Найди отличие: насилие и домашнее насилие

Очень часто в обсуждении закона о семейно-бытовом насилии всплывает мнение, что этот правовой акт избыточен. Мол, все, что человек может злонамеренно сделать с другим человеком, описано в уголовном и административном кодексах. Неважно, побил вас в парке некий пьяный маргинал или партнер дома — закон есть закон. Нападавшего накажут, потерпевшего защитят. И зачем тогда пытаться делить насилие на сорта? Домашнее, не домашнее — все зло!

С точки зрения влияния на пострадавших любые виды насилия примерно равнозначны — и тем, кого побили или оскорбили на улице, и тем, кого побили или оскорбили дома, одинаково плохо. Но с точки зрения защиты потерпевших, вероятности повторения ситуации и возможности дальнейшей ее эскалации, домашнее насилие куда более опасно. Судите сами.

Допустим, на вас в парке вечером напал неизвестный пьяный гражданин. Если вы обратитесь в полицию, его могут найти и привлечь к ответственности, а могут не найти и не привлечь — тогда будет обидно. Но сколько у вас шансов подраться с тем же самым гражданином в том же самом парке еще раз? Исчезающе мало!

Если хулигана наказали и посадили, то он вам еще долго не встретится. Пострадавшие от насилия на улицах также могут избегать мест, где с ними произошло несчастье, менять время прогулок, ходить опасными маршрутами только с друзьями и так далее. Конечно, это разрушает веру в безопасность и справедливость мира, но какой-то контроль над ситуацией дает.

Но в случае домашнего насилия вариант «просто не возвращаться в дом, где тебя ударили» может и не присутствовать. Детям не так-то просто куда-то сбежать от буйных опекунов, неходячим старикам провернуть этот трюк практически невозможно, женщину к мужу-абьюзеру иной раз привязывают тысячи нитей — от экономической зависимости до угрозы общим детям.

Интересное по теме

«Муж избил меня и лег спать». История Ирины, которая потеряла дом, пострадав от домашнего насилия

Пьяный незнакомец в парке, скорее всего не знает, где вы живете. Домашний тиран в курсе собственного адреса. В этом и проблема насилия в замкнутых коллективах — агрессоры и их жертвы не могут просто взять и избежать встречи. Вынужденное взаимодействие между пострадавшими и абьюзерами создает постоянную угрозу повторения ситуации, особенно в том случае, если абьюзер раз за разом остается безнаказанным. Поэтому так опасны школьный буллинг, армейская дедовщина и семейно-бытовое насилие: агрессор смелеет и становится все более жестоким, жертва ретравматизируется и постепенно теряет волю к сопротивлению (или, наоборот, дает чрезмерный отпор). Если в ситуацию не вмешиваться и настаивать на том, что стороны должны сами договориться, никакого улучшения не произойдет: тот, кто сильнее, не примет каких-то условий от того, кто слабее. Нужно нечто, меняющее баланс сил — система сдержек в виде наказаний, медиаторы, комплекс помощи пострадавшим.

В то же самое время домашнего тирана, если он ведет себя смирно, на пороге собственного жилья удерживать незаконно. У этого человека есть право собственности, есть прописка, есть какие-то личные вещи внутри дома, сбережения и тому подобное. Общие дети имеют право общаться с родителями. В общем, абьюзер может попасть в дом по сотне разных причин, и закон в этом на его стороне, хотя разумнее было бы хотя бы временно отделять агрессора от жертвы.

Далее. После драки в парке никто не настаивает на примирении агрессора и пострадавшего. Хотите — миритесь, хотите — подавайте заявление. Общественность даже поддержит стремление наказать драчуна по закону: мало ли кого он в следующий раз решит побить. Не обойдется без пары выкриков: «Зачем ломать мальчику жизнь!», — но большинство посторонних людей будет только рады, если потенциально опасный человек получит наказание в виде штрафа, обязательных работ или срока.

В то же самое время общественность относится к семейно-бытовому насилию, как к рядовому конфликту, который разрешить должны сами участники путем мирных переговоров. Пострадавшая сторона не раз услышит от родственников, соседей, полиции и друзей: «Это же твой родной человек! Ну, ударил, но, может, он исправится. Может, ты и сама его доводила. Неужели нельзя как-нибудь договориться?» И пострадавшие раз за разом пытаются договариваться: забирают заявления, понимают и прощают, подстраиваются, вырабатывают с абьюзером какие-то не слишком работающие правила поведения… А в итоге все повторяется, потому что у домашнего тирана нет страха перед последствиями.

Интересное по теме

Зачем открыто говорить о домашнем насилии? Один простой пример и много важных текстов

Ну, и, кстати, о последствиях. Если вы подали заявление на постороннего хулигана, и его решили наказать по закону — это никак не затронет вашу семейную систему. Штраф он заплатит из своего кармана, репутацию потеряет свою, исправительные работы или лишение свободы приведут к тому, что у него и у его семьи станет меньше денег, а вовсе не у вас. В то же время наказание домашнего тирана по существующему закону отражается на всей его семье. Это из семейного бюджета будет выплачен штраф. Это о всей семье будут судачить знакомые. Это один из источников дохода пропадет на время отсидки, а то и навсегда — если абьюзера решат выгнать с работы. А как быть пожилым людям, о которых больше некому заботиться, кроме этого самого абьюзера? Как быть матери в декрете?

Сложность работы с семейно-бытовым насилием состоит еще в том, что к физическому, эмоциональному, сексуализированному насилию почти всегда примешано насилие экономическое. Финансовый абьюз вообще интересная штука, потому что вне семьи он практически не встречается. Вас, конечно, могут не только побить в парке, но и ограбить, однако пьяный хулиган не вынудит вас бросить работу, не будет протестовать против повышения и не станет клясться, что обеспечит вас до конца жизни самостоятельно.

Поэтому многие жертвы семейного насилия не подают заявлений — им некуда пойти, не на что жить, неоткуда попросить помощь. Либо вся экономика семьи держится на заработках насильника, либо насильник регулирует финансовые потоки (например, держит общий бюджет при себе, а жене выдает «на расходы» или отбирает пенсию у стариков, за которыми осуществляет уход). В момент, когда перед пострадавшими встает выбор «наказать или пытаться договориться», они боятся, что наказание осложнит в первую очередь их жизни. Возможно, если бы пострадавшие имели возможность немного подумать, не находясь при этом рядом с насильником и не пытаясь с ним примириться, они бы нашли лучший выход, чем забирать заявления.

У правоохранителей на сегодняшний момент нет правовых инструментов, позволяющих предупреждать домашнее насилие. Они не могут разделить агрессора и пострадавшего, поэтому ситуация повторяется снова и снова. Отчаявшаяся жертва вынуждена заниматься самоспасением — спешно бежать из дома, зачастую с детьми, искать другое жилье, скрываться, преодолевать экономические, психологические и логистические трудности. Не у всех есть на это силы.

У полиции нет рычагов влияния на кухонного боксера, поэтому они годами ездят по одному и тому же адресу, пока не случится большая трагедия. В законе нет определения преследования, но испуганные жертвы все равно звонят в полицию, если злой бывший маячит под окнами. А полицейские вынуждены отвечать: мол, ничего не можем поделать, когда убьют — тогда приходите.

Существующие законы на сегодняшний момент несовершенны — они не способны защитить человека от насилия в собственном доме. Наказание для человека, ударившего незнакомца на улице, абсолютно такое же, как для того, кто избил дома близкого, зачастую слабого и беспомощного. Более того, от наказания за побои домашних легко увильнуть, оказывая давление на жертв. Но несмотря на критическую необходимость усиления законодательства в этом направлении, и несмотря на то, что с 1990 годов было разработано более 40 законопроектов по борьбе с домашним насилием, ни одно из предложений до сих пор не было принято.