Право на смерть: колонка о страхе за детей

В прошлом году нас вышла колонка о том, как одна мама научилась принимать шрам на лице ее ребенка. В комментариях к этому тексту многие участники обсуждения принялись обесценивать ее переживания и страхи, ссылаясь на то, что ничего страшного-то не произошло, а вот у них самих тоже есть шрамы не только на лице, но и на многих других частях тела — и жить они им не мешают, и вообще, нечего заморачиваться лишний раз.

Для меня эта реакция стала весьма показательной. Мне кажется, она свидетельствует о нескольких вещах.

Во-первых, о нашем (как общества) неумении и нежелании проявить сочувствие там, где речь идет о каких-то глубинных переживаниях — а беспокойство о целостности (как физической, так и эмоциональной) своего ребенка — явно из таких.

Обесценивая эту тревогу, присущую на самом-то деле всем родителям без исключения, мы как бы пытаемся с ней справиться, отринуть ее, унять в своих головах ее беспрерывный зуд. Но она ведь никуда не уходит. И отрицая ее, мы не пытаемся научиться с ней жить. А нам это нужно, иначе мы и сами не сможем научить своих детей справляться с самыми разными сложными чувствами.

А во-вторых, по-моему, такая яркая реакция говорит о том, что наши собственные внутренние травмы мы (как общество) все еще не проработали.

Заявление из серии «подумаешь, шрам» — это что-то из серии «нас били и ничего».

Да, шрам сам по себе — это и правда не страшно, это часть нашей жизни, ее невозможно прожить без травм (как физических, так и эмоциональных), но его наличие на теле ребенка — это сразу очень много всего. И это много всего тебе приходится внутри себя носить и перерабатывать.

Здесь и та самая тревога за ребенка, и свидетельство твоего родительского провала («не доглядела!»), которое будет напомнить тебе о себе каждый день, и постоянное напоминание о том, что по воле судьбы в твоего ребенка внесены изменения, которые от тебя не зависят.

Шрам — как метафора взросления, как образ того, что не все в жизни ребенка зависит от тебя, не все ты можешь контролировать и вкладываешь в него не только ты, и отдаешь ему не только ты. Есть люди и обстоятельства, которые повлияют на него. Которые заберут у него что-то. Которые дадут ему что-то.

И каждый раз ты будешь только наблюдать, не имея возможности «все исправить».

Думаю, несмотря на попытки все отрицать («ой, ну подумаешь») и контролировать («а я вот своему ребенку такое не разрешаю»), мы подспудно понимаем, что наши дети — не в наших руках. Во всяком случае, не так долго, как нам бы порой этого хотелось. Именно поэтому ту самую колонку про шрам прочли так много раз — она стала хитом этой недели.

Мы можем сколько угодно делать вид, что нам не страшно, что у нас все схвачено, что мы-то, конечно, никогда, а все плохое случается только с детьми плохих родителей и все такое, но внутри себя мы знаем: никто не застрахован. И это нормально.

Как говорил Януш Корчак, у ребенка должно быть право на смерть — и это одно из его основных прав. О чем это? О том, что наше стремление оберегать бывает настолько чрезмерным, что не позволяет ребенку ощущать мир и его опасности в полной мере.