«Из всего этого ада я вытащила себя сама»: монолог о насилии, надломленности, восстановлении и превращении в себя

Эта история произошла со мной 16 лет назад. Мне было 16 и я постоянно уходила из дома из-за плохих отношений с родителями — бабушкой и дедом. В один из таких дней я выехала из своего микрорайона с подругой, как мы это тогда назвали, «в город». У подруги тогда были с собой ключи от дома ее бабушки. Бабушка давно умерла и дом много лет был заброшен. Подруга предложила туда пойти, и мы там засиделись, пропустив последний автобус. Тогда между нашим микрорайоном и городом было два километра неосвещенной дороги, вдоль которой — только кусты и деревья. А идти из этого заброшенного дома нужно было еще на пару километров больше. Денег на такси у нас не было, да и в то время в наших семьях вообще не было принято разъезжать на такси. Мы решили переночевать в этом доме.

Моя подруга быстро уснула, а у меня это никак не получалось. С раннего детства у меня бывают проблемы с засыпанием, а тут вдобавок к этому — новое место, да еще и такое некомфортное. В доме сильно пахло сыростью, на обоях была черная плесень, всюду были брошенные старые вещи. Но самыми неприятными были мои мысли о том, что в этом доме когда-то кого-то убили. Честно говоря, не помню уже, кто кого — бабушка подруги убила своего сына, или наоборот — он ее… В любом случае, от этих мыслей шестнадцатилетней мне было сильно не по себе.

После долгих попыток уснуть я решила, что хочу вернуться домой. Я разбудила свою подругу, попросила ее закрыть за мной дверь и отправилась домой пешком. На часах было приблизительно три часа ночи. Я шла быстро, но спокойно. В целом, в тот период жизни я как будто бы ничего не боялась и регулярно проверяла себя на прочность.

До дома мне оставалась пройти немного — от силы минут десять, но я была такой уставшей, что согласилась с ним поехать. Я хорошо помню, что у меня тогда не было желания попадать в приключения. Я просто хотела поскорее оказаться дома. Кстати, насчет воспоминаний: я очень ярко запомнила некоторые события той ночи.

Интересное по теме

«Я была умной девочкой. Я поняла, что нужно соглашаться»: монолог редакторки НЭН о пережитом в детстве сексуализированном насилии

Все было как в кошмарном сне: вместо того, чтобы повернуть к моему дому (а точнее — к соседнему от моего, потому что я не хотела, чтобы он узнал, где я живу), он повернул на автобусную стоянку. Она находилась в одной минуте езды от моего дома, даже на той же самой улице… но все же это было не пути.

Он заблокировал двери, остановил машину на стоянке, разложил одно переднее сидение, затем подтащил меня к себе и взвалил на меня свою тяжелую тушу. Я тогда была очень маленькой и худой — весила от силы килограммов 35, а этот урод был, наверное, раза в три крупнее меня. Помню, что в первые минуты меня словно парализовало — я не могла поверить в то, что это все происходит со мной. Потом мне хотелось плакать и кричать, но ничего не вышло. Долгое время я не чувствовала ничего, кроме тяжести, хотя он все это время меня насиловал.

Из окна я видела только кусочек летнего неба. В какой-то момент мне пришло в голову напугать его. Я сказала, что у меня астма и мне срочно нужно принять лекарство, потом что мой отец — майор (тогда еще) милиции, и что если он меня сейчас отпустит, то я ничего не расскажу папе. Но его ничего из этого не остановило.

Конечно, все, что я сказала, было неправдой. Я даже не знала, что именно означает «майор милиции» и насколько высокий у него чин. Хотя, знаете, кое-что в моих словах было правдиво — я не рассказала ничего отцу, потому что я вообще никому из своих родителей не рассказала о случившимся. Но об этом позже.

Когда я поняла, что этим его не пронять, я попыталась снять с одной ноги сабо, но они, как назло, оказались слишком легкими. Я пыталась попасть ему по голове, потом по окну, но это мне никак не помогло. А его, кажется, только позабавило… После этого я сдалась и просто стала ждать, когда этот кошмар закончится. Помню, что спросила, откуда и куда он едет, и он сказал, что ездил за пивом, а потом отправится домой. Больше я ничего не спрашивала. Я вообще не помню, чтобы он что-то говорил, кроме предложения подвезти и вот этой фразы. Помню зато еще пару своих мыслей: «Жаль, что я трезвая и не могу просто отключиться» и — «Хорошо, что он не лезет целоваться и я не вижу его лица». Мне и без этого было очень противно.

Потом он кончил и наконец-то с меня слез. Разблокировал двери, и я вышла из машины, вслед за мной были брошены мои сабо. Пока я их надевала, он уехал, а я со жгучим чувством стыда направилась к дому. Я протянула домашний телефон в ванную и заперлась там. Думаете, я позвонила в милицию? Или может, на телефон доверия? Нет, мне не пришло в голову даже посмотреть на номер машины насильника.

Я звонила своей лучшей подруге, которая была в другом городе у своей бабушки. На моем мобильном не было денег, поэтому я звонила с городского на мобильный, но никто не брал трубку и от этого я все больше заходилась слезами. Я продолжала звонить и оставила подруге, наверное, 50 пропущенных вызовов. Мне было сложно остановиться, меня сильно трясло, я рыдала, находясь в какой-то немой истерике. Боялась издать звук и разбудить родителей. Когда поняла, что я сейчас не дозвонюсь, то пошла мыться. Помню, что я долго пыталась отмыться — мне было ужасно противно от самой себя.

Интересное по теме

Сексуализированное насилие над детьми: истории повзрослевших жертв в их собственных воспоминаниях

Не помню, что было на следующий день, но помню, что стала часто напиваться, чтобы не стесняться рассказывать эту историю своим друзьям и знакомым. Как я узнала спустя много лет — это было в каком-то смысле моей терапией. В той единственной, доступной мне тогда форме — как можно больше выговариваться и обсуждать произошедшее.

Помню, что все в основном внимательно слушали и иногда охали. Кто-то говорил, что надо обратиться в милицию хотя бы сейчас, но никто не вспоминал ни про родителей, ни про телефоны доверия (я даже не знаю, были ли они тогда вообще). Я никуда не обратилась, даже не пошла к врачу. Единственное, что я делала, чтобы себе помочь, — повторяла свой рассказ разным людям.

Они перестали активно участвовать в моей жизни за много лет до этой ситуации. Они разошлись, когда мне было два, и я досталась бабушке с дедом. Именно что досталась — потому что мои родители оказались не готовыми к тому, чтобы меня растить. Бабушке пришлось посвящать почти все свое время еще одному ребенку, хотя это и не входило в ее планы.

Я считаю, что именно это и сыграло роль в том, что у меня не сложилось доверительных отношений с родителями. Мной почти всегда были недовольны, дед каждый день (и это я не утрирую) повторял, что у меня тяжелый характер и мне будет трудно в жизни. Они с бабушкой хотели, чтобы мы с мамой уехали и жили отдельно, дома часто были скандалы на эту тему. Но этого так и не произошло. Моя мама просто старалась не появляться им (а заодно и мне) на глаза. А мне ее ужасно не хватало. Папы не хватало тоже, но он был еще больше отстранен от моей жизни.

К 16 годам я подавила все эти чувства и переживания о внимании и тепле родителей. Мне казалось, что никто из них мне больше нужен. Тем более, что они, как и бабушка с дедом, не понимают и не принимают меня.

Я знала, что если я расскажу, что меня изнасиловали, то меня сильно пропесочат, скажут что сама виновата и что нечего было шляться по ночам… и уж точно никто не заступится за меня. Я вообще не помню, чтобы они меня когда-нибудь защищали. Все проблемы в школе (и вне ее) я всегда расхлебывала сама.

Интересное по теме

Сексуализированное насилие все еще кажется людям обычной темой для шуток. Но нет, это не нормально!

Тем не менее, мне очень хотелось хотя бы чьей-то поддержки, поэтому я продолжала рассказывать эту историю своим сверстникам. Помню, кто-то даже «шутил», что мне наверняка на самом деле понравилось, что меня насилуют, но я могу точно сказать, что мне это не понравилось. Это было ужасно и этот опыт еще больше надломил меня.

Сейчас я понимаю, что у меня тогда был очень тяжелый период в жизни: за год до этого у моего деда случился инсульт. Из бодрого загорелого мужчины он превратился в бледного лежачего старичка, который периодически говорил о том, что если бы он смог сам встать и пойти, то он бы сразу вышел в окно. Тогда бабушка и мама практически полностью перестали участвовать в моей жизни. На одном из осмотров в поликлинике мне поставили тяжелый диагноз, означавший, что осталось мне немного.

Помню, что тогда даже записалась к психотерапевту в детской поликлинике. Это был очень неприятный опыт, потому что от психотерапевта там было только название. Со мной разговаривали снисходительным тоном, отчитывали, а для лечения моего диагноза «аутоагрессия» мне выписали таблетки на основе зверобоя… тогда я разочаровалась в психотерапии и еще много лет не решалась к ней приблизиться. Кстати, тяжелый диагноз спустя несколько лет мне сильно «облегчили» и от него перестала зависеть продолжительность моей жизни.

А еще накануне того, как меня изнасиловали, я узнала, что парень, в которого я была сильно влюблена, давно со мной не встречается, и мне наши отношения «вообще показались». Он говорил, что это был просто секс и что я сама виновата, что не поняла.

Из-за того, что я не могла со всем этим справиться, я резала себе руки и ноги лезвиями для бритвы, объедалась разных таблеток, регулярно напивалась. После изнасилования у меня стало появляться много беспорядочных половых связей. Я хотела забыться, считала, что раз теперь я такая грязная, то больше ни на что не гожусь, кроме такой вот жизни. Мне хотелось наказать себя еще сильнее.

Интересное по теме

Когда тяга к справедливости становится разрушительной: поговорим о виктимблейминге

Все это длилось, пока я не встретила своего первого мужа. Наши отношения тоже были непростыми, но они помогли мне покончить с тем ужасом. Я была рада тому, что мои сильные чувства в этот раз были взаимны. Это помогло получше затянуть некоторые душевные раны. А еще хоть с каким-то уважением начать относиться к самой себе.

К 18 годам у меня развилось генерализованное тревожное расстройство: я была в постоянной, порой необъяснимой тревоге и последующие три года страдала от регулярных панических атак. Иногда в сутки случалось по семь-десять очень выматывающих приступов. На то, чтобы с ними справиться, иногда уходил практически весь день. В первые годы, пока я не знала, что именно со мной происходит, я постоянно думала, это происходит оттого, что я умираю. Я не ходила на учебу и полностью сконцентрировалась на своих отношениях, что обернулось новой крепкой созависимостью.

Да, в первую очередь, из всего этого ада я вытащила себя сама. Сначала мне помогли форумы людей с паническими атаками, потом через эзотерику и медитации я пришла к книгам по саморазвитию, а потом и к серьезному чтиву по психологии. А еще мне помог ты, дорогой НЭН! Спустя несколько лет я стала бережно относиться к себе и своему здоровью. Тогда у меня совсем редко случались приступы, но фоновая тревога еще долго не проходила.

Спустя год своего родительства и послеродовой депрессии (из-за проблем в первые месяцы жизни ребенка) я решилась пойти в терапию. И пусть мне не повезло даже в этот раз, я решила не останавливаться и все равно спустя время нашла своего специалиста. В терапию я пришла уже хорошо подкованной и точно готовой к работе над собой. К слову, ситуация с изнасилованием меня тогда уже совсем не беспокоила, но я ее все равно рассказала психологу. Так мы определили, как именно я сумела помочь себе справиться сама, несмотря на то, что это было очень непросто.

Интересное по теме

#Страшноважно. Как защитить детей от сексуализированного насилия

Конечно, во всей моей истории ключевая проблема лежала в отношениях с родителями. Если бы у меня был хотя бы один взрослый, готовый меня поддержать, которому я бы могла доверять, то, может, я бы быстрее справилась с тем, что пережила? Может, я бы сразу сходила к врачу? Может быть, я получила бы более качественную психологическую помощь… А может, я бы вообще не захотела убегать из дома?

Я знаю, каким родителем точно не хочу быть своему ребенку. Поэтому каждый день учусь быть поддерживающей, включенной, «теплой» мамой. И радуюсь тому, что мой муж — отец ребенка тоже в это включен и так же, как и я, учится быть достаточно хорошим родителем. Сейчас я вижу, что мой ребенок мне доверяет.

И, конечно, мне хочется, чтобы так было и тогда, когда он станет подростком. Вот бы между нами всегда сохранялось доверие… Чтобы он не боялся того, что я буду его отчитывать, осуждать, обвинять. Хочу, чтобы он не боялся мне рассказать о том, что его беспокоит. Хочу быть ресурсной для себя и для него. Наверное, если бы я не видела живых примеров, подтверждающих, что такое бывает, то не поверила бы.

Интересное по теме

Почему вы не обязаны прощать своих родителей? Отрывок из книги «Тело не врет»

Лет в 20 я читала книгу о том, что нужно простить всех, если хочешь, чтобы жизнь стала ярче, добрее, интереснее. Я попробовала простить своих родителей, и мне казалось, что это сработало, но когда я сама стала матерью, я поняла, что на самом деле я их до сих пор не простила. Какое-то время мне было неприятно от себя самой — я не могла понять, как же так вышло? Я ведь пыталась быть хорошей и простить родителей, я пробовала войти в их положение, «примеряла» условия их жизни на себя… Старалась быть благодарной за то, что они мне дали. Мой ребенок подрастал, и я замечала, что меня все больше начинают захватывать неприятные чувства по отношению к моим родителям.

Множество бытовых ситуаций изо дня в день напоминали мне о том, как неприятно, неуважительно и больно поступали со мной родители в детстве. Когда мы стали обсуждать это с психотерапевтом, я впервые столкнулась с мнением, что прощать вовсе не обязательно.

Тогда мне это не очень понравилось. Работа была непростой. Я посещала психотерапевта нерегулярно — мне нужно было время, чтобы переварить прошлые сессии и пожить со своими новыми находками и осознаниями. В конце концов я поняла, что у некоторых родительских преступлений нет срока давности.

И я пока не уверена, сможет ли маленькая девочка внутри меня когда-либо простить то, как с ней обращалась. У нее ведь нет ни опыта работы с психологом, ни вообще настолько большого жизненного опыта. Она не читала книжек по саморазвитию. Ее никто не учил понимать свои чувства — она даже и не знала, что именно чувствовала… Но кое-что ей было совершенно ясно — она мешает своим родителям, а это значит, что она плохая. Тем более, своими замечаниями они регулярно ей давали это понять. Моя внутренняя девочка еще не может этого простить по-настоящему. Но зато может сделать вид, что простила, и переключиться на обвинение самой себя: ей кажется логичным то, что родители отстраняются от нее и ругают, потому что она действительно этого заслужила.

Но хорошая новость в том, что я взрослая тридцатидвухлетняя женщина, которая может помочь своей внутренней девочке перестать винить себя. Ведь дети никогда не могут быть виноватыми в усталости или несостоятельности своих родителей. С позиции взрослой женщины у меня к моим родителям нет претензий. Я понимаю, что им самим много в чем не повезло. Как несчастливые люди могут сделать своего ребенка счастливым? Никак.

Интересное по теме

«Усталость — это причина, а не оправдание»: почему поддержка родителей не должна становиться отпущением грехов

Хорошо, что психика людей обладает гибкостью и быть счастливым можно со временем научиться. Даже самостоятельно. Даже пережив кучу неприятностей. Можно научиться заново доверять людям, найти отзывчивых, эмпатичных друзей, которые в какой-то мере заменят поддерживающую семью, которой так не хватало. Можно вырастить замечательного ребенка, который не только умеет с раннего детства определять и озвучивать свои чувства и эмоции, но и может указать на твои, когда ты не в себе. Можно найти дело, которое любишь. И даже и несколько. Можно избавиться от панических атак и аутоагрессии, вытащить себя из депрессии и существенно снизить тревожность. Можно жить полноценную счастливую жизнь, да, даже с таким бэкграундом. Если продолжаешь давать шансы себе и этому миру, то все это вполне возможно.