«Моим самым любимым летним развлечением были не догонялки и даже не купание в море, — это был детский библиотечный квест»: редакция НЭН — о любимых книгах своего детства

Моей любимой книгой в детстве была «От первых проталин до первой грозы» Георгия Скребицкого. Это было еще старое издание, 1964 года. До того как попасть ко мне, оно неизвестно сколько пролежало у дедушки в деревне, поэтому каждый раз, когда я его открывала, у меня слезились глаза от острого запаха то ли въевшейся сырости, то ли мышей.

В детстве я была одиноким ребенком, поэтому вместо игр с другими детьми уходила в недельные книжные запои. Пытаясь понять тогда, сколько книг через меня прошло, я мысленно обкладывала ими стены, пол и потолок дома, но книги все равно «вываливались» на лестничную площадку и даже занимали соседские квартиры. Почему же тогда из всего этого богатства я запомнила не «Гарри Поттера», не «Урфина Джюса», не «Пятнадцатилетнего капитана», а эту — невзрачную, плохо пахнущую и довольно простую книгу?

Я думаю, что все дело в природе. А точнее в том, как ее видел и чувствовал мальчик — главный герой, живущий в небольшой деревне с мамой и отчимом. Все действие происходит в течение одной весны; буквально — от первых черных проталин до первой майской грозы. За это время герой проживает маленькую жизнь, полную детских радостей и серьезных разочарований, встречая лето уже другим человеком, повзрослевшим.

Читая Скребицкого, я не уставала поражаться тому, как точно он смотрел на мир какими-то моими глазами — глазами ребенка, у которого впереди целая вечность. Мы вместе замирали, рассматривая цепочки муравьев в траве, увлеченно ловили бабочек, забывая о времени, проверяли каждое утро — насколько вытянулись первые подснежники. Природа, ее вечное течение — рождение и смерть — завораживали нас, пугали, разжигали воображение.

Как и мальчик в книге, я писала стихи, и стихи эти тоже были не всегда удачными. Особенно мне запомнился стих, о весенних котах, за который герой здорово получил от родителей. Я так же вела дневник наблюдений за птицами, смотрела в бинокль, сидела в засаде, чтобы увидеть ондатру или аиста. Мир для меня был волшебным местом, и я была счастлива узнать, что кто-то считает так же.

Даже сейчас, при всей внешней жесткости, я остаюсь махрово сентиментальным человеком, прямо как тогда. Муж посмеивается надо мной, говоря, что мечтательность не дает мне жить нормально. А мне иногда кажется, что это и есть жизнь — смотреть на мир глазами мальчика из «Первых проталин». Уметь любить природу, уметь меняться и взрослеть вместе с ней.

Я бы очень хотела, чтобы моя дочь тоже прочла эту книгу и что-то поняла о себе. Может быть то, как важно быть чувствительным. А может то, что наблюдательный человек проживает не одну жизнь, а несколько.

А может, она, как и я, будет каждую весну вспоминать тот самый злополучный стишок про котов и под удивленные взгляды присутствующих декламировать:

— Весна, весна! — кричат коты

И носятся по крышам.

Хвосты их кверху задратЫ,

Глаза весельем дышат!

Моя мама говорит, что читала мне книжки с трех месяцев, а когда я начала говорить, мы с ней придумывали разные истории к картинкам. Моим самым любимым летним развлечением были не догонялки и даже не купание в море, — это был детский библиотечный квест по книгам. Нам давали список книг и вопросов, нужно было найти ответы в историях и сделать какое-то творческое задание — я несколько лет подряд занимала призовые места, и кажется, что ждала этого квеста больше, чем самих летних каникул. На одном из них я познакомилась с Муми-троллями, на другом — с книгами Волкова. Тогда перечитала почти весь библиотечный зал, включая стенд с журналами.

Но была одна книга, которую мама «ненавидит» до сих пор. Когда она отправляла меня к полке, чтобы я выбрала чтиво на ночь, я из года в год приносила одну — «Про девочку Веру и обезьянку Анфису». В какой-то момент родители просто перестали покупать новые книжки, потому что они все становились «одноразовыми». А вот все сюжеты Веры и Анфисы я знала наизусть (как и мама, которой постоянно приходилось ее читать), помнила детально почти все картинки. Почему-то мне хотелось постоянно слушать про то, как Анфиса катается на лампе, а Вера идет в детский сад. Когда я начала читать сама, перешла на более красочные истории, особенно мне нравились детские детективы Матюшкиной. Но периодически сама брала любимую книжку и просила маму почитать мне.

В осознанном возрасте я ее не перечитывала. Наверное, потому что мне не хочется видеть там какие-то изъяны. Именно она у меня ассоциируется с теплыми домашними вечерами и могу предположить, что в какой-то степени из-за нее я сейчас очень люблю читать.

В детстве я очень, очень много, прямо запойно читала. Все, что попадалось под руку — от Мопассана до «Гарри Поттера», от Мураками до Донцовой, а однажды даже изучила целую полку дешевых любовных романов, найденных в доме моей деревенской подружки. Но особенно часто возвращалась к книге венгерской писательницы Марии Халаши «И вдруг раздался звонок».

Это история о девочке по имени Шарика, которая оказалась прикована к инвалидному креслу после тяжелой болезни. Днями напролет она находится в замкнутом пространстве комнаты, слушая как играют за окном другие, здоровые дети, и воображает себе собственный сказочный мир. Девочка тянется к старшей сестре Габи, но та стесняется Шарики и ревнует ее к родителям, а еще Габи грубит, огрызается и постоянно сбегает к друзьям.

«И вдруг раздался звонок» — книга одновременно и про одиночество болезни, и про подростковый бунт, и про непростые семейные отношения. Было классно открыть для себя эту историю, так сильно отличающуюся от остальной детской литературы в нашей домашней библиотеке. А еще там классные венгерские имена — один Густи Буба чего стоит!

Вы, наверное, уже знаете, что я родилась в семье очень молодых родителей, которые несмотря на свой юный возраст далеко не всегда предпочитали встречу с друзьями мне, а очень часто и совмещали тусовки с воспитанием меня. И все до сих пор вспоминают, как утром следующего после сбора гостей дня маленькая я ходила между полусонными телами на полу и говорила: «Почитайте!» — и никому не удавалось избежать этой участи, все читали мне по очереди (некоторые даже брали книгу вверх ногами и просто сочиняли историю на ходу). Так что моя любовь к чтению — семейная легенда.

При этом я не могу сказать, что в раннем детстве мне нравились какие-то определенные книги — скорее я любила стилистику иллюстраций. Например, Чарушина, Васнецова, Конашевича, Митурича — все книги с их картинками я вспоминаю с теплотой и стараюсь покупать переиздания ребенку. Кстати, пока я не умела читать и писать, я сама рисовала себе сказки про всяких странных героев, а потом рассказывала их семье — все думали, что я стану писательницей. Что ж, в каком-то смысле так и вышло.

Что касается содержания, то, наверное, скажу банальность, но для меня центральной книгой детства стала «Сказочные повести скандинавских писателей» и в особенности, конечно, истории про семью Муми-тролля. Я помню, как моя мама читала ее себе, а мне говорила: «Ты пока маленькая, как научишься читать сама, сразу прочтешь». И поэтому для меня эта книга в розовой обложке с черно-белыми изображениями каких-то смешных существ была просто настоящим сокровищем — моей прелестью.

И она меня не разочаровала. Как же я люблю это уютное бытописание о жизни в Муми-доле. Все эти их домашние игры, приключения в гроте, запасы снеди и знакомства с новыми — все более и более загадочными и порой странными — персонажами. Естественно, я читаю истории Туве Янссон и своей дочери — мы очень любим стихотворную сказку «Кто утешит Кнютта», в ней тоже много живых и уникальных для финской писательницы героев.

У меня есть миллион любимых книг из детства и я очень люблю о них вспоминать. Во-первых, я в семь лет зафанатела по Нарнии и чувства мои не ослабевали прямо долго: эту очень симпатично выглядящую интерпретацию Нового Завета я последний раз перечитывала в 29 лет (но тогда я не испытала уже привычного восторга — переросла).

Во-вторых, когда мне было девять, родители подарили мне на Новый год «Бесконечную книгу» Михаэля Энде. Это было непередаваемое чувство восторга, потому что она была ужасно интересной, а еще, пока я не дочитала, я втайне надеялась, что она И ВПРАВДУ окажется бесконечной (не оказалась, но люблю и перечитываю).

Еще в этом же возрасте мне подарили малоизвестную «Сказку про Алю и Аля» — это было такое, слегка декадентское чтение для самых маленьких от Григорьева. Просто помню, что она была очень хороша — и больше не помню почти ничего (главную злодейку звали Брынза и она была совой — вот!).

В восемь, кажется, я прочитала «Мио, мой Мио» и навсегда полюбила сказки скандинавских писателей. Позже к Линдгрен добавилась Туве Янссон. Сборники этих сказок — это самые потрепанные книги у меня в доме, и недавно я очень плакала, когда моя дочка Алла оторвала обложку у «Дитя-невидимки».

Ну и «Всадник без головы», повести Лескова, «Мушкетеры», «Айвенго», «Шерлок Холмс» и «Гарри Поттер», конечно. Да мне проще написать, что мне в детстве не нравилось — потому что я книжная червица и этим горжусь!

В детстве я была тем еще книжным червем — что-то читала сама, что-то читали мне, а потому любимых книг у меня было очень много.

Первое, что приходит на ум, — это «Хроники Нарнии» Клайва С. Льюиса. Что самое забавное — я очень долго не знала, что это книга о религии. Об этом мне сообщили значительно позже, а все мое детство это просто была большая и добрая сказка с настоящими чудесами и приключениями — даже несмотря на то, что ближе к концу она приобретает довольно мрачный характер. Я еще не читала эти истории своему пятилетнему сыну — боюсь, для него некоторые сюжеты будут не по возрасту, но очень надеюсь, что рано или поздно он дорастет до нарнийских приключений, а меня не будут слишком пугать религиозные мотивы.

Еще в детстве я серьезно увлекалась книгами Владислава Крапивина. Помню, как мы раз в несколько месяцев ходили с папой в книжный магазин за очередной книгой из его собрания сочинений — в итоге собрали все, это больше 50 книг. О любви к Крапивину я даже писала отдельную колонку, приуроченную к его смерти, а если коротко, то могу сказать, что его произведения научили меня спорить с взрослыми, не бояться отстаивать свое мнение и сопротивляться несправедливости — кажется, я пытаюсь заниматься этим до сих пор. Я бы очень хотела однажды познакомить сына со своей коллекцией и любимыми повестями — по-моему, в крапивинском творчестве, несмотря на несколько устаревшие декорации, много вечного и универсального.