«Любовь — это не таблетка со строго определенной пропорцией точно определенных веществ»: отрывок из книги «Приемная мама»

Авторка книги, Яна Соколова, воспитывает кровных и приемных детей и рассказывает об особенностях адаптации детей из детских домов, сложностях, неоправдавшемся оптимизме и многом другом. С разрешения издательства представляем вашему вниманию фрагмент из главы под названием «Дом после детдома. Саша».

После окончания Школы приемных родителей мой главный страх, связанный с принятием ребенка в семью, был в том, что я не смогу его полюбить. Что навыдумываю себе доброе и светлое, а на практике погружусь в жуть и мрак. Что ребенок станет мне неприятен, будет отталкивать даже и физически, и я не смогу победить это чувство.

Я боялась обнаружить: на самом деле чужой ребенок — это совсем не то, что свой, и отношения тут принципиально иные. В конце концов, так много сказок про злых мачех, которые обожают собственных дочерей, а падчериц гнобят.

Я думала: а вдруг именно так оно и будет? Что, если чужой ребенок и впрямь вызовет у меня необъяснимое отторжение, которое я никогда в жизни не испытывала, а потому не могла предсказать?

К счастью, этот страх оказался совершенно напрасным. Как только прошло смущение от ахового знакомства в детдоме, наша Саша стала мне очень симпатична. Не то что она меня ничем не раздражала и не пугала — еще как раздражала, бесила, пугала, утомляла. Но и свои дети иногда раздражают, бесят, пугают и утомляют — дело такое.

Безусловно, я отношусь к приемной дочке иначе, чем к кровным. Но и к кровным я отношусь очень по-разному, вдобавок это отношение меняется в зависимости от возраста ребенка и текущей ситуации. Все-таки любовь — это не таблетка со строго определенной пропорцией точно определенных веществ. Любовь бывает разная, и слава богу.

Мне нравился независимый и бойкий Сашкин нрав, меня радовали ее звонкий смех, ее непосредственность и любопытство, я восхищалась тем, какая она смелая и ловкая. Меня изумляла ее способность мгновенно заводить знакомство со всеми встречными и запросто ориентироваться где угодно.

Я уважала ее умение занимать позицию лидера и была покорена ее харизматическим обаянием. Наконец, Сашка нравилась мне внешне, и само ее присутствие в нашем доме было мне приятно. Однако у меня возникли огромные проблемы с тем, чтобы хоть как-то ею управлять. С кровными детьми мы жили в спокойной, доверительной и веселой атмосфере, когда все стараются помогать друг другу. И у меня была иллюзия, что наша новая девочка быстро поймет наши правила, примет их (ведь они такие прекрасные!) и органично вольется в нашу семью.

В Школе приемных родителей нам рассказывали про медовый месяц — период, когда ребенок только начинает жить в семье и старается нравиться. И в моей голове все выглядело так: сначала Саша будет стараться вести себя прилично из вежливости, а потом она к этому привыкнет, и мы продолжим нашу обычную жизнь в новом составе.

Но никакого медового месяца не было! Саша вовсе не старалась нам нравиться.

Вместо того чтобы принять наши прекрасные правила, она начала активно навязывать свои — не только в том, что касалось поведения, но и в бытовых вещах. Например, наше меню во многом состояло из супов и салатов.

Зная, что инвалидность Саши требует именно такого меню — побольше овощей, поменьше мучного и сладкого, — я думала: о, прекрасно, ей очень подойдет наша еда! Не тут-то было. Сашка немедленно заявила, что овощи она вообще не ест, супы ненавидит, про салаты и слышать не желает. Каши — гадость, яичница — фу, от всего молочного ее тошнит.

— А что же ты ешь? — недоуменно спросила я.

— Булки, пиццу, блины, макароны, — сказала она.

— Но тебе же все это нельзя?

— И что теперь, я должна голодать?

Сейчас бы я нашла, что ответить, а тогда терялась. В первое время нашей совместной жизни я пребывала в тотальной растерянности оттого, что просто не понимаю, как же мне управиться с этим чудесным, но катастрофически непослушным ребенком. Не кормить Сашку вовсе — в надежде, что она, оголодав, съест что угодно, — я никак не могла: из-за болезни она должна была регулярно питаться.

Скоро я всецело поняла врача детдома, которая сияла от счастья, провожая Сашу в семью. Она решительно не собиралась выполнять положенные медицинские назначения! Каждый раз, когда Сашка должна была делать какие-то процедуры, она начинала вопить, что все это ей совершенно не нужно, она отлично себя чувствует и ничем не отличается от других; отстаньте уже от нее все, ее здоровье — это ее личное дело!

Так как процедуры требовалось делать по несколько раз в день, чуть ли не большая часть моего времени уходила на эти разборки. В конце концов Сашу удавалось как-то заставить, и мне казалось, что ситуация вроде бы под контролем, однако через несколько месяцев выяснилось, что она зверски меня дурила и делала лишь малую часть положенного. Узнав об этом, я чуть не поседела.

Об инвалидности нашей Саши, еще будучи с ней незнакомой, я думала только как о некоторых ограничениях для нее и дополнительных трудностях для меня. Но мне не приходило в голову, что инвалидность — это еще и огромный манипулятивный ресурс.

Плохо себя чувствую — ничего от меня не требуйте, жалейте, суетитесь вокруг. Мне многое нельзя, но я сделаю это тайком, украдкой, вы голову сломаете, а все равно не поймаете меня на месте преступления. И еще я не стану принимать лекарства — ага, запрыгали, испугались!

И так во всем. Мне казалось, что наша жизнь устроена легко и весело, прав полно, а обязанности минимальны. Но Саша требовала безграничного расширения прав и абсолютного освобождения от обязанностей. Если уж сняла штаны, то кинула на пол.

— Положи, пожалуйста, в стирку, если они грязные, или на стул, если ты их еще наденешь.

— Зачем?

— Ну не могут же вещи лежать на полу.

— Почему?

— Потому что они пачкаются, ты по ним ходишь, в комнате бардак.

— А мне так нравится!

— Но так же нельзя.

— Почему?

— Потому что я тут тоже живу, а мне бардак совсем не нравится.

— А вы просто не заходите ко мне в комнату.

На пол летела не только одежда, но и лекарства, обертки, раскраски, карандаши, яблочные огрызки, игрушки, недоеденные булки, нитки, гвозди, пуговицы, россыпи конструкторов и бисера. Туда же опрокидывались бутылки с водой.

— Может, ты все же уберешься?

— Нет, все же не стану.

— Неужели тебе действительно так нравится?

— Да мне все равно. Если вам мешает — сами и убирайте. А я не уборщица.

— Но и я не уборщица.

— Ну тогда убирать некому!

Самые бурные баталии разворачивались вокруг всякого рода мытья. Саша сразу заявила, что посуду моют только лохи, а она не лох. И оттирать с тарелок какую-то прилипшую грязь она не станет даже под пытками. Мыть собственное тело Сашка тоже не рвалась — неделями ходила в одной футболке, мол, «мне так нравится», в ней же и спала. Малыша можно схватить и засунуть в ванну, но как засунуть в ванну своенравную особу одиннадцати лет?

К моему ужасу, дочка Леечка тоже принялась отлынивать от домашних обязанностей, раскидывать все вокруг и устраивать адскую мусорную кучу прямо посреди комнаты. На мои протестующие замечания Лея отвечала:

— Если ей можно, почему мне нельзя?

Заочно размышляя о взаимодействии Леи и Саши, я видела два варианта развития событий:

1. Они подружатся, и моя лапочка-дочка будет тянуть приемную девочку к добру и свету.

2. Они не подружатся и почти не будут взаимодействовать.

Вариант «Они подружатся, и приемная девочка утянет мою лапочку-дочку в свое болото» я вообще не рассматривала. А выпал именно он. Девочкам хотелось дружить, общего у них было мало — их объединяла только готовность побеситься. Вот они и бесились.

Не прошло и недели нашей совместной жизни, как дочка Леечка сообщила, что она, как и Саша, всегда ненавидела платья и с неимоверным трудом сдерживалась, когда ей хотелось драться, бешено скакать, швырять вещи и орать. Но теперь-то она возьмет свое! И еще ей нужно много новых игрушек. И развлечений, что-то мы мало развлекаемся.

Я была близка к панике.

Сашка меж тем еще и ужасно скучала. В детдоме она жила по четкому расписанию, умения самостоятельно распоряжаться временем у нее не было, — оставаясь без присмотра, она играла в компьютерные игры. Поэтому и дома свободное от еды, прыжков и криков время Сашка проводила только за компом.

Когда я пыталась занять ее чем-то другим, она говорила, что это другое ей скучно. Помогать по хозяйству? Ну вот еще, я не нанималась. Погулять во дворе — только если с кем-нибудь подраться и что-нибудь разгромить, что там еще делать. В город? Ну, какие-то тупые улицы, дома, магазины, в чем смысл таскаться туда-сюда. В парк? А что там есть, кроме деревьев и скамеек, в чем прикол? В музей — тупые картины, тупые экспонаты. Книжка — да вы издеваетесь. Посмотреть кино — ну да, можно, но это же всего полтора часа. Пособирать конструктор — ну ладно, еще полчаса. Покататься на самокате, велосипеде, роликах? От такого быстро устаешь, а день-то вон какой длинный! И делать абсолютно нечего. Иное дело детдом. Там было весело!

/

/