ВДА — аббревиатура фразы «взрослые дети алкоголиков», так в психологии иногда обозначают людей, выросших в семьях, где один или оба родителя страдали алкогольной зависимостью. Считается, что у таких детей формируются схожие паттерны поведения и проблемы в отношениях.
У Екатерины Шведовой, студентки факультета психологии в Шанинке и Московского Гештальт Института, пила мама. О том, как она переживала это в детстве и как это повлияло на ее взрослую жизнь, Екатерина рассказала в подкасте «Чай с психологом». С разрешения героини и автора подкаста приводим ее монолог.
У меня была «нормальная» семья — мне так казалось и так выглядело со стороны: я была одета, накормлена, в школе получала пятерки. Но это была только видимость. Моя мама страдала алкогольной зависимостью, и это очень сильно влияло на мою жизнь тогда и влияет до сих пор.
Дома было постоянное ощущение небезопасности: я никогда не знала, что меня ждет вечером. Поскольку я была ребенком и не могла управлять мамой, я научилась по самым мелким деталям понимать, в каком она настроении и как надо себя с ней вести. По ее взгляду я понимала, будет ли она сегодня выпивать. Если да, то, скорее всего, она полночи будет ругаться с бабушкой (меня воспитывали они вдвоем, отец ушел из семьи), я не высплюсь и не смогу в школе сконцентрироваться на уроках.
Мой знакомый, тоже росший в семье алкоголиков, говорил, что определял, в каком отец настроении, уже по тому, как он вставлял ключ в замочную скважину.
Интересное по теме
Какие детские травмы Туве Янссон спрятала в муми-мире
Такое внимание к деталям и к тончайшим проявлениям настроения и чувств очень хорошо развивает эмпатию, и многие «дети алкоголиков» во взрослом возрасте идут в помогающие профессии. Они хорошо умеют чувствовать людей.
Такая ситуация приводила к хроническому скрытому напряжению и постоянному беспокойству. Я помню это ощущение из детства, как я прислушивалась к каждому шагу, присматривалась к выражению маминого лица. В итоге: отчаяние, боль и постоянный страх. Я запрещала себе быть собой и чувствовать свои собственные чувства, я была занята только тем, что «эмпатировала», следила за эмоциями матери. Для собственной безопасности мне надо было понимать, что происходит, чтобы понимать, к чему готовиться.
Даже сейчас, когда мне за тридцать и я уже два года в психотерапии, вопрос «что вы чувствуете» ставит меня в тупик.
Людям, которые росли в семье с зависимым человеком, тяжело строить близкие отношения, будь то дружба или любовь.
С детства я хранила великую тайну, сопряженную с огромным стыдом. ВДА не могут быть до конца открыты перед другим, потому что надо постоянно охранять эту тайну. Даже своей психотерапевтке я смогла раскрыть ее только спустя полгода после начала нашей работы. Это было, когда мама уже умерла. Я задаюсь вопросом: «А для кого я защищала эту тайну так долго?»
Но я понимаю, почему я это делала.
Обязательство хранить тайну берется от взрослых. Обычно родитель, страдающий алкогольной зависимостью, отрицает наличие проблемы, а все остальные члены семьи его прикрывают.
Мама говорит: «У меня нет никакой проблемы». Но если она лежит пьяная, а ей звонят с работы, то ребенок начинает выдумывать: «Ой, мама заболела», «ой, мама вышла в магазин».
Он уже где-то на подкорке понимает, что нельзя этого пьяного родителя сейчас звать к телефону, нельзя, чтобы кто-то узнал. Такое положение дел поддерживают и созависимые родные. Моя бабушка могла кричать маме: «Ты алкоголичка, тебе надо лечиться!» — а уже через пять минут озабоченно говорить кому-то из маминых коллег, что мама «приболела и не может подойти к телефону».
Интересное по теме
Мама, это яд: как пьющие родители влияют на ребенка
Всепоглощающий, неадекватный стыд — проблема большинства ВДА. Из-за этого у нас сложности с близкими отношениями. Одна из моих близких подруг тоже ВДА. Я начала по-настоящему раскрываться перед ней, только когда узнала об этом. Я была уверена, что она меня поймет, не осудит и не перестанет общаться со мной. То же и в романтических отношениях. Мне всегда было сложно рассказывать про алкоголизм матери. Казалось, на меня сразу навесят ярлык — мол, алкогольная зависимость передается по наследству, вдруг это передастся детям и т. п. Казалось, что все будут отворачиваться от меня.
И поэтому же, если человек выбирает меня, такую неполноценную, я ему дико благодарна. Да, я постоянно чувствую себя как будто «недо-», с черной меткой. Даже когда я общаюсь с другими ВДА, кажется, что они ок, а я нет. Это сидит очень глубоко и фонит постоянно.
Хотя стоит отметить, что как партнеры ВДА очень лояльны, заботливы, гиперответственны. Об этом очень точно рассказала Дженет Войтиц в книге «Взрослые дети алкоголиков». Она так и пишет: ваш ВДА — это подарок, более заботливого и чуткого партнера тяжело найти. Но у этой медали есть и оборотная сторона — мы очень чувствительны к отвержению. Знаю по себе: самую незначительную ссору с партнером я воспринимаю как конец всему, в голове крутятся мысли: я ненормальная, человек со мной только из благотворительности, на самом деле он не понимает, какая я ущербная, а как узнает — бросит. Это почти физический ужас — от того, что человек уйдет и больше никто никогда не примет тебя такую.
Поэтому при ссорах с ВДА, пожалуйста, будьте мягче и терпимее. Если можно, то постоянно повторяйте: «Я не собираюсь от тебя уходить, мы просто ссоримся вот по такому поводу, но уходить я от тебя не собираюсь».
Интересное по теме
«Дочь, нуждающаяся в матери, нередко приносит себя в жертву». Что такое материнская травма и как она возникает
У ВДА нет понимания, что такое норма. Это рождается из двойных посланий в детстве. Сначала тебе говорят, что нельзя врать, а потом сами врут на работе, что не пришли, потому что сломался автобус. И так во всем. Ты не понимаешь, на что тебе опираться.
Из-за этого в любом коллективе мы сильно ориентируемся на внешнюю оценку. Кажется, нужно, чтобы каждый человек подтвердил, что то, что я делаю или думаю, «правильно». Из-за этого раньше на работе меня нередко эксплуатировали и манипулировали мной: я не подвергала сомнению слова человека («раз он просит, значит, это правда нужно!»). Мне до сих очень сложно сказать «нет». Я не умею напрямую конфронтировать.
Когда мама ссорилась с бабушкой, я пыталась перевести ее внимание на себя, чтобы этот конфликт прекратился. То же самое происходит в рабочем коллективе. Если кто-то спорит или ссорится, мне физически плохо.
И облегчение приходит, только если все помирятся. Я пытаюсь разрядить обстановку, поболтать с кем-то из них, пошутить, хотя понимаю, что это не мой конфликт и не моя вина. У ВДА вообще очень острое чувство вины даже там, где они ни при чем.
А еще у меня до сих пор постоянно фонит магическое мышление. В детстве невозможно было предсказать, когда мама будет выпивать, но очень хотелось это контролировать. Как-то я заметила, что, если я надеваю определенный свитер, в этот день мама не пьет. Так совпало несколько раз, и у меня появился «волшебный» свитер. Я не носила его каждый день — я понимала, что его волшебные качества не безграничны, и берегла для суперважных дней. До какого-то момента свитер работал, а потом перестал. Я подумала, что свитер сломался.
Я помню, как отчаянно пыталась понять, почему мама пьет. Была гипотеза, что, как только я узнаю причину, я решу проблему. Я думала, это из-за того, что ей тяжело со мной — я стала очень послушной и совершенно беспроблемной. Помню, что она всего один раз сходила на родительское собрание в мою школу и сказала: «Я больше не пойду, там про тебя говорят, что ты молодец, и все. Бесполезная трата времени». Потом я думала, что маме нужны шуба, дорогие духи, кухонный гарнитур — это все у нее появилось, но алкоголя в ее жизни стало еще больше.
Моя история закончилась смертью мамы. Я так и не смогла «расколдовать» ее, найти причину ее страдания, которое она заливала алкоголем. Долгое время после ее смерти я мучилась ужасным чувством вины, но мне удалось простить и себя, и ее.
Интересное по теме
Родители меня травмировали. Нужно ли их прощать?
Психотерапия помогла мне понять, что такое теплое, бережное и поддерживающее отношение. Если честно, меня в какой-то момент мягкость моей терапевтки даже стала подбешивать, хотелось обвинить ее в неискренности. Но за период нашей терапии я привыкла, что со мной так можно — по-доброму и мягко. И я стала сама к себе так относиться.
Состояние «я недочеловек» и постоянные сомнения, правильно ли я чувствую, правильно ли поступаю, правильное ли решение я принимаю, сменилось на «я обычный человек», «я могу ошибаться», «я никогда не узнаю всей информации, чтобы принять единственно правильное решение», «мои чувства не могут быть неправильными, потому что не существует того, кто эту правильность имеет право оценивать».
Прорывом в моей терапии было признание про мамину зависимость. Я помню чувство, когда я рассказала — в прямом смысле упал груз с души, мне стало легче дышать. Откровением стала книга Дженет Войтиц, где она обобщила некоторые особенности ВДА, — я просто читала книгу о себе. Тогда я поняла, что я не безнадежная недотепа, а мне просто нужно вернуться на шаг назад и научиться всему тому, чему меня не смогла научить мама. А когда есть надежда и понимание, что нужно делать, то успех — это вопрос времени. Сейчас я чувствую себя более целостной, уверенной в себе, способной принимать хорошие для себя решения, намного меньше тревожусь.
Если кто-то из ваших родителей страдал алкогольной зависимостью, вероятно, вы захотите обратиться к психологу за помощью. Поддержку специалиста можно получить бесплатно.
Впервые текст был опубликован в Chips Journal 3 июня 2022 года.
Еще почитать по теме
О чем мы молчим: психолог рассказывает, как понять, что ваша мать вас травмировала
Мерч
Рассылка
