«Мне бы хотелось, чтобы мама признала, что это было». Монолог о сексуализированном насилии

Ольге 42 года. Когда она была подростком, отчим приходил к ней по ночам, трогал ее и снимал скрытой камерой. О том, какую травму ей это нанесло и как повлияло на ее жизнь, Ольга рассказала НЭН.

«Я очень боялась дать ему понять, что я вообще-то все понимаю»

Когда мне было семь лет, у меня умер отец. Через три-четыре года мама снова вышла замуж и у меня появился отчим. У нас в квартире были смежные комнаты, я жила в проходной. В сентябре, когда я пошла в десятый класс (мне было 15), отчим стал ко мне приходить по ночам. Он поднимал одеяло, приподнимал одежду, трогал меня. По-моему, он меня даже фотографировал.

Когда это произошло в первый раз, меня это шокировало. Помню свое состояние: не понимаю, как это вообще и что делать. К 15 годам у многих, наверное, уже есть какой-то сексуальный опыт, у меня его не было и никто со мной не говорил на эту тему. Так что для меня это было непонятно и ужасно. Поговорить с мамой на такую тему было просто невозможно — у нас с ней никогда не было близких отношений.

После первого раза я ничего никому не сказала. Я же не знала, что это повторится. А потом это повторилось. И я подумала: «Если я сейчас расскажу, меня спросят, почему я раньше не сказала. И что я отвечу?» И так стало накручиваться.

Я не помню, с какой частотой он ко мне приходил — может, раз в неделю-две. И каждый раз меня накрывало жуткое оцепенение, я никак не реагировала. Психолог говорит, что это нормальная реакция, когда в таких ситуациях человек прикидывается, что он спит или мертвый. Иногда я шевелилась, как будто просыпаюсь. Тогда он отходил, пересаживался в кресло и делал вид, что ничего не происходит.

Я очень боялась открыть глаза, развернуться к нему, дать понять, что я вообще-то все понимаю. Я не знала, какая последует реакция, если я попробую сопротивляться. Мне казалось, что он меня или ударит, или убьет, хотя сам по себе он человек неагрессивный. Ну, у него бывало, когда он выпьет: например, однажды он поливал квартиру спиртом и говорил, что сейчас все подожжет. Но в целом он человек даже слишком мягкий, немужественный, ожидать от него агрессии вроде бы не было причины.

А мама как будто ничего не знала и не замечала. Уже во взрослом возрасте я стала задумываться об этом. У отчима нет одной ноги, он передвигается по дому, прыгая на одной ноге. И ночью сложно не услышать, что человек куда-то попрыгал, и понятно, где он — на кухне или в соседней комнате.

«Не помню точно, сколько это длилось»

В десятом классе, когда мы с друзьями поехали за город на зимних каникулах, у меня случился первый приступ. Мне вдруг стало плохо: сильно понизилось давление, я лежала и не могла встать, в глазах темнело, зрачки сузились, я почти ничего не могла есть. Еще были галлюцинации: я смотрю на белую раковину, и она как будто начинает покрываться трещинами, смаргиваю — они пропадают, потом появляются снова. Или на темном экране телевизора как будто кто-то маркером рисует снизу вверх малиновых и салатовых червяков, смаргиваю — вижу черный экран, и тут же они опять начинают «ползти». Я понимала, что у меня что-то с головой, меня это очень пугало, иногда хотелось выйти в окошко. Еще у меня стали сильно выпадать волосы.

Приступы повторялись раз в две-четыре недели до конца 11-го класса. Меня даже от выпускных экзаменов освобождали по состоянию здоровья.

Мама водила меня по врачам: невролог, эндокринолог, кардиолог, и так по кругу. Приходим к кардиологу, он говорит: «У вас энцефалограмма как у 50-летней женщины. Но это ничего не проясняет, идите к эндокринологу». Эндокринолог говорит: «У вас подозрение на аутоиммунный гипотиреоз, но это не объясняет все симптомы, сходите к неврологу». В общем, показатели были не очень хорошие, но никто не мог найти объяснения моим приступам. Очень жаль, что мне тогда не попался нормальный врач, который бы отправил меня к психиатру.

Уже во взрослом возрасте я пришла к психиатру, и он сказал, что дело было либо в приеме психотропных препаратов, либо это была реакция на сильный стресс. Я спросила у отчима, не давал ли он мне каких-то наркотиков. Он ответил «нет». Когда у меня были приступы, отчим этим пользовался — в те ночи, когда я была очень слаба, он приходил ко мне.

Не помню точно, сколько все это длилось: может быть, в середине 11-го класса прекратилось, может быть, позже. Я точно помню, что, когда после окончания школы стала встречаться с парнем, отчим больше не приходил.

Приступы года через три-четыре сошли на нет. Но у меня до сих пор бывает состояние бессилия, отсутствия энергии. Мне кажется, что это все оттуда.

«Мой парень подумал, что я участвовала в этом»

Пока я жила с родителями — до 24–25 лет, эту тему мы вообще не поднимали. Все делали вид, как будто ничего не произошло.

С парнем, с которым я познакомилась после школы, мы встречались четыре или пять лет. Он часто приходил к нам домой. Парень учился на айтишника, отчим в технике хорошо разбирался — у них была общая тема. Отчим часто давал ему сидеть за своим компьютером.

Однажды молодой человек меня подзывает, такой злой, и показывает видеозапись: на ней я в ванной комнате. Он подумал, что это мое творчество, что я участвовала в этом. Только тогда я узнала, что отчим в ванной ставил камеры и снимал меня. Еще он снимал меня в комнате: ставил камеру в сервант, заклеив красный огонек черной лентой. Про это я тоже узнала случайно.

Ни с мамой, ни с отчимом я поговорить об этом не могла, язык не поворачивался. Мне хотелось все забыть, как будто этого не было.

Когда мама узнала, что он меня снимал (самих записей она не видела: отчим ее очень бережет), я впервые в жизни видела, как она плачет. Мама мне сказала: «Наверное, я выбрала себе плохого мужа». Это звучало как что-то показное, как будто она просто рассуждает вслух. После этого отчим подошел ко мне и сказал: «Теперь как ты решишь. Если скажешь, что я должен уйти, я уйду из вашей квартиры».

Я в тот момент подумала: «Ну как же, это же мамин муж, ей с ним хорошо. Как я сейчас возьму и скажу: „Уходи“. А что мама будет делать?» Я решила сыграть «хорошую девочку» и сказала: «Нет, пускай остается». Сейчас я так жалею об этом.

Мама выдохнула, он выдохнул. На следующий день все было как обычно. А я все равно очень злилась. Я спросила у парня, как можно испортить компьютер. Он подсказал мне смешать воду с сахаром и этот сироп залить в компьютер — тогда там все точно склеится и больше никогда не починится. И я это сделала. Мама потом ругала меня за испорченную вещь.

«Я думала, это произошло со мной, потому что я плохая»

Меня преследовали чувства вины и стыда. Я думала, что я плохая, ненормальная, со мной что-то не так — поэтому со мной так произошло. После школы я очень мало общалась с людьми, у меня практически не было друзей.

Картинка эта крутилась у меня перед глазами почти каждый день, я постоянно вспоминала об этом, но запрещала себе об этом думать, буквально начинала мотать головой, просто чтобы эти картинки ушли.

В 25 лет я решила, что мне нужен ребенок. Раз я не реализовалась профессионально (я окончила туристский колледж и институт по специальности «Экономика и управление», но по профессии никогда не работала; никак не могу найти себя в жизни), все у меня плохо, наверное, мне нужно стать мамой. И тут подвернулся мой нынешний муж.

У меня в сексуальной сфере всегда были трудности. Помню, как мы занимались с мужем сексом и я думала: «Оль, надо потерпеть немножко, а потом у нас будет ребенок». Мне казалось, что я какая-то поломанная и у меня по-другому быть не может. У меня был другой сексуальный опыт: до мужа я встречалась с мужчиной, с которым у нас была эмоциональная близость, которому я полностью доверяла и рядом с которым могла быть сама собой, — и секс у нас был отличный. А со всеми остальными я как будто играла какую-то роль. И с мужем тоже. В какие-то периоды доходило до того, что мне до тошноты не хотелось с ним заниматься сексом.

В общем, я думала, потерплю, но у меня будет ребенок. Потом еще потерплю… У нас двое детей, сейчас им уже 12 и 15 лет. С мужем мы в состоянии затянувшегося развода.

Только где-то в 35 лет я поняла, что мужчине можно сказать «нет». Если тебе не хочется, этого не надо делать. А у меня почему-то в голове сидела мысль, что мужчине нельзя отказать в сексе. Если мужчина хочет — пофиг, какое у тебя настроение или еще что, надо терпеть.

«Я так хотела, чтобы отчим поскорее умер»

Годами я отгоняла от себя эти картинки и воспоминания, при этом понимала, что с этим надо что-то делать. Примерно в 2014 году я стала увлекаться психологией, читала статьи и книги, что-то слушала. Начала связывать трудности в своей жизни с тем, что со мной произошло в 15 лет. Увидела, сколько у меня потенциала, которым я никогда не пользовалась. Поняла, что мне нужно разбираться с преследующими меня чувствами вины и стыда.

Еще через год-два стала обращаться к психологам. Приходила с запросами про отношения с мужем — в главную тему сложно было зайти.

Месяцев восемь я раз в неделю ходила на сеансы. Мне стало лучше, у меня перестала крутиться эта картинка в голове, меня отпустили чувства стыда и вины.

Все эти годы до терапии я очень хотела, чтобы отчим поскорее умер — чтобы из мира исчез человек, у которого в голове есть такая информация, чтобы осталась только я, кто об этом знает. Помню, как радовалась, когда он попадал в больницу. А потом обида на него прошла, а вместе с ней — и желание, чтобы его не стало.

Я стала понимать, что мне от этого лучше не станет, что мне, наоборот, надо делиться своей историей — одна я с ней не могу, и я стала потихонечку рассказывать подругам. Все реагировали с удивлением и шоком. Одноклассницам рассказала. Все это происходило, когда мы учились и общались с ними. Они перенеслись в то время и говорят: «Мы просто не представляли, что с тобой такое могло происходить, даже предположить не могли».

«Он попросил меня простить его, если я могу»

Важным эпизодом был разговор с отчимом. Он был короткий — минут пять. Когда психиатр предположил, что мне тогда давали психотропные препараты, у меня был просто какой-то взрыв мозга, я такого даже предположить не могла, и я поняла, что мне нужно узнать, правда это или нет.

К разговору с отчимом я, наверное, больше полугода готовилась. Улучила момент, когда мамы не было дома. Приехала, сказала ему про предположение психиатра. Отчим ответил, что препаратов не было, и попросил у меня прощения: чтобы я его простила, если могу, что он сам не понимает, как мог это делать, что это все было ужасно и ему очень тяжело, он живет с этим грузом. Человек признал, что он мне сделал, — мне было это очень важно.

Сейчас мы с отчимом общаемся. Когда я прихожу к маме, мы с ним можем поговорить о чем-то. Мой старший ребенок увлекается компьютерами. Иногда я у отчима что-то спрашиваю на эту тему, советуюсь.

Не могу сказать, что я его простила. «Простить» — это как будто признать, что ничего не было: «Ну ладно, ничего страшного, бывает». Нет, было, и это было страшно и ужасно. Он нанес мне очень большой урон. Но я как будто внутри отпустила эту ситуацию. Наверное, меня больше тяготило то, что я брала вину за произошедшее на себя. А теперь я сняла ее с себя и передала ему — это он виноват. И он это признал.

Мама

Когда я съехала и вышла замуж, я стала постепенно отдаляться от родителей. Когда заходила к маме, отчима мне видеть было тяжело, и я предложила, чтобы она сама приходила к нам: мы живем близко. Она не поняла почему. Она постоянно пыталась сделать так, чтобы мы с отчимом общались, сталкивала нас — например, просила меня его подстричь. Ей, видимо, все время казалось, что нам с ним не хватает общения.

Когда у меня родились и немного подросли собственные дети — младшему было полгода или год, старшему в районе трех лет — в какой-то момент у меня внезапно открылись глаза, как будто что-то щелкнуло. В голове очередной раз всплыла картинка, и я вдруг подумала: «А как моя мама могла так поступить?! Как это вообще?» До этого я думала, что со мной это произошло, потому что я поломанная и неправильная. А тут представила, что мои дети вдруг оказались бы в подобной ситуации и я бы хоть немного, косвенно стала догадываться об этом… Неужели я тоже делала бы вид, что ничего не происходит?! Это ужаснуло меня, мир перевернулся. Тогда было очень много обиды к ней.

Прямо поговорить с мамой я не пыталась, но какие-то странные попытки обратиться делала.

Как-то я написала ей письмо, в котором в общих чертах рассказала всю историю и свои переживания, как сложно мне говорить с ней об этом и как тяжело, что она со мной так поступила. Я решила, что не буду отдавать письмо, но оно, распечатанное, лежало у меня дома. И как-то, когда мы уехали, а мама зашла полить цветы, она его увидела и прочитала. Она очень сильно обиделась на меня, сказала потом по телефону, что я ужасная дочь и не считаю ее за человека. В этом письме она прочитала только то, что я на нее «наехала», больше ничего.

Через день-два после этого я куда-то подвозила ее, у нас возник острый разговор. Я что-то резкое ей высказала, высадила ее около дома и сказала: «Иди спроси у своего мужа, пускай он тебе расскажет в подробностях, что было». Она вышла из машины, а чуть позже отчим написал мне или позвонил с просьбой: «Давай не вмешивать маму в эту историю». Он очень бережет ее нервную систему.

Мне хочется поговорить с мамой, но я не знаю, как это сделать. С ней сложно говорить в принципе, даже на бытовые темы. Говоришь ей одно, а она отвечает как будто на что-то другое. Или мусолит одну и ту же тему день за днем, как будто накануне этого не было. Я даже к психиатру ее возила: у бабушки, ее матери, был Альцгеймер. Психиатр сказал, что моя мама — человек отстраненный, на своей волне, но никакого диагноза не поставил.

Хочется с ней тоже точку поставить, как с отчимом. Сказать: «Мам, алло, смотри, что было!» Не сколько ткнуть носом: «Смотри, ты ничего не сделала», — а просто рассказать ей: «Услышь меня, пожалуйста, посмотри, как плохо мне было». Или уже понять — все, я сделала, что могла.

Мне хотелось бы получить от мамы признание, что «да, это было». Но иногда кажется, что я от нее этого никогда не дождусь.