Это не заразно: колонка о куклах, репрезентации, «психических диагнозах» и синдроме Дауна

Поддержки ученая дама, видимо, не встретила — потому что вскоре самоудалилась из Твиттера. А ответный пост пользователя @Streptozid, в котором он пояснил, что синдром Дауна — это хромосомная патология, а не «психический диагноз», и что инклюзия людей с особенностями — это вообще-то норма, набрал 11 тысяч лайков.

Собственно, то обстоятельство, что человек с профильным психологическим образованием не в курсе и ему нужно объяснять про генетику и инклюзию, показывает — для интеграции людей с особенностями развития в общество по-прежнему делается недостаточно.

Очень часто в жизни и в Сети я встречала мнение: «Да нормально все к … (подставьте сюда любое меньшинство) относятся! Общество и так признает ваши права. Не надо это пихать в каждый фильм, рекламу и показывать детям — от этого нормальные люди чувствуют только раздражение!»

Обычно подобные посты начинаются с дисклеймера: «Я не расист (гомофоб, мизогин и т.д.), но…» и с головой выдают расиста, гомофоба или мизогина.

Смысл этого высказывания заключается примерно в следующем: «Я вижу, что человечество движется к нормализации людей с отличиями, но можно мне их не показывать? Имейте права, пожалуйста, только глаза не мозольте». Носителей столь ценного мнения можно безошибочно определить по наличию слова «повесточка» в лексиконе. Персонажи они, конечно, неприятные, но не всегда злонамеренные — некоторые из них и вправду думают, что общество само как-нибудь дойдет до всеобщей гуманизации.

Спешу огорчить: общества сами никуда не ходят — они движутся ровно туда, куда их подталкивают люди. Подталкивают к инклюзивности и толерантности? Значит, будут инклюзивными и толерантными. Подталкивают к делению людей на сорта? Значит, общество станет крайне нетерпимым к отличиям.

И тут мы подбираемся к теме отсутствия репрезентации. Дело в том, что если что-то не показывать, оно часто переходит в разряд запретного, стыдного, или неприятного автоматически. Вот вроде бы людей на сорта не делят специально, а они все равно на них делятся! И чтобы этого деления не происходило, в инфополе обязательно должны присутствовать меньшинства. Даже если это кого-то раздражает.

Приведу, пожалуй, в пример мой любимый «Проект „Подиум“». Когда я наткнулась на это шоу, оно было уже в довольно почтенном возрасте, поэтому я решила начать с самого начала. Конкурс с реальными клиентами в нем присутствовал с первого сезона. После трех просмотренных сезонов я присвоила этому заданию кодовое имя «Все обо*рутся».

Зрелище было жалкое: на манекенщиц все шили с умом и фантазией, но заказчицы из числа обычных женщин оказывались одеты черт знает во что. Дизайнеры стенали: «О, у нее такая сложная фигура, а я до этого шил только на моделей!»

При этом «сложной фигурой» могли назвать что угодно. Женщина с пышными формами? Сложная фигура. Стройная женщина с большим бюстом? Сложная фигура. Маленькая девочка? Сложная фигура. Тип фигуры «яблоко» или «груша»? Сложнааааа…. Я сидела и пыхтела в монитор: «Ну ты дизайнер или драпировщик вешалок? Придумай что-нибудь!» Но справлялись немногие.

Что интересно, судьи принимали эти жалобы как должное. Многим дизайнерам сочувственно кивали. Некоторых не выгоняли только потому, что клиентка могла принять это на свой счет и расстроиться. Раз за разом судьи повторяли: «Мы понимаем, что до этого вы работали только с худыми моделями. Но в реальном бизнесе у вас будут разные клиенты!» Нет, увещевания не работали.

Но в 15 сезоне в проекте появились бодипозитивные модели. И, поскольку между дизайнерами их манекенщицы распределялись случайно, шанс поработать с девушками от 46 размера получили все. Поначалу участники по привычке ныли про сложные фигуры, про то, что на полную женщину труднее идеально скроить наряд, про то, что они никогда с таким не работали… Зрители жаловались, что их любимого конкурсанта «подставили», дав ему модель 48 размера: «Это нечестно!» Модели «плюс сайз» были счастливы, если на них хоть что-то сшили: «Слава богу, не голая на подиум пойду!»

Но судьи перестали принимать отговорку про ширину бедер, и начали исключать участников за проколы с бодипозитивными моделями. И постепенно оказалось, что приемы моделирования для женщин не 42 размера (а их, я напомню, в мире вообще-то большинство) существуют! Оказалось, что модные тренды можно приспособить под любую фигуру.

Оказалось, что дизайнеру с прямыми руками и работающей фантазией не страшны никакие параметры модели. Зрители тоже перестали жалеть конкурсантов спустя пару сезонов. «Они же знали, что девушки „плюс сайз“ будут, значит, могли потренироваться, подсмотреть приемчики у других, разработать пару беспроигрышных вариантов», — писали комментаторы в ответ на очередной вскрик «Нечестно!»

Крупные модели стали испытывать разочарование, если их наряд оказывался объективно плох. Раньше они и сами считали, что на их фигуры что-то модное подобрать трудно. Но когда убедились, что есть люди, которые не плачут по поводу «нестандартной фигуры», а берут и делают красиво — их отношение к балахонам в стиле Аллы Пугачевой резко поменялось.

«Ну и что с того?» — спросит читатель. А я отвечу: почему-то на конкурсах с клиентками резко уменьшилось количество недовольных заказчиц, которых нарядили в рубище. Магия?

Нет, просто в безвыходных условиях дизайнеры расширили свои горизонты, подумали, наконец, о женщинах немодельных параметров, научились кроить с расчетом на широкие бедра и перестали надеяться, что весь конкурс и всю жизнь им придется работать с худышками. Мне кажется, это успех: как для самих дизайнеров, так и для обычных женщин, которые тоже не прочь надеть что-то эдакое. Только «эдакое» раньше не отшивалось в 50 размере, а теперь — пожалуйста.

А во-вторых, пример с проектом «Подиум» ярко иллюстрирует мою мысль: пока нет репрезентации, нет и условий для людей с особенностями. Дизайнерам сначала дали крупных моделей, а уже потом они научились работать с ними и придумали, как приспособить свою эстетику к разным фигурам. Если бы в проекте из «нестандартного» был только конкурс с клиентками, модельеры продолжали бы рассчитывать, что их пронесет и им достанется какая-нибудь сидящая на строгой диете владелица художественной галереи.

Люди вообще любят делать так, как им привычно, а не так, как надо.

Города и общественные пространства всегда проектировались с расчетом на взрослого, здорового мужчину (и только в последнее время это начало меняться). Высота поручней в автобусах такова, будто муниципальным транспортом пользуются только парни ростом от 180 сантиметров, а не старушки, школьники и студенты.

Людям, передвигающимся в инвалидных креслах, судя по количеству приспособленных для них трамваев и автобусов, вообще никуда ехать не надо. И гулять не надо. И в поликлинику тоже не надо. Как и мамам, кстати. Скользкие кафельные пандусы, бесконечные бордюры и кочки на это прозрачно намекают.

А если обратиться к нашей любимой теме грудного вскармливания, то комнаты матери и ребенка имеются только в тех учреждениях, где присутствие мам с младенцами ожидается. То есть на вокзале, в аэропорту и детской поликлинике.

Кафе, торговые центры, спортивные объекты, музеи, соцзащита и городская администрация грудничков не ждут. Настолько не ждут, что даже пеленальные столики в женских туалетах поставить не додумываются.

И это не злодейство, не диверсия, даже не глупость! Знаете поговорку «чего глаз не видит, того сердцу не жаль»? Ну вот: чтобы задумываться о нуждах уязвимых категорий населения, надо их замечать. Видеть, что им трудно, слышать их протесты и возмущение, сопереживать, представлять, как они будут справляться с тем, что для нас легко и привычно.

Предполагаю, что либо у этого мастера нет детей, либо он никогда не помогал им с туалетными делами в общественных пространствах — будь иначе, он бы понимал, что его целевой аудитории неудобно пользоваться высокой сантехникой.

И тут есть нюанс: не у каждого из нас имеется рядом знакомый с особенностями здоровья, ребенок, женщина с коляской, кормящая грудью подруга, приятель-гей или представитель национального меньшинства. Поэтому репрезентация в СМИ, искусстве, социальных сетях — важная задача, которая позволяет узнать чуть больше о людях, отличающихся от нас, и их потребностях.

И здесь важна активность самих меньшинств: они тоже способны изменить существующий порядок вещей, рассказывая о том, что им важно. Например, в мужских общественных туалетах Нью-Йорка установили пеленальные столики. Что случилось? Отцы, которые меняют своим детям подгузники, показали в Блоге*, как они вынуждены это делать: сидя на корточках, в машине, на диванчике в ресторане, положив ребенка на раковину… Выглядело небезопасно и негигиенично. Да, вовлеченных пап меньше, чем тех, кто считает, что подгузники — женское дело. Но их уже было достаточно для того, чтобы на них обратили внимание и приняли их проблемы в расчет!

В общем, когда Mattel выпускает куклу с синдромом Дауна — компания не пропагандирует «психический диагноз». Даже если вам очень захочется, лишняя хромосома у вас не вырастет, успокойтесь. Инклюзивные куклы призваны показать: так тоже бывает, и с помощью репрезентации изменить сложившиеся вокруг людей с синдромом Дауна стереотипы.

Возможно, я ступлю на скользкую дорожку, приводя такую аналогию, но присутствие людей с синдромом Дауна в инфополе ничем не отличается от такого же присутствия в нем людей без одной из конечностей. Это нормально? Нет, у большинства людей две руки, две ноги, по десять пальцев на руках и на ногах. Но случаются несчастные случаи, наследственные заболевания, просто тяжелые осложнения обыкновенных болезней — и человек лишается пальца, или руки, или ноги.

Ему по-прежнему доступно многое из того, что доступно остальным: учеба, дружба, любовь, хобби, получение профессии… Но всего этого будет чуть-чуть сложнее добиться. И, знаете, когда люди при виде тебя не вздрагивают, не отворачиваются, не прячут глаза, хоть ты и не такой, как они — это несколько поднимает боевой дух.

Кому станет хуже, если дети узнают, что существуют люди без одной конечности? Да никому! У меня дед жил без указательного пальца, а одна из учительниц — без руки. Дед шутил, что палец сломался, потому что он любил ковыряться в носу. Учительница, нисколько не стесняясь, указывала на доску или карту культей. Моральных травм ни у меня, ни у моих одноклассников от этого не случилось — просто мы с детства знали, что такое тоже бывает. А дискомфорт, который поначалу присутствовал, быстро прошел.

Точно так же никому не станет хуже, если дети будут знать о синдроме Дауна. Общественность волнует, как это объяснять подрастающему поколению, поэтому напомню: вообще, объяснять легче то, что уже находится в инфополе и обсуждается. Как объяснить ребенку, что некоторые папы меняют детям подгузники? Ну просто берешь — и рассказываешь. Малыш спрашивает, почему у дяди длинные волосы? Говоришь: «Некоторые мужчины предпочитают такую прическу», — и показываешь фото в Гугле.

Надеюсь, вы не падаете в обморок, когда встаете перед необходимостью рассказать о чем-то не типичном для вашей семьи, но относительно распространенном? Любопытство может вызвать все, что угодно — начиная от пирсинга и заканчивая загипсованной ногой.

«Ух ты, что это такое?» — вопит четырехлетка, показывая пальцем, и его родителям, конечно, немного неловко. Но желание ребенка познавать мир совершенно естественно. И по большей части мы справляемся с удовлетворением этого ненасытного любопытства: рассказываем, почему собачки задирают ногу, когда писают, поясняем, почему на дорожке лежат перышки (это кошка охотилась на птичек!), говорим о цвете неба и причинах дождя, призываем мыть руки, рассказывая о вредных микробах. «А дяденька, наверное, упал и сломал ногу. Теперь ее зафиксировали специальной твердой штуковиной, чтобы кость правильно срослась. И тыкать пальцем — невежливо», — с легкостью произносит любой родитель.

Но когда доходит до объяснения такой простой штуки, что все люди разные, и что отличия — это не повод относиться к другим хуже, многие впадают в полнейший ступор. Нет, информация не сделает вашего ребенка таким же. Нет, если он будет в школе сидеть за одной партой и дружить, например, с узбеком, комета на город не упадет, моря не выйдут из берегов, и даже березка под окном тревожно не затрепещет. И ребенок с синдромом Дауна в близком окружении — не заразный. Кукла — тем более.

Даже настоящие «психические диагнозы» не передаются воздушно-капельным путем. По большей части — это такие же болезни, как и остальные. По большей части, они поддаются коррекции. Мы же не шарахаемся от человека с хроническим пиелонефритом или гипертонией? Так почему обязательно надо бояться страдающего депрессией, неврозом или анорексией соседа? Можно подумать, что если шептаться у человека с «психическим диагнозом» за спиной, отпрыгивать на три метра при встрече и запрещать детям на него смотреть, это убережет вас от подобного!

Так что даешь Барби с синдромом Дауна, Барби с алопецией, Барби с депрессией, Барби в очках, Барби в гипсе! Даешь любую Барби, которая поможет нашим детям не испытывать трудностей с «как я это объясню», понимать и сострадать.

* — В материале упомянуты организации Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена в РФ.