«Лечить зубы с анестезией мне все равно не разрешали, как я ни умоляла»: отрывок из книги о детстве с матерью с синдромом Мюнхгаузена

В издательстве «Альпина» выходит книга «Яд материнской любви: Как мама придумывала мне болезни. Личная история о синдроме Мюнхгаузена» Ольги Ярмолович.

В ней авторка рассказывает об опыте детства с матерью, у которой был делегированный синдрома Мюнхгаузена — редкое состояние, при котором родители намеренно вызывают у ребенка болезни или выдумывают их, чтобы обратиться за медицинской помощью. Это откровенная и местами страшная книга проливает свет на состояние, которое не очень широко освещается в медиа.

В книге, помимо собственно истории Ольги, есть также комментарий психиатра Алексея Павличенко и описание того, как синдром Мюнхгаузена представлен в массовой культуре. А мы публикуем главу «Болевой порог», в которой Ольга рассказывает об опыте лечения молочных зубов — они портились из-за того, что мама заставляла ее каждое утро пить глюкозу.

В детстве у меня была книжка вредных советов Григория Остера. В ней есть такой стишок:

Когда тебя родная мать

Ведет к зубным врачам,

Не жди пощады от нее,

Напрасных слез не лей.

Молчи, как пленный партизан,

И стисни зубы так,

Чтоб не сумела их разжать

Толпа зубных врачей.

Он крутился в голове каждый раз, когда я шла к тем самым пресловутым зубным врачам. После ежеутреннего приема глюкозы зубы у меня были просто отвратительные. Симулировать кариес, наверное, нельзя, но можно создать благоприятные условия для его развития.

Если для остальных детей лечить молочные зубы — что-то из ряда вон, то для меня это было само собой разумеющейся процедурой. Почти в каждом молочном зубе у меня стояла пломба. Когда я узнала, что это пока еще молочные зубы и, несмотря на столько приложенных к их лечению усилий, они рано или поздно выпадут, а на их месте вырастут новые, нелеченые, это стало очень и очень плохой новостью.

Лет с пяти началась моя зубная история. Анестезию в то время, безусловно, уже изобрели, но мне она была недоступна. Зубы лечили наживую. Надо ли говорить, что это было больно? Я кричала изо всех сил. Меня пытались уговаривать, что «вот новая машинка с ветерком, а когда ветерок — это же совсем не больно»! Конечно, это было враньем.

Ну ладно, ветерок действительно дул, но анестетик из него был так себе.

Вот как выглядела эта история в духе «Пилы»: в тот момент, когда мне сверлили зуб «с ветерком», я закрыла рот и со всей мочи укусила врача. Та в свою очередь не растерялась — и просверлила мне язык. Точных подробностей я не помню, но больше всего меня радует, что мне не просверлили щеку. Было бы очень эпично жить со шрамом на лице от лечения молочных зубов.

Резонный вопрос: почему все-таки нельзя было сделать анестезию? Аргументы были следующие: а) это вредно (а стресс, видимо, — полезно); б) терпеть надо недолго; в) главное — мое пятилетнее сердце может не выдержать.

Каждое лето мы ездили в Тверь. Ездить в Тверь я очень любила (ключевое слово «ездить»: мне было практически все равно, куда ехать, лишь бы почувствовать дух путешествий), но неизменной ложкой дегтя в этих поездках был поход к зубному.

Где-то за неделю я начинала вести отсчет. Тренировалась сидеть с открытым ртом и пыталась вспомнить, насколько больно было в прошлом году.

Единственной ситуацией, когда мое сердце решали все-таки поднапрячь, было удаление зуба. Самое долгожданное для меня врачебное заключение — вырвать зуб! Это значило, что будет укол и будет не больно. К слову, сердце мое справлялось и ничего страшного ни с ним, ни со мной не происходило: ни одной остановки, ни одной клинической смерти — и летального исхода тоже ни одного! Однако лечить зубы с анестезией мне все равно не разрешали, как я ни умоляла.

Про удаление зубов тоже есть яркое воспоминание. Однажды меня повели не в знакомый уже кабинет, а в дальний. Там сидела совсем не привычная мне врач в весовой категории 120+, которая хладнокровно и безапелляционно сообщила, что зуб вырывать будет без наркоза. Это было много лет назад, но я ясно помню, что слышала, как ломается корень.

Кажется, врач даже упиралась коленом мне в грудь, чтобы вытащить этот зуб. Хотя, скорее всего, это уже дорисовало мое воображение. Зато я точно помню, как, плача навзрыд, вышла в коридор к маме. Она не остановила всю эту экзекуцию, не потребовала сделать анестезию — и вообще не увела меня из того места.

Страшным для меня стал факт, что запросто можно вырывать только молочные зубы, а когда вырастут коренные, их нужно будет «лечить до последнего». В свои семь-восемь лет я обдумывала, как жить дальше, ведь рано или поздно придется снова лечить зубы и испытывать эту боль. Я прокручивала в голове возможные сценарии, как выстроить жизнь так, чтобы зубы не лечить. Даже всерьез размышляла о том, что неплохо было бы вырвать все коренные — и жить со вставной челюстью, как бабушка.

Когда врачи перешли на лечение коренных зубов, я начала считать: «Так, пятерку, шестерку сверху вылечили, осталось только снизу». Мне казалось, что если зуб один раз лечили, то больше лечение никогда не понадобится. Мой мозг искал решение проблемы. Ему не хотелось жить в ожидании визита к стоматологу.

В 14 лет мои зубы лечили без наркоза последний раз. Мы шли пешком по залитой солнцем улице, я пыталась собраться с силами, справиться с нервами и размышляла над советом Григория Остера: что будет, если я и вправду снова сожму рот и откажусь его открывать?

Я дала себе четкую установку: терпеть. На мне был зеленый китайский костюмчик из синтетики: шорты-юбка и топ на бретельках. В руках — вата, которую я рвала, когда становилось больно. Боль была ужасная, резкая, пробирающая до самого мозга. Я задерживала дыхание, рвала ватку и обливалась холодным потом. Когда встала с кресла, а вернее, отлипла от него, было ощущение, что я попала под сильный дождь: настолько вспотела. Такой боли я не испытывала никогда.

Потом произошло то, что часто называют «не было бы счастья, да несчастье помогло». Была зима, а зимой мы в Тверь не ездили (ну разве что в суперэкстренных ситуациях). У меня выпала пломба и начала отекать десна над зубом. Нужно было срочно его лечить. К стоматологу меня повел папа, в клинику, где лечился сам. Мне сделали анестезию, вылечили зуб и отпустили с миром. Жизнь поделилась пополам.

Представьте, что вам вдруг говорят, что вы больше никогда не попадете в пробку, или что ваша пенсия будет миллион рублей в месяц, или что единороги совершенно точно существуют. В моем мире появилось ощущение, что можно больше не ждать своей «смерти» в кресле у стоматолога. Можно просто вылечить зуб, без боли, без страха и без стресса. Это ни с чем не сравнимое облегчение. Я будто узнала, что в костер на самом деле можно и не прыгать.

Следующим летом на меня пытались давить, говоря, что если я хочу вылечить зубы у бабушек и бесплатно, то надо терпеть без обезболивания. Я парировала: мол, не хотите мне делать укол — и не надо. Я буду лечить зубы только с анестезией, попрошу папу отвезти меня к стоматологу. Меня пытались убедить, что отец не станет платить за лечение, устраивали скандалы и требовали слушаться, пытались подкупить подарком. Я была непреклонна.

После целой серии скандалов родственники сдались. Мне было 15 лет, и я наконец-то лечила зубы с анестезией. Правда, я все равно продолжала бояться этого мероприятия. Не так, как раньше, но поход к стоматологу оставался стрессом. Даже после укола я сидела в кресле и, сцепив руки, ждала, что мое тело опять пронзит сильная боль оттого, что бормашина задела за живое. Только к 30 годам я выросла из этого и стала бояться счета за лечение больше, чем самого лечения.

До сих пор задаюсь вопросом: что двигало моей матерью, когда она не разрешала делать анестезию? Что заставляло ее мучить своего ребенка? Я, даже когда веду собаку на прививку, думаю: как бы снизить ей стресс? Как сделать этот процесс проще и легче для нее? Меня же безжалостно заставляли терпеть то, что терпеть было совсем не обязательно.

Пережитая в детстве необходимость терпеть боль не прошла даром: теперь у меня очень низкий болевой порог. Я даже не могу научиться нормально кататься на коньках, потому что страшно упасть и ушибиться. А зубы с возрастом необъяснимым образом стали лучше. Я могу по три года не посещать стоматолога, а потом вылечить один маленький кариес. Такой вот парадокс.