считаю, что он уменьшится, если признание фактов жестокого обращения с детьми перестанет быть табу в обществе.

До сих пор жертвы жестокого обращения отрицали правду именно из-за детского страха, способствуя ее полному сокрытию. Но если бывшие жертвы начнут рассказывать о том, что с ними было, терапевты тоже будут вынуждены признать реальность событий.

Недавно я слышала, как один психоаналитик в Германии публично заявил, что на своих сеансах он редко видит жертв детского насилия. Я была удивлена, потому что лично не знаю ни одного человека, который страдал бы от психологических симптомов, шел на лечение, но при этом не был подвержен насилию в детстве.

Жестокость с детьми я называю насилием над телом и душой, хотя значение этого вида унижений тысячелетиями преуменьшали и использовали в качестве воспитательной меры. Быть может, это всего лишь определение, но в данном случае точность понятия мне кажется решающим фактором.

/

/