«Девочкино дело — рожать». Как говорить с ребенком о травле, стереотипах и несправедливости

Анна Кулешова

общественный деятель, кандидат социологических наук, автор книги «Родительство 2.0: Почему современные родители должны разбираться во всем?»

— Как и где сейчас нарушаются права детей?

— В обществе нет консенсуса по поводу того, что есть нарушения прав человека и детей в том числе, и мы не рассуждаем на эти темы. Дети бьют друг друга в школе и детском саду. Это требует внимания взрослых и их поддержки или это нормальная ситуация? Нарушены ли здесь права ребенка, которого бьют, или родители могут встать в позу и сказать, что ребенок так самовыражается?

Когда я училась в школе, у нас были такие-то границы, хотя насилия в школе не было меньше в советский период. Другой вопрос, что съесть свой пионерский галстук могло быть более серьезным наказанием, чем самодельная бомба в школе. Об этом просто не говорили, но это не означает, что этого не было.

Все зависит от нашего взгляда на права ребенка и на представления о равенстве, справедливости, границах допустимого. По идее, права нарушаются всегда, когда ребенок подвергается дискриминации по любому признаку. Например, по половому: «Ты девочка и тебе не надо ходить на олимпиаду по математике». Вы будете удивлены, но права ребенка нарушаются, даже когда дается домашнее задание. Во многих странах домашнее задание отменено, потому что не всем детям доступны ресурсы для его выполнения, не всем могут помочь родители, не все компетентны во всех вопросах, не все могут пойти к репетитору.

— В нашей стране есть ущемления по признаку пола, национальности и даже внешности — так называемый лукизм. Мы держимся за счет стереотипов, воспринимаем их как само собой разумеющееся и с этой точки зрения часто оцениваем детей. Почему эта проблема все еще существует и как с этим быть?

— Ситуация была бы другой, если бы у всего взрослого населения страны были одинаковые высокие социальные компетенции, чтобы делать осознанный выбор. Если люди не готовы делать выбор, они стараются примыкать к каким-нибудь простым для восприятия и рассуждения средствам, которые хорошо дает пропаганда, религия, церковь. На самом деле тут выбираешь не ты. Если религия говорит, что девочкино занятие — это рожать и хорошо выйти замуж, то церковь сделала выбор за меня, мне не нужно уже рассуждать, понимать, что я вообще должна сделать и как, и можно ли по-другому. Делать выбор — это ответственность и стресс, если переложить выбор на государство, церковь, тех, кому доверяешь, становится легче. Дискриминация по признаку пола рождается из-за достаточно высокой включенности значительного количества населения в православные, мусульманские религии.

— У нас много говорят об инклюзии, но и эта проблема остается. Почему?

— Здесь тоже отсутствует здоровый консенсус, после которого мы могли бы двигаться дальше. Например, мы знаем, что унижать инвалидов — это однозначно плохо. Но практика обычных районных школ выглядит иначе. Если в селе ребенок-инвалид, то «держи его дома, наши дети не должны страдать из-за того, что у вас там ребенок-колясочник, наши дети не должны с этим считаться».

На эту тему не так много разговоров в обществе, не так много выходов на здоровые цивилизованные дискуссии, не так много площадок для них. На федеральных телеканалах стандарт публичной дискуссии скорее связан с агрессией, и туда мало кто пойдет. Как ни парадоксально, для инклюзии гораздо больше делают НКО, гламурные журналы, такие издания, как НЭН, «Домашний очаг». Они пытаются дать новых экспертов, не тех, которые ходят на телевидение и громко кричат, а пытаются подводить к дискуссии, задаваться вопросом, насколько та или иная ситуация нормальна.

— Разве о таких проблемах не должны говорить в школах?

— По большому счету, школа, которая должна заниматься воспитанием, не справляется с этой функцией. Все, конечно, зависит от школы: где-то учат ходить строем и все девочки с бантиками в юбке, где-то есть инклюзия, где-то ее нет. Принимать решения приходится директорам, но в целом школа могла бы действовать иначе. Обучая ребенка писать, его натаскивают на мОлОкО, а не мАлАко — но точно так же нужно учить ребенка ставить знак вопроса там, где есть поливариативность, чтобы он останавливался и задумывался, всегда ли женщина должна сидеть с детьми, все ли цыгане воруют. На самом деле эти представления человек в ходе социализации собирает сам, но кто-то может остановиться и задуматься, а кто-то нет, и в школе должны учить этой рефлексии.

— Получается, что при отсутствии этой рефлексии со стороны институтов этот разговор с ребенком о нарушении прав ложится на родителей. Как тогда обсуждать с детьми ущемление прав, если ребенок каждый день наблюдает за тем, как права других нарушаются? Какими словами говорить с ребенком, что важно донести до него в этом разговоре?

— Тема не очень оптимистичная: с высокой вероятностью этим разговором вы покажете свое бессилие. Потому что достаточно быстро выяснится, что ни вы сами, ни ребенок, ни родители ребенка ничего не смогут сделать, потому что школа считает, что это нормально. «Ну все дети дерутся, что в этом такого?» Высока вероятность, что школа будет это нормализовать, и ребенок увидит, что, пытаясь что-то сделать, он столкнется с ответами «он слабак, раз не может дать сдачи», «травили — значит, было за что».

Когда такое насилие, несправедливость оправдываются, то сделать что-либо родителю достаточно сложно. Если есть варианты, то можно перевести ребенка в другую школу, где могут быть другие ценности, но такой возможности может и не быть, и это может не помочь. И придется рисовать ребенку вторую реальность, к которой надо стремиться. Обсуждать, насколько она возможна, вот эта вторая реальность, почему стоит хотеть ее построить, мечтать о лучшем — и насколько это реалистично в таком обществе, что можно сделать, чтобы этот мир стал лучше. Чем больше появится практик для детей, через которые они смогут что-то сказать миру, поддержать друг друга, тем будет лучше.

Уметь критически мыслить и не боятся быть в меньшинстве — первое и главное, чему надо научить человека. Важно донести, что за каждый его выбор и за то, что он делает, отвечает не школа, не родители, а он сам, особенно если речь о подростке. Это касается и выбора, подключаться к практикам травли или не подключаться. В качестве поддержки я бы рекомендовала книгу Тода Штрассера «Волна». Описанный в ней эксперимент в реальной школе показывает, как нормализуется насилие, фашистские практики, как работает идеология.

— Случается, что учителя не только не говорят с детьми о несправедливости, но и сами ее транслируют — например, отчитывают ученика перед всем классом, кричат. Как объяснить это ребенку?

— Это очень сложный вопрос. Я бы говорила детям про то, что от хорошей жизни никто ни на кого не кричит и не унижает. Психически здоровый и счастливый человек, спокойный, уверенный в завтрашнем дне, не будет ни на кого срываться: у него есть ресурс сдерживать негатив. Но, если взрослый человек начинает кричать, кроме педагогической запущенности, есть еще такое понятие, как крик о помощи. Когда срывается учитель, это не всегда означает, что он не молодец или взрослые не имеют права кричать. Главный вопрос — почему он закричал, нужно смотреть на ситуацию шире, а не только оценочно. Это очень важный навык, и он поможет ребенку в жизни.

— Насколько важно, чтобы оба родителя участвовали в этом диалоге и у них была одна позиция по поводу нарушения прав? Должны ли они донести до ребенка один и тот же взгляд или они имеют право рассказывать разные вещи?

— Сперва стоит договориться родителям. Я бы рекомендовала найти психолога или кому вы доверяете, с кем-то переговорить на эту тему, прийти к консенсусу между собой и уже потом начать разговор с ребенком, чтобы не сводить его с ума.

Чтобы выдержать такие противоречия, нужно иметь много ресурсов. Взрослый человек слышит по первому каналу одно, в интернете читает другое, он стрессует в этот момент, но у него уже есть защитные механизмы. У детей они только в стадии становления и развития, и здесь надо беречь его психику: достаточно того, что он уже видит неоднозначные ситуации.

— Ребенок может и не столкнуться с несправедливостью, когда его права или права его друзей нарушаются. Что ли заранее говорить, что такое возможно и что это плохо, устанавливать некий моральный компас?

— Как для и профилактики насилия, сексуализированного и психологического, так и для профилактики нарушения прав — говорить с ребенком надо. Чем больше вы покажете ситуаций, многообразных выходов из сложных конфликтов, тем лучше будет для ребенка. Это и есть та самая социальная компетенция. Чем более разнообразные представления о мире есть у ребенка, тем легче ему сделать самостоятельный выбор.

Норма — очень изменчивая штука, и это можно донести ребенку с помощью старых фильмов, книг — даже 10-летней, 20-летней давности, на примере которых можно рассказать об абьюзе. История выражения человеческих чувств тоже очень изменчива: полководцам плакать было нормально, женщинам с детьми не очень, потому что было другое представление о детстве, к детям старались не привязываться, а полководцы могли плакать. Потом, наоборот, появилась тема, что мужчины не должны плакать, в российском обществе (и в школах тоже) нормализовалось насилие.

Конечно, надо обсуждать это с ребенком заранее, потому что вы не знаете, как он поведет себя, когда окажется в такой ситуации. Если он будет видеть, что все вокруг молчат и воспринимают происходящее как данность, ему будет тяжелее сказать об этом вам и попросить совета.

— Дети сейчас формируют свою парадигму самостоятельно, меняют отношение к нормам и чувствам, а мы только наблюдаем за этим. Они — активисты изменений. Могут ли дети стать для взрослых ориентиром как новое поколение, и может ли общество повлиять на становление детей как лидеров будущего?

— Для общества слышать своих детей здорово. Но, когда мы пытаемся намеренно, искусственно узнать, что в головах у детей сейчас, они постараются нам об этом не рассказывать. Чем больше площадок, через которые дети могут говорить и быть услышанными, тем станет лучше для всех нас.

Например, в американских школах стали замечать, что происходит много насилия, особенно после школы. Тогда появилось движение за безопасное послешкольное время, к нему присоединились и родители, и банки, и торговые центры, и почтовые организации, и пожарная часть. Если ребенок видит специальную наклейку, он знает, что может туда пойти и будет там полезен, может поделиться идеями и догадками. Или можно создавать стенгазеты в рамках школы, порталы для высказываний молодежи. Такого диалога у нас еще нет, и здорово, если такие инициативы поддержит бизнес.

Дети сами могут подсказать взрослым какие-то вещи просто потому, что их спросили. Через правильно поставленные вопросы они многое могут дать.

ВЫ ВАЖНЫ ДЛЯ БУДУЩЕГО

ВЫ ВАЖНЫ ДЛЯ БУДУЩЕГО

Эфир и статью мы подготовили в партнерстве с H&M. Бренд запустил специальный проект, в котором дети показали, что могут быть настоящими героями будущего времени. Их юный возраст не мешает им думать о глобальном и стремиться изменить мир. В видео они привлекают внимание к значимым проблемам, говорят, что бедность, сексизм и ущемление прав — это несправедливо, а изменения климата может привести к неотвратимым последствиям, и рассказывают, как борются с этим. На сайте проекта родители вместе с детьми могут больше узнать о борьбе с несправедливостью, о важных детских инициативах и посмотреть полезные видео.

А в чат-боте на сайте каждый может отправить заявку и рассказать о российских детях, которые могут стать примером для подражания.

В дополнение к ролику мне хочется рассказать о России, во время пандемии наши дети делали классные вещи! Например, ребята из Физмата волонтерили, чтобы помочь тем, кто живет в деревнях. Они бесплатно работали репетиторами, помогали детям, у кого ограниченные ресурсы и кому не по силам репетиторы, сдать ЕГЭ и ОГЭ. Это дети организовали самостоятельно, был хороший результат, но широко в СМИ такая инициатива не освещалась — а ведь было бы здорово делать интервью с такими детьми, а не с негативными персонажами.

«Тимур и его команда» остались в прошлом, сейчас такое невозможно из-за гиперконтроля над детьми. Мы уже ограничили детей там, где они хотели бы и могли бы помочь взрослым, но не делают этого, потому что мы их ограничили, и они не понимают какой выход. Возможно, волонтерство в детских домах для детей 11-12 лет могло бы быть интересным и хорошо бы на них повлияло.

— Дети-активисты в видеоролике увлеченно рассказывают о том, чем занимаются, об активизме, который им близок. Возможно ли воспитать этот порыв, чтобы ребенок выбрал активизм и борьбу за права? Это должны делать родители, что-то извне или это идет изнутри?

— Ребенок не выберет активизм и борьбу за права, если он не знает об их существовании. Если замечательный сюжет, где мальчик собирает пробки алюминиевые, чтобы их переработали в коляски. Но если в городе эти пробки сдать некуда, то у него нет ресурса создать свой завод по переработке. Вероятнее всего, и у его родителей тоже. А дальше что?

Хорошая новость в том, что мир стал более глобальным, чем был. Он показывает детям такие инициативы и подключает их к ним, к волонтерству, которое сейчас самое разнообразное. Чем больше вы показали того, что делают в соседних странах, тем больше знаний и возможностей для других стратегий своему ребенку вы дали. Если вы при этом еще научите ребенка объединяться с другими детьми и не думать, что он сможет что-то сделать в этой жизни в одиночку, то это тоже будет страшно полезно.

Болезнь нашего общества — избыточный индивидуализм, один ты вряд ли что-то сможешь, важно объединяться с людьми, слышать других людей, высказывать свое мнение. Подключение к любой такой инициативе лучше, чем отбирать мобильный, планшет, а свободное время переструктурировать в пользу чего-то, чтобы ребенок научился получать удовольствие.

Мы же учим их брезгливости в еде, что невкусно, а что заплесневело. Но в отношении разных социальных практик мы тоже должны донести ребенку, что нормально либо вызывает отвращение, что есть удовольствие от помощи другим людям. Если мы научили ребенка таким вот делам, то нам будет проще. Родители будут понимать, чем ребенок занят, знать, что он в команде единомышленников, и можно быть за него спокойным.

— А нужно ли самим родителям подключаться к активизму или достаточно просто поддерживать ребенка?

— Все зависит от возраста ребенка и от ваших отношений. Если вы занимаетесь чем-то подобным, то ребенку проще подключиться, он знает, что это возможно. Но излишний контроли со стороны родителей может вызвать отвращение.

Мы рассчитываем на то, что дети проявят самостоятельность и она будет вознаграждена реальным делом. Лучше искать реальные площадки и то, что может заинтересовать ребенка, рассказывать о них.

Другой вариант — специальные лагеря. Экоактивизм, например, развивается в России, есть тематические лагеря и в Алтае, и в Калининграде. Вы можете включить ребенка не языковой лагерь или лагерь по программированию, а отправить его в подобного рода организации и посмотреть, что из этого получится, проговорить с ним этот опыт.

— Вы написали книгу о современном, осознанном родительстве. Как вы считаете, насколько родители ответственны за то, чтобы воспитать следующую цепочку ответственности у детей? Чтобы они понимали что их действия, решения и выбор обязательно влекут за собой последствия.

— Во второй части книги «Родительство 2.0», «Почему родители ответят нам за все», я говорю, что в современном мире тяжело быть папой и мамой, потому что родить и даже воспитать недостаточно — нужно выбрать правильную школу, педагогов, врачей. Если что спросят «А что это у вас ребеночек такой болезненный, вы за ним плохо следите?» выяснится, что вы с одной стороны отвечаете за безопасность и обучение, а с другой — за воспитание.

Школа взяла на себя, в большинстве случаев, функцию патриотизма, причем идет акцент на гипермилитаризме, прошлом, а не на том, что нужно стремиться к мирному будущему. Получается, что родители должны воспитывать, но они могут оказаться в той самой дуальной реальности, когда в школе надо выживать по одним стандартам, а хорошие стандарты, идеальные для развития, — другие. В телевизоре, в школе агрессия, а вы учите ребенка, что надо быть милосердным и великодушным.

Это действительно сложно, потому что требуют и от родителей честного ответа на вопрос «Как жить здесь? Как жить с этими ценностями?» и требуют объяснить ребенку почему так и почему ты это изменить не можешь. Или можешь, но не всегда с хорошим результатом для себя. Если мы учим ребенка беспомощности, говорим, что «мир такой, какой он есть, мир несправедлив, мы живем тут, и тут много агрессии» — то практически лишаем его перспектив и шансов на перемены. Важно, чтобы было больше коллабораций между родителями, потому что, когда такое происходит в школе, справиться в одиночку почти невозможно. Родители справляются привычными методами, через обвинение «он у вас плохой, не такой», не задавая себе вопрос «Почему происходит именно так?».

Соответственно, когда вы разговариваете с ребенком через слово «почему», не давая оценку плохо это или хорошо, это может помочь и подсказать, что можно сделать и в рамках школы. Тогда родительскому коллективу удается добиться диалога и помочь школе встать на новые рельсы и пересмотреть свое отношение к насилию, к тому, что происходит в школе, к детской агрессивности. Ведь иногда родители банально не знают, что это ненормальная история, что не все подряд дети дерутся. Это такая наша местная, локальная привычка, от этой привычки возможно стоит избавиться.

Такая у нас реальность, значит, надо обсуждать шаги вместе с детьми, не за их спиной и через скандалы в школьных чатах, а через то, чтобы привлечь их к диалогу и обсудить вместе эту историю. Это может сработать, мы видим примеры, когда чего-то получается добиться. Банальная ситуация: во время пубертата девочка решила, что она будет мальчиком. Что за этим стоит, почему происходит именно так, что важнее: дать какую-то оценку ребенку или сделать так, чтобы он дожил этот пубертат нормально и не сошел с ума? Когда через такие вещи мы начинаем разговаривать, нам и нашим детям может быть легче.

— Как в таком разговоре не скатиться в морализаторство? Ведь назидательный тон не принесет пользы ни детям, ни родителям.

— В каждом таком разговоре у вас нет задачи поругаться, есть задача понять, как мы сюда пришли, почему мы имеем те проблемы, которые имеем. Причем зачастую одна часть дискутантов видит здесь проблему, а другая нет. Прежде чем начать какую-либо дискуссию, спросить у ребенка или взрослого, готов ли он на эту тему разговаривать с тобой. У нас в культуре так не принято, мы начинаем к слову, с наскока, когда захотели.

Второй вопрос, который мы не задаем, — готов ли он услышать ваше мнение. Человеку достаточно того, что в его голове есть этот конструкт, и это очевидная история. Но оппонент может видеть, например, ситуацию не как насилие, а как нормальное, как проявление маскулинности, как пример социального успеха.

Разговор без оценочных суждений сложный и непривычный. Такому диалогу не учат детей, не учат выходить из таких дискуссий простой фразой «спасибо». Мы не даем выхода из ситуации, не объясняем ценность извинения, прощения, рукопожатия. У нас нет территории в школе, где можно помирить детей или взрослых, с этим попросту никто не работает.

Хорошо бы с начальной школы учить детей и проводить тренинги для взрослых о том, как говорить на сенситивные темы, как обсуждать насилие и неравенство, как завершать такие разговоры без конфликта, чтобы у человека остался достойный выход из ситуации. Если вы его не дали, то он вас попросту ненавидит, вы просто его загнали в угол, даже заставив признать свои ошибки.

— Что делать, если ребенок проявляет активную жизненную позицию, но родственники или друзья семьи скептически относятся этому?

— Надо понять, чему мы учим ребенка: что все его действия будут поддержаны или что он делает выбор и отвечает за него? Люди вокруг разные, и мы не можем изменить жизнь всех этих людей, в этом и есть толерантность. Мы можем делать то, что делаем мы и отвечать только за то, что делаем мы.

Если ребенок понимает, что бабушка, одноклассники, учителя тоже имеют право на собственное мнение и не обязана поддерживать его, — это некий залог стабильности. Нужно донести ребенку, что он может оказаться в меньшинстве, но всегда именно единицы, меньшинство меняет мир и ведет за собой. Важно не бояться трудностей и помнить: «Если тебе что-то трудно, значит, ты идешь в гору. Если тебе легко, то, скорее всего, под гору». Кроме того, бывает, что ребенок может и сам в будущем изменить свое мнение, понять, что какая-то форма экоактивизма не слишком удачна. Так что важно слышать людей вокруг и сомневаться, чтобы двигаться вперед.

— Среди детей больших городов появилась здоровая мода на активизм, бодипозитив, борьбу с сексизмом. Как вам кажется, есть ли такая тенденция, хороша ли она, приведет ли она к позитивным изменениям?

— И не только в больших городах! В сельской местности тоже много разного активизма, например, приходские сообщества, там колоссальная поддержка друг друга. Человек может себя найти везде, а если нет, то создать и возглавить.

Конечно, есть поветрие идти за многими предлагаемыми масс-медиа сценариями, и большая часть из них действительно классная. Такие идеи преподносятся как однозначно хорошие, но с ребенком важно смотреть на оборотную сторону, возможные крайности. У феминизма это презумпция виновности всех мужчин, в борьбе с насилием и в борьбе за мир может и не остаться камня на камне, а поддержка тех или иных сообществ бывает разная.

Важно говорить с позиции взрослого, не пытаясь подыграть ребенку и поддержать его решительно во всем. Показывать, что у каждой истории есть свои грани, и включаться в новые форматы деятельности и находить единомышленников — очень здорово, но стоит смотреть на повестку: кто это делает, зачем, какие конечные цели, для чего и почему.