«На первом приеме я осмотрела 46 человек. Это около трех минут на пациента»: монолог о том, почему работа участкового педиатра — это ад

Это люди, которые выписывают детям фуфломицины, а родителям — порцию осуждения в нерадивости. Это люди, которым плевать на то, что происходит с нашими детьми. Увы, часто это и правда так.

Но порой — как и везде! — в сфере педиатрии оказываются горящие своим делом, любящие свою работу, жаждущие знаний и новых навыков специалисты. К сожалению, многие из них не выдерживают давления со стороны системы, пациентов и бюрократии.

Педиатрисса Ульяна Ерофеева, которая живет и работает в Петербурге, рассказала нам свою историю. Она о том, как специалистка не смогла работать на участке и ушла в частную клинику.

Я решила быть участковым педиатром на третьем курсе. Меня влекла мысль быть первым (практически) специалистом в жизни ребенка, знать его с детства и в 18 лет торжественно передавать эпикриз во взрослую сеть.

После интернатуры (практики) по педиатрии я устроилась в поликлинику, где училась. Собеседовали пять минут: спросили, кто будет сидеть с моей трехлетней дочкой.

На первом приеме я осмотрела около 46 человек. Это около трех минут на пациента.

На четвертый месяц работы мне добавили еще половину ставки. Я работала на полторы ставки в месяц, ходила на 15–25 вызовов в день (зависело от дня недели).

Интересное по теме

«Абсолютно все понимают абсурдность»: педиатр написал о бессмысленности медицинских справок

Вызовов почти всегда больше в понедельник: люди, которые хотят с понедельника открыть больничный по уходу; дети, которым с понедельника надо зафиксировать заболевание (чтобы законно пропускать учебное учреждение); родители, которые не хотели нагружать поликлинику в выходные. Со временем добавились пациенты «Доктор, хотели дождаться именно вас, мы не доверяем другому врачу».

Как-то я пришла на вызов в начале девятого вечера и не смогла дозвониться в домофон. Стояла и плакала: поликлиника уже не работает, в регистратуру не дозвониться.

Однажды пришла на вызов зимой в шесть вечера, школьник кашляет. На осмотре ОРВИ (из-за слизи, стекающей по горлу, развился кашель) и отит. Отиты я не лечила, поэтому рекомендовала консультацию ЛОР врача.

Отец ребенка, грузный высокий мужчина, начал кричать, что он не ЛОРа вызывал, а педиатра, я должна была не уши смотреть, а просто лечить кашель.

Как справиться с потоком вызовов, уменьшить их количество?

Я давала номер телефона очень часто. Правило одно: никогда мне не звонить. Все, кто звонят, отправляются в черный список. Несмотря на это правило, звонить продолжали. Звонили в четыре утра; в выходные; в мой больничный.

Я уже больше двух лет не работаю в поликлинике, и до сих пор звонят.

Почему я продолжала работать? По многим причинам.

Я хотела доказать себе, что могу это выдержать. Была цель: проработать два года. После сложной ситуации я говорила себе, сколько месяцев еще осталось отработать.

Было страшно увольняться. Я даже не рассматривала ситуацию, что могу работать в частной медицине. В мыслях было два варианта: либо поликлиника, либо стационар. Работа в стационаре совершенно не привлекательна для меня, поэтому я продолжала работать в поликлинике.

Мне во многом нравилась работа. Возможность наблюдать ребенка с рождения — до сих пор самое лучшее для меня как для педиатра. Обожаю, когда дети меня узнают, дарят подарки (рисунки или поделки), говорят, что еще придут в гости. Но эта радость очень быстро исчезла.

Десять минут на осмотр грудничка на приеме. Пока мама раздевает ребенка, я быстро смотрю карту. Медсестра измеряет ребенка, я спрашиваю жалобы.

Осмотр длится около 30 секунд. Пока мама одевает, я пишу рекомендации. На детей старше года времени еще меньше.

Мне нравились послеродовые патронажи: приходить к семье сразу, как мама с ребенком выписались из роддома.

Люблю смотреть, как мама обращается с маленьким человечком; помогать в грудном вскармливании; отвечать на самые интересные, порой смешные вопросы. Люблю наблюдать, как быстро растет этот крошечный комочек.

Любила чувствовать себя Хорошим Педиатром в поликлинике. Я хотела, чтобы обо мне рассказывали другим родителям со словами: «Как же нам повезло!».

Мне нравилась финансовая стабильность: знание, что я получу деньги в любом случае (правда, их количество может меняться).

Почему я уволилась? Несмотря на все хорошее, плохого было больше.

Мое ментальное состояние ухудшалось. После увольнения из поликлиники у меня диагностировали тревожно-депрессивное расстройство и ОКР; постоянно снились кошмары, как на меня кричат на приеме, устраивают драки под дверью кабинета.

Интересное по теме

«Я абсолютно уверен, что медицина должна быть платной»: 14 важных цитат из интервью Федора Катасонова

Родители пациентов на меня кричали, унижали, не слушали. Я слышала: «Вот сейчас эта врач уйдет, и мы вызовем нормального (из частной клиники)».

Кричали на приеме: «Тварь татуированная! Да чтоб тебе на улице пиво с бомжами пить, а не детей наших смотреть».

Я поняла, что пора увольняться, когда перестали радовать детские улыбки; меня трясло при мысли о возвращении на работу после отпуска.

Я уволилась через два года и месяц работы в поликлинике. Кошмары перестали сниться спустя года полтора. До сих пор трясет от мысли вернуться на работу участковым педиатром. Скучаю по многим своим пациентам. С некоторыми поддерживаю связь, они приходят ко мне на прием в частную клинику.