«Я каждый вечер думаю, хорошая ли я мать»: лауреат Нобелевской премии мира Мария Корина Мачадо — о материнстве, любви и чувстве вины

Венесуэльская оппозиционерка Мария Корина Мачадо родилась 7 октября 1967 года в Каракасе в семье инженера и писателя. Ее родители, Энрике Мачадо Зубиллос и Корина Париска, принадлежали к старинным семьям, где ценились образование, независимость и чувство долга.

Мария Корина — старшая из четырех сестёр, выросла в доме, где с детства говорили о чести, ответственности и любви к стране.

Инженер по образованию, мать троих детей — Аны Корины (1989), Рикардо (1990) и Энрике (1992). Все трое живут за пределами Венесуэлы — так Мачадо решила ради их безопасности.

В 2012 году возглавила движение Vente Venezuela и стала символом ненасильственного сопротивления режиму Николаса Мадуро. В 2025 году получила Нобелевскую премию мира, обойдя других мировых лидеров.

Она почти никогда не говорит о личном, и это интервью — редкие откровения женщины, которая привыкла быть сильной, но не скрывает, как непросто оставаться ею.

О синдроме старшей сестры

Моя связь с мамой — очень непростая — как у любой дочери, особенно когда в семье одни девочки. Моя мама — невероятно умная, очень щедрая, но и очень доминирующая — мой папа бы сказал: такая же, как ты (смеется). Мама прокладывала путь в своём поколении: училась и работала в то время, когда женщины в венесуэльском обществе ещё не так заметно проявляли себя. Она была чемпионкой по теннису и плаванию, поэтому очень конкурентна, требовательна — и это, так или иначе, передалось нам всем. А я — старшая, значит, всегда была ответственность делать правильно не только потому, что от тебя этого ждут, но и потому что за тобой — целая «рота», которой нужно подавать пример. У нас в семье главное — воспитывать примером, и так же я воспитывала своих детей.

О сказках, которые учили быть честной

В нашей семье всегда рассказывали истории. Я и сейчас не могу вспоминать без слез, как папа приходил домой поздно вечером — уставший, но обязательно к нам. Мы бежали ему навстречу, забирались к нему на руки, и начинались его сказки про «индейчат».

Этих маленьких героев он выдумывал сам, а мораль в каждой истории была настоящей — о щедрости, честности, достоинстве, стремлении быть лучше. Мы тогда не осознавали, что через эти сказки он учил нас ценностям. И самое трогательное — что «индейчатами» были мы сами, только перенесенные в воображаемые уголки Венесуэлы.

Так и прошло наше детство — то на коленях у бабушки, то рядом с папой, под его истории о стране и о нас, о «маленьких индейчатах», которые учились отличать добро от зла.

О доме, где всегда было полно людей

Мы жили в доме, где жизнь кипела с утра до вечера: кто-то приходил, кто-то уходил, все разговаривали, смеялись, спорили. После смерти дедушки бабушка так ко мне прикипела, что мы остались жить у нее. «Нас пятеро, приехали ещё пятеро — добавь воды в суп!» — шутила она. Любви хватало, но соперничества тоже.

Я была особенно близка с отцом. Пошла учиться на инженера из-за него — мне хотелось, чтобы он мной гордился. На каждом экзамене я старалась показать лучший результат, чтобы доказать: я оправдываю его доверие.

Мое детство и юность прошли в тесной связи с семьёй. Мама каждый день повторяла: «Кто получил больше, тот должен больше отдавать». И речь шла не о деньгах — это всё временно. Она говорила о доме, о любви, о возможности быть рядом с теми, кто тебе дорог.

Я благодарна, что судьба дала мне шанс часть времени учиться за рубежом, увидеть другие культуры, завести друзей в разных городах. Это помогло понять мир шире — и яснее увидеть, какие испытания стоят перед нашей страной.

О первых шагах в политике

Университетские годы были удивительными — и непростыми. Я пришла в Католический университет Андреса Бельо после монастырской школы, где все было строго и спокойно. На инженерном факультете, куда я поступила, в аудитории сидело восемьдесят мужчин и всего пять женщин. Всю жизнь я училась в окружении девочек, и вдруг оказалась в мире, где всё иначе. Первое время я пряталась на последней парте, старалась не разговаривать — чувствовала себя неуверенно и чужой.

Постепенно все изменилось: появился круг потрясающих друзей из разных уголков страны. И, как ни странно, именно там я впервые попробовала себя в журналистике. Мы придумали и сделали студенческий журнал Ingenio. Я была всем сразу — фотографом, автором, верстальщиком и продавцом, который ходил по коридорам и уговаривал студентов купить свежий номер.

Помню, мы решили сделать материал о лабораториях факультета, которые были в ужасном состоянии. Нам не хотели давать ключи — и я просто залезла через окно, чтобы сделать фотографии. Когда журнал вышел, пришло сообщение: «Ректор хочет тебя видеть». Я подумала: все, доигралась. Но у меня были отличные оценки — выгнать не смогли.

А потом я оказалась в студсовете. Тогда политика вызывала у меня отторжение, но если подумать, именно там, на этих выборах в студсовет инженерного факультета, я сделала свои первые шаги в политике — пусть тогда еще не осознавала этого.

О любви, которая пришла слишком рано

Язык — враг тела. Я всегда говорила подругам: «Я — последняя, кто выйдет замуж. Сначала получу все возможные степени, а потом подумаю». И что в итоге? Вышла замуж в девятнадцать.

Сейчас мне даже немного неловко это признавать — особенно когда говорю дочери и племянницам: «Не спешите, подождите, все успеете». Но правда в том, что я вышла замуж по большой любви.

Это были очень счастливые годы. Дети появились почти сразу — один за другим. Это, пожалуй, единственный период в жизни, когда я действительно поставила все на паузу. Хотя, если спросить моего бывшего мужа, он наверняка скажет: «Ничего подобного!» — и будет смеяться.

О грудном вскармливании и работе на пределе

Когда родилась Нана, моя старшая, я уже работала инженером в Валенсии, в штате Карабобо. График был такой же, как у рабочих, — с раннего утра до вечера. И я соблюдала его, даже с новорожденной на руках. Но очень хотела кормить грудью.

Утром я кормила дочь и оставляла бутылочку с молоком. В обед садилась в машину, ехала с индустриальной зоны в Нагуанагуа, где мы жили, кормила малышку одной грудью, из другой сцеживалась — и по дороге обратно ела прямо в машине. В шесть вечера снова — домой, чтобы успеть к следующему кормлению, пока дочь не заплакала. Так я жила несколько месяцев. Иногда оглядываюсь назад и думаю: как я все это выдержала? Потом появился второй ребёнок, потом третий.

С тех пор грудное вскармливание стало для меня не просто личным опытом, а убеждением. Сегодня я — одна из публичных защитниц грудного вскармливания в Венесуэле. Я кормила своих детей двадцать семь месяцев — по девять каждого — и даже племянника.

Когда у сестры родился малыш, мой третий сын был старше на месяц. Племянник родился богатырем — четыре с половиной килограмма. Врач, обеспокоенный тем, что ребёнок будет требовать много молока, повернулся ко мне и сказал сестре: «Вот твой поставщик». Я удивилась, но сказала сестре: «если хочешь, я помогу», — и так вышло, что в какой-то период я одновременно кормила грудью своего сына и племянника.

О сердце, которое растет вместе с детьми

Быть матерью — это постоянная тревога. Все время спрашиваешь себя: «Я хорошая мама? Смогу быть такой же, как моя мама, как бабушка?»Когда я забеременела вторым, думала: «Не смогу любить его так же, как Ану Корину». Но это ощущение исчезает, стоит взять ребёнка на руки. С каждым новым ребёнком сердце будто удваивается. Думаю, сердце и способность любить растут вместе с жизнью — это главный урок материнства.

Самый трудный вопрос, который я задаю себе каждый вечер: «Достаточно ли хорошо я справилась как мама?» Пусть ребенку 60, а тебе 80 — он всё равно твой малыш.Я горжусь своими детьми: они добрые, честные, щедрые люди. Я мечтаю, чтобы когда-нибудь они чувствовали ко мне то же, что я чувствую к своим родителям. Если так случится — значит, я всё сделала правильно.

Но есть одно чувство, которое, кажется, я никогда не смогу преодолеть, — вина. За все, чего не успела им дать: времени, спокойствия, безмятежного детства. Им пришлось взрослеть в тот момент, когда я выбрала свой путь и приняла жизнь, полную риска. И это поставило их под удар.

Я редко говорю о своих детях — не потому что не хочу, а потому что так защищаю их. Им было больно. Не только из-за угроз, которые они пережили, но и из-за того, что видели, как их мать бьют, запугивают, оскорбляют. Думаю, самое тяжелое для них — понимать удары по чести, потому что они знают, как это важно для меня.

К счастью, у меня есть мама, сестры и подруги — они часто заменяли меня. Но есть один эпизод, который до сих пор не даёт покоя. Футбольный матч Кики. Он просил, чтобы я пришла, а я не успела. Возвращалась из провинции, мчалась как безумная, но у Тасона случилась авария, пробка — и я опоздала. Ночью приехала домой и только просила у него прощения. Он посмотрел на меня и сказал: «Всё нормально, мам. Я знал». Я запомнила это навсегда. И именно в такие моменты спрашиваешь себя: «А оно того стоило?»

О разлуке, которую невозможно принять

Решение отправить детей за границу стало одним из самых тяжелых в моей жизни. Они не хотели уезжать. Я буквально вытолкнула их учиться за рубеж.

Помню тот день. Я выступала в Национальной ассамблее с серьезным обвинением — и вдруг тело стало неметь, слова не шли. Для меня, человека, который всегда говорит уверенно, это было шоком. А в голове крутилась только одна мысль: «Нана сейчас одна, выходит из университета. Где моя дочь?» В тот же вечер я сказала ей: «Ты уезжаешь». Она ответила: «Нет, мама, я не оставлю тебя одну».

Это было страшно больно. Мне пришлось выбирать — быть хорошей матерью или выполнять свою политическую работу. И я сказала дочери: «Чтобы я могла делать и говорить то, что должна, вас не должно быть в Венесуэле». Потом мне запретили выезд из страны, и теперь я вижусь с ними очень редко.

Самое тяжелое — не быть рядом в их главные моменты. Я не смогла присутствовать ни на одной выпускной церемонии. Эти три дня — дни их выпусков — навсегда остались во мне как шрам. Я чувствую, что в чём-то подвела своих детей.

Но это было мое решение — и я его принимаю. Слава Богу, есть FaceTime. Когда Кике выпускался, он держал телефон весь вечер, чтобы я могла видеть церемонию. Како сделал то же самое. «Мам, ты рядом со мной», — говорил Кике. И на всех их фотографиях — телефон с моим лицом. Так я была с ними, хоть и далеко.

О праве быть собой

Я всегда была очень требовательна к себе. Половину жизни чувствовала, что «я не такая, какой хочу быть». Это превращалось в одержимость. В этом есть своя хорошая сторона — именно она заставляла меня идти вперед. Когда у меня было трое крошечных детей, все ещё в кроватках, я продолжала учёбу. Спала по две-три часа в сутки, но не позволяла себе останавливаться.

Есть и другая, разрушительная сторона — когда ты бесконечно стараешься быть лучше, не позволяя себе просто быть. С годами я поняла: нужно научиться принимать себя. Ценить то, кем ты уже являешься, и верить в себя.

Чтобы быть женщиной в сегодняшней Венесуэле, нужна огромная стойкость: растить детей, держать дом, строить свое дело и не терять мечту. Мой совет прост: находите время для себя, заботьтесь о себе и верьте — мы не только восстановим страну, но и снова соберём семьи, встретимся заново.

История обязательно признает, какое место заняло наше поколение в судьбе нации. И пусть каждая женщина почувствует, что ее сила — это не обязанность, а право.