«Было сложно вообще все»: честный монолог матери ребенка с СДВГ

Недавно мы опубликовали письмо читательницы, которая рассказала нам о своем сыне, которому диагностировали синдром дефицита внимания и гиперактивности. Ее история откликнулась многим из вас — и нам начали поступать письма от других мам детей с СДВГ. Сегодня мы публикуем монолог нашей читательницы Юлии. Она рассказала о сложностях, с которыми столкнулась на своем родительском пути, и поделилась тем, что все-таки ее поддерживает и дает надежду.

Месяц назад моему восьмилетнему сыну поставили диагноз СДВГ и оппозиционно-вызывающее расстройство. И у меня свалился камень с души: нет, это не моя вина в том, что ребенок так невыносимо себя ведет! Ну может, где-то отчасти его выходки связаны, кроме прочего, с некоторым психологическим напряжением из-за моих родительских ошибок, ведь я обычная, не идеальная мама. Но все-таки главная причина — в особенностях развития его мозга, а вовсе не во мне.

Что сын ведет себя отвратительно, потому что я, негодная мать, испортила ему жизнь своими криками. Что мне самой так трудно с ним и я никак не могу почувствовать радость материнства, потому что у меня все еще не проработаны психологические травмы детства (несмотря на несколько лет психотерапии). Что все проблемы, в общем, в моей голове.

Поэтому когда я услышала сначала осторожное предположение о СДВГ от подруги, а потом подтверждение от невролога, я ощутила не только ясность (наконец-то пазл сложился!), но и радость. Потому что, во-первых, это означает, что мой ребенок объективно более трудный по сравнению с нейротипичными детьми, а во-вторых, есть небезосновательная надежда, что станет легче.

Интересное по теме

«Я толком не знаю, где заканчиваются диагнозы и начинается ее личность»: каково это — растить ребенка с синдромом Аспергера

Кстати, заметно легче стало уже с того момента, когда я только начала обдумывать идею, что у сына может быть СДВГ. Я наконец-то иначе взглянула на все раздражающие особенности его поведения и поняла, что ему по-настоящему трудно выполнять многие (такие элементарные, как кажется) требования: не забывать смывать за собой в унитазе, например, или удерживаться от желания наброситься на того, кто нечаянно обидел.

Конечно, мне по-прежнему приходится каждую минуту быть готовой к очередной поездке в травмпункт (за свои восемь лет он уже ломал зубы при падении, рассекал себе лоб так, что приходилось зашивать, и ломал обе руки) и постоянно прятать от него деньги (уже несколько раз вытаскивал тайком у нас с мужем, в последний раз — шесть с лишним тысяч рублей) и швыряние в приступе гнева своих гаджетов с размаху на пол и даже на асфальт. Честно признаюсь, мне не всегда удается оставаться спокойной.

Но благодаря постановке диагноза я стала иначе реагировать на ситуации с трудностями в социуме. Когда на первом занятии детского книжного клуба в группе, соответствующей его возрасту, мне уже на середине сообщили, что ведущая с ним не справляется, я не сгорела от стыда и не решила сгоряча забрать ребенка и больше туда не возвращаться.

Вместо этого я обсудила с организаторами его особенности и варианты решения проблемы, и мы вместе пришли к тому, что он будет пока заниматься в младшей группе, где все проходит в игровой форме, без обсуждений, на которых он отвлекается и начинает лезть к другим детям. А я буду давать ему с собой головоломки и что-то для рисования, чтобы он мог занять руки, и находиться рядом, чтобы в любой момент забрать, если что.

Интересное по теме

«Если вы не стыдитесь, вас невозможно обидеть»: зачем говорить с детьми об их особенностях

Но (хочу похвастаться) главное правильное решение я приняла еще задолго до того, как узнала о диагнозе. Еще когда сын в шестилетнем возрасте ходил к логопеду для постановки звуков, я почувствовала, что он не потянет традиционную школу с классно-урочной системой обучения.

Я еще не догадывалась об СДВГ у сына и не знала о том, что для детей с таким диагнозом очень хорошо подходит система Монтессори, но мне трижды повезло: во-первых, несколько моих близких подруг — монтессори-педагоги и я еще до рождения детей была наслышана об этой системе; во-вторых, там, где мы живем, есть монтессори-школа; и в-третьих, бюджет семьи, хоть и с большим скрипом, но все-таки позволил оплатить такую школу. В плане финансов это было рискованное решение, которое нам непросто далось. Но оно оказалось верным.

Одно-единственное в неделю, крошечное, чисто символическое домашнее задание, которое задают в этой школе, приходится жестко контролировать, терпя гневные крики, швыряние предметами, необходимость подолгу уговаривать и физически вытаскивать сына из угла или кровати, стоны «оно слишком сложное, я его никогда не сделаю» и картинное стекание со стула на пол.

Но зато вся остальная учеба проходит в школе, где он может свободно двигаться в любой момент, его руки заняты работой с увлекательным учебным материалом, а его интеллектуальные способности (как и у многих сдвгшников, довольно выдающиеся) находят себе применение.

При этом он ведет себя в школе далеко не идеально: то залезет на высокий книжный шкаф, то вознамерится сунуть в розетку оголенные провода, то лезет к одноклассникам разными раздражающими способами (у него заметные трудности с коммуникацией), то ломает учебные материалы. Были и особенно сложные инциденты, когда он набрасывался на одноклассника, пытаясь задушить, и намеренно испортил несколько вещей одноклассницы. Это типичная импульсивность сдвгшника с оппозиционно-вызывающим расстройством.

Не меньше сотни раз за последний год я с ужасом думала, что было бы, если бы он учился в обычной школе. И как нам повезло, что здесь педагоги изо всех сил стараются найти к нему подход. И какой правильный выбор мы сделали. Уже за этот первый год в школе в поведении сына произошел большой прогресс. Об этом говорят учителя, и я вижу это сама.

Интересное по теме

Что такое Монтессори-педагогика, и чем она так хороша (а чем — не очень): большой ликбез

Конечно, все это не означает, что мне самой не нужна психотерапия. Как и многие матери детей с СДВГ (об этом я прочитала в книге Ирины Лукьяновой «Экстремальное материнство»), я нахожусь в затяжной депрессии и глубоком выгорании. На протяжении семи лет с момента рождения сына я мечтала о том, что, если бы мне встретилось волшебное существо, исполняющее любые желания, я попросила бы отменить свою жизнь с самого зачатия. И это при том, что на личную терапию я начала ходить, когда сыну еще не было года.

Но суицидальные мысли полностью исчезли только год назад, после того как я сменила психолога, ушла в саббатикал (полностью отказалась от работы) на несколько месяцев, когда мое выгорание дошло до появления акоазмов (шумовых галлюцинаций), и наконец-то нашла новые источники пополнения своего внутреннего ресурса. Мое душевное состояние стало несравнимо лучше, но тесты на депрессию, с которыми я продолжаю периодически сверяться, все еще показывают, что есть проблемы.

Но было бы удивительно, если бы их не было, потому что родительство с ребенком с СДВГ — это как прогулка по минному полю. Как будто ребенок застрял в кризисе трех лет, и вот ему уже восемь — а у него все еще вспышки неконтролируемого гнева каждые 15 минут, из-за малейшего фрустрирующего события (плавленый сыр закончился, «Майнкрафт» не скачивается, пришло время чистить зубы и тому подобное). И за ним нужно следить на каждом шагу — чтобы не забыл намазать зубную пасту на щетку, не забыл надеть шапку зимой, не забыл взять с собой в школу домашку…