Физические наказания и последствия депривации: о чем говорили на первой онлайн-конференции, посвященной детской психотравме

Что такое травма?

В первом блоке конференции лекцию прочитала Людмила Петрановская, известный семейный психолог и основательница Института семейного устройства.

Она дала общее определение психологической травмы: это опыт, который психика человека по каким-то причинам не смогла переработать.

Если в подавляющем большинстве стрессовых ситуаций, стресс оказывается нам все-таки по силам, то в случае травмы какая-то часть нас как бы остается внутри этой травматической ситуации и все время возвращается к ее проживанию.

У травматического опыта появляется травматический след: это болезненные реакции на триггерные ситуации, неожиданные чувства, вынужденные неконтролируемые воспоминания.

Какие ситуации могут стать причиной травмы?

Сегодня до сих пор продолжаются споры на тему того, какие именно события могут вызвать травму. Только ли витальная угроза? По мнению Петрановской, опыт социального насилия также может оставить травматический след в жизни ребенка и взрослого.

Есть определенная специфика в развитии психотравм у детей. Ребенок не может позаботиться о себе сам — поэтому для него травмой становится отсутствие заботливого взрослого.

Психика ребенка может воспринимать эту ситуацию как витальную угрозу — хотя сам ребенок при этом может быть накормлен и находиться в безопасности.

И наоборот, дети могут объективно находиться в опасности (например, остаться под завалами землетрясения), но не получить травму, если с ними в этот момент был их значимый взрослый.

Скептическое отношение в обществе к понятию травмы

Людмила Петрановская обратила в своем выступлении внимание на то, что многие люди в России до сих пор думают, что психологической травмы не существует, а ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) — всего лишь иллюзия.

Кто-то готов поверить в наличие травмы у ребенка, только если малыш стал свидетелем жестокого преступления: условно говоря, если у ребенка на глазах убили родителя или случилась другая страшная трагедия.

Но многие люди по-прежнему не готовы поверить в то, что у ребенка может быть депривация (то есть процесс эмоционального обеднения ребенка), если у него не было в детстве рядом своего значимого взрослого.

По мнению Петрановской, скептическое отношение к понятию травмы встречается даже в том случае, когда мы говорим о психике взрослых людей. Многие делают отсылки к прошлому и говорят о том, что раньше не поднималась дискуссия о травме, а значит, ее и не было. Но в прошлые столетия у людей было гораздо больше ритуалов, связанных с постстрессовой релаксацией.

Например, в античности после участия в сражениях воины по нескольку дней сидели вместе, пели песни и плакали. В современном мире практически не предусмотрены процедуры постстрессовой релаксации (эту функцию теперь в каком-то смысле несет употребление алкоголя и наркотиков, но очевидно, что зависимость от этих веществ нельзя назвать здоровой привычкой).

Гиперопека

Сегодня в родительской практике появилась и другая крайность — любой малейший дискомфорт ребенка считать травмой. Но задача детского возраста — как раз-таки постепенно научиться выдерживать фрустрацию, научиться справляться самому с неидеальными обстоятельствами.

Не нужно ставить перед собой цель — чтобы ребенок никогда не расстраивался и всегда был доволен.

При этом, конечно же, нужно учитывать, что все дети обладают разной степенью чувствительности, поэтому очень сложно сказать, что именно может вызвать у них травму, а что нет.

Важна не только сама ситуация, которую пришлось пережить ребенку, но и баланс между травматичным воздействием и ресурсом, который в это время был доступен ребенку для обработки произошедшего.

О насилии в семье

Особенно опасным для ребенка может стать одиночество после травматичного события — если ребенку никто не помогает переживать случившееся, например, смерть близкого родственника. Чем младше ребенок, тем больше ему нужна помощь в «упаковке ситуации».

Малышу гораздо труднее пережить насилие от близкого (от незнакомого человека проще), у него просто не остается безопасной территории для осмысления. Если твоя собственная кровать не является больше безопасным местом, а к тебе могут в любой момент прийти и начать тебя трогать, то такая ситуация, скорее всего, приведет к ПТСР.

То, как ребенок переживает насильственные практики в своей семье зависит и от общественной нормы.

Если одноклассников ребенка точно так же воспитывают ремнем (и дети показывают друг другу синяки и переживают это вместе, такая практика становится оторвана от стыда), тогда это одна ситуация, и ее легче пережить ребенку.

А если бьют только его одного, это другая ситуация, в которой насильственные методы наказания связаны со стыдом и позором. Сегодня норма смещается: как минимум, тяжелые физические наказания перестают считаться «житейским делом».

Как бороться с семейным насилием?

К сожалению, по мнению Петрановской, одной просветительской работы в борьбе с домашним насилием над детьми не достаточно.

Человеку, который бил детей и собирается бить детей дальше, нужен закон, то есть нормативное воздействие, потому что по-другому его вряд ли удастся переубедить.

Тем людям, которые иногда срываются на детей и потом сильно об этом жалеют, нужно помогать эмоционально, чтобы эти родители научились саморегуляции.

Особенно опасно для детей семейное насилие посттравматиков — когда родитель в целом любящий, но во время непредсказуемой вспышки ярости может ударить ребенка.

О психологических методах наказаний

Психологические методы наказания также могут привести к травме ребенка.

Игнорирование — это искусственное создание ситуации безумия, когда «родитель как бы здесь, но его как бы нет», это бесконечная безнадежная тоска.

Угрозы разлучения и оставления также не стоит применять к детям (двухлетка может очень сильно перепугаться, если мама сообщит ему, что собирается его где-то оставить, а на шестилетку такие угрозы уже не подействуют, потому что ребенок чувствует себя самостоятельным). Подобные психологические методы наказаний, используемые родителями, часто бывают связаны с желанием причинить эмоциональную боль ребенку. В этом случае родителю можно посоветовать прорабатывать со специалистом такое стремление.

Передача травмы из поколения в поколение

Во втором блоке конференции выступал Брюс Перри — детский психиатр, руководитель нейросеквенциальной сети и старший научный сотрудник Академии детской травмы (Child Trauma Academy) в Хьюстоне, США. Он представил слушателям много материалов исследований, наглядно показывающих изменения в мозге детей, переживших непрогнозируемый чрезмерный длительный стресс.

Перри также говорил о том, что травматический опыт одного поколения передается другому и что травмы, пережитые нашими прадедушками и прабабушками во время войны, оказали влияние на их родительскую практику, а следовательно, на формирование мозга наших родителей, и по цепочке на наш собственный мозг.

О том, что для разговоров нужно выбрать правильное время

Часть выступления Брюса Перри была посвящена устройству головного мозга детей и причинам, по которым рациональные разговоры не действуют, когда ребенок, да и взрослый, находится в очень возбужденном состоянии (если говорить упрощенно, то в этот момент у него в работе задействована только часть мозга, отвечающая за эмоции, и достучаться до части мозга, отвечающей за рацио, оказывается невозможно).

Прозвучала даже такая фраза: «Никто еще никогда не успокаивался от приказа „Успокойся!“».

Перри советует в таких эмоционально накаленных ситуациях сместить фокус, дождаться, когда ребенок «остынет» и уже потом пытаться с ним разговаривать.

О том, как изменилась детская терапия со временем

Брюс Перри рассказал о том, как за время его многолетней практики изменилась детская терапия. В какой-то момент специалисты заметили, что ребенку нужно довольно много времени, чтобы привыкнуть к кабинету специалиста и начать раскрываться.

Поэтому сейчас терапевты предпочитают встречаться с ребенком в тех местах, где ребенок чувствует себя в безопасности — дома или в его детском саду, школе.

Длительность сеансов тоже предпочитают варьировать, уподобляя их естественным встречам со знакомыми — например, первая встреча может проходить десять минут, следующая — всего лишь пять. Терапевты просят родителей или опекунов ребенка следить за тем, когда ребенок сам захочет встретиться с терапевтом.

В процесс терапии включают и других взрослых или старших детей, с которыми ребенок часто видится. Это помогает всему окружению лучше понять, что происходит с этим малышом, и таким образом терапия проходит более комплексно.

Личный опыт приемной мамы

В третьем блоке конференции выступала Стейси Ганьон — мама семерых детей, пятеро из которых приемные. Также Ганьон ведет курсы по детской психологической травме и специализируется на работе с приемными семьями.

Она рассказала о том, что дети, пережившие депривацию, могут впадать в разные крайности: например, первый мальчик, который оказался в ее доме на временной передержке, воровал еду на кухне, чтобы сделать запасы у себя под кроватью и размазывал свои фекалии по стенам, а его сестра была очень послушной, но очень замкнутой. С точки зрения родителя — поведения мальчика было плохим, а поведение девочки — хорошим. Но на самом деле это просто два разных проявления одной и той же травмы и на проработку этих состояний у приемных родителей уходит почти что одинаковое время.

Стейси Ганьон назвала свое выступление «Исповедью приемной мамы» и привела три мифа, в которые она сама хотела верить, когда только вступала на путь приемного родительства. Вот эти утверждения:

Дети рождаются выносливыми.

Дети забудут все плохое.

Моя любовь их исцелит.

Каждый из этих постулатов Ганьон деконструировала во время своей лекции. Например, она говорила о распространенном убеждении в том, что у новорожденных усыновленных еще нет травмы, ведь ни один человек не помнит свои роды.

Но это не так, потому что в первые дни после родов продолжается формирование мозга ребенка и ребенок все равно на каком-то уровне запоминает отсутствие одного значимого взрослого.

Свою роль в этом играет и проблема детских домов — как правило, в них очень большая ротация персонала и даже за новорожденными постоянно ухаживают разные люди.

Поэтому Ганьон предлагает полностью переформатировать систему детских домов и сделать так, чтобы у каждого ребенка в этих учреждениях появился свой важный взрослый (например, для этого можно было бы привлекать пенсионеров из близлежащих районов).

По мнению Ганьон, для успешного усыновления ребенка важна не только привязанность между ребенком и его новым родителем, но и настроенность родителя на ребенка — готовность понять, что нужно ребенку (вместо вопроса «Что с тобой не так?» она советует приемным родителям задавать вопрос «Что тебе сейчас нужно? Чего бы ты сейчас хотел от меня?»).

Те моменты, когда дети особенно сильно конфликтуют, Ганьон называет «моментами раздвижных дверей», и родитель не должен в этот момент пытаться отдалиться от своего ребенка и захлопнуть перед ним дверь.

По большей части все ситуации, в которых нам кажется, что ребенок ведет себя «плохо», можно объяснить несколькими факторами: ребенок или голоден, или ему страшно, или он устал.

Перед тем, как реагировать на поведение своего ребенка, Ганьон советует еще раз пройти по этому чек-листу и понять, удовлетворения каких базовых потребностей ребенок на самом деле сейчас ждет. Для того чтобы в целом обстановка дома стала спокойнее, Ганьон советует ни в коем случае не прибегать к физическим или эмоциональным наказаниям, а сосредоточиться на работе над домашней рутиной — чтобы у детей было четкое расписание и они жили по предсказуемой схеме, а также чтобы поведение родителей с детьми было предсказуемым.

Также Ганьон советует не провоцировать детей на ложь. Например, если вы увидели, что ребенок съел конфету, не надо спрашивать его: «Это ты съел конфету?». Можно просто сказать: «Я видела, что ты съел конфету, поэтому после ужина никакой конфеты уже не будет», то есть использовать в этом случае метод естественных последствий.

Об адаптации ребенка в приемной семье

В следующей части конференции выступал Нильс Питер Рюгаард, психолог и генеральный директор fairstartfoundation.com по глобальному обучению воспитателей, лауреат премии Американской ассоциации психологов за международную гуманитарную работу 2020 года, автор книги о детях с нарушением привязанности.

У самого Рюгаарда двое, на данный момент уже взрослых приемных детей, которых он когда-то усыновил из Китая. Психолог сказал, что ему пришлось вложить шесть лет, чтобы помочь детям преодолеть раннюю депривацию, но впоследствии они смогли отойти от травмы.

Он также привел статистические данные о том, что при грамотной работе приемных родителей, через два года после усыновления у 62 процентов детей исчезают проблемы с пищеварением, у 57 процентов проходят проблемы со сном, у 79 проходит отсутствие мышечного тонуса.

Но на восстановление баланса в социальном поведении детей уходит больше времени.

У многих еще долго остаются симптомы депривации: самораскачивание для успокоения, битье головой о стенку, царапанье себя или вырывание волос, монотонный плач. Помочь малышам справиться с травмой может частое эмоциональное взаимодействие, пение родителей, чуткий короткий массаж и ношение в слинге, если усыновление детей прошло в раннем возрасте.

Российская статистика

В завершающем блоке конференции выступила Диана Машкова — педагог, автор курсов родительской осознанности, основатель АНО «Азбука семьи». Она представила данные исследований 2019 года о том, как обстоят дела с физическими наказаниями и помещением детей на временное проживание в приютах в нашей стране.

По результатам опроса, проведенного Национальным институтом защиты детства, 67 процентов респондентов считают серьезные физические наказания недопустимыми, в то время как только 30 процентов считают недопустимыми и мягкие физические наказания (шлепки, подзатыльники и так далее).

18 процентов респондентов назвали себя «очень склонными к физическим наказаниям детей», 28 процентов — могут назвать себя «скорее склонными», 28 процентов назвало себя «скорее не склонными», а 27 процентов — вовсе «не склонными»к физическим наказаниям детей.

Среди факторов, заставивших респондентов задуматься о методах воспитания и насилии, лидируют личные истории подвергшихся физическим наказаниям в детстве (50 процентов), за ним следует разъяснение психологов и педагогов о психологических последствиях физического наказания детей (32 процента), на третьем месте — мнения авторитетных людей (но авторитетными людьми признаются в первую очередь собственные родители и люди старшего поколения, здесь показатель составил 25 процентов), информация о возможных санкциях за грубое отношение к детям (16 процентов).

По неофициальным данным, цитируемым Дианой Машковой, 2,5 миллиона детей подвергаются в России регулярным избиениям со стороны родителей. 50 тысяч из них убегают из дома из-за побоев. 60–70 процентов детей, подвергавшихся жестокому обращению, как следствие отстают в развитии, страдают приобретенными психическими, эмоциональными расстройствами.

Что можно сделать для профилактики отказов от детей и помещения детей на временное пребывание в детские учреждения?

Одной из важных тем конференции стал также разговор о том, как можно предотвратить временное помещение детей в детские учреждения при наличии семьи для того, чтобы уберечь их от депривации и травмы потери семьи.

В качестве необходимых мер Машкова назвала важным поднимать уровень родительской осознанности и снижать уровень осуждения общества — потому что огульное осуждение обращения к психологам перекрывает для многих семей саму возможность обратиться вовремя за помощью.

Специалисты фонда Тимченко уверены, что 80 процентов случаев разлучения детей и помещения их на временное пребывание в детские учреждения можно было бы предотвратить с помощью реабилитации семей и профилактики неблагополучия.

/

/