До сих пор ловлю себя на мысли: «А не этот ли эпизод положил во мне неуверенность в своих силах? Не из-за этого ли у меня столько стыда в теме секса?»

Это больно писать. Но, как только я увидела, что вы ищете истории реальных людей, я решилась. Зачем?

Аудитория НЭН — родители. И мне кажется катастрофически важным разговаривать с детьми о буллинге. И, конечно, замечать «тревожные звоночки».

Начну с того, что моя мама не позволяла меня обижать. Она стена. Волна, готовая окатить с головы до пят любого, кто обидит меня или мою сестру. Но и она не всемогущая, не всевидящая.

Мне было четыре, когда выяснилось, что у меня миопия высокой степени: четыре процента зрения, операции невозможны. Возможно лечение и поддержание того уровня, который есть. Мама была готова на все, но платная медицина в 90-х была… слишком платной. Окулист порекомендовал стационарное лечение два раза в год. И семья согласилась.

Проблема была в том, что маленькие дети в стационаре в то время были одни. Родственники в палате на постоянной основе разрешались только детям до трех и тем, кому сделали операцию. Я не подходила под эти параметры в то время, когда столкнулась с буллингом.

Уколы (тогда их в глазном отделении делали не только внутримышечно, но и в глаза), строгие правила, эмоционально холодные и уставшие медсестры. Посещение родителей — только до обеда. Десять дней вне дома.

Интересное по теме

Не пускают в реанимацию к ребенку и просят купить лекарства — что делать?

То свое пребывание я помню чуть ли не в деталях. Палата в конце коридора, персиковые стены, четыре кровати в ряд. Две заняты: мной и девочкой лет 13. Я помню ее имя и в свои 30 вздрагиваю, когда кто-то мне так представляется. В голове проносится: «Это была она или нет?»

Как и все дети, мы общались по палатам. Потому что больше всего времени проводили вместе. Все было нормально, но в какой-то момент она вдруг рассказала мне в подробностях, откуда берутся дети. Это была совершенно новая для меня информация. Я даже помню, что она рисовала детали в тетрадку синей ручкой и опасалась, что кто-то найдет эти картинки. Помню, как она говорила о том, что я в свои пять лет уже большая.

Я не знала, что с этим делать. Моя новая «подружка» так об этом секретничала, что я не делилась произошедшим ни с мамой, ни с кем-то еще. Я молчала.

Потом она начала учить меня стриптизу.

В сончас (в обед обычно никто в палату не заглядывал) она вставала и раздевалась догола. Танцевала, крутилась. И настаивала на том, чтобы я тоже так делала. Несколько раз я делала то, что она просит, но потом не выдержала и начала отказываться. Упорно. Так мне было со всем этим некомфортно и страшно.

Потом к нам подселили ее ровесницу. И начался ад.

Они стали заодно. Делали все вместе. Стали настаивать, высмеивать, тормошить меня.

Я старалась не приходить в палату лишний раз. Помню, что однажды хотела вымыть руки и не нашла своего мыла. Я искала его везде. А девочки откровенно ржали. Обнаружилось, что они запихнули его в открытую нефункционирующую трубу. Пользоваться мылом было уже невозможно.

Ситуация повторилась. Однажды я пришла после процедур в палату и не обнаружила свою любимую игрушку, которую разрешили взять с собой из дома. Это же было то немногое от моего спокойствия. Истерика, отчаяние. Помню, что не выдержала и пошла к медсестре. Она пришла, поискала, а потом подняла матрас (мне не хватало сил это сделать самой) и, о чудо, там лежал, скукожившись в три погибели, мой плюшевый песик. Медсестра поняла, кто это сделал и отчитала моих соседок.

Я не помню, пропадало ли у меня что-то еще. Но после того случая девочки, оставшись со мной наедине, прижали меня к кровати и начали угрожать, издеваться. Я не помню слов, но это было самое беспомощное состояние в моей жизни.

Интересное по теме

Буллинг с другой стороны: что делать, если ваш ребенок стал зачинщиком травли

По меркам пятилетки это трагедия. Я понимаю сейчас, что у той девочки были свои проблемы, половое созревание и все такое. Но, если бы у меня был боггарт (злой дух, домовой — прим. НЭН), то я точно знаю, в кого бы он превратился. Пусть я знаю только ее возраст и имя. Этого достаточно.

Все закончилось, когда медсестра рассказала маме. Мама до сих не знает, что именно тогда произошло. Для нее это история про игрушку, которую спрятали девочки постарше. Меня перевели в другую палату, на другом конце коридора. Там были маленькие дети, кто-то даже лежал с бабушкой. Я была в относительной безопасности и почти не выходила из палаты.

Увы, я до сих пор ловлю себя на мысли: «А не этот ли эпизод положил во мне неуверенность в своих силах? Не из-за этого ли у меня столько стыда в теме секса?»

У меня было жуткое дежавю, когда однажды, уже в 15 лет, я лежала в палате с девочками шести и семи лет. Мы почти не общались, им вдвоем было хорошо. Они много бегали и играли. До тех пор, пока одна из них не разошлась. Однажды она просто встала спиной к стене и начала стонать. Трогать себя, говорить слова из фильмов 18+. У меня челюсть упала на пол. Я не понимала, что происходит и почему такая малышка так себя ведет. Кто ее этому научил? Откуда она это все взяла?

Я была старше ее почти на десять лет. И была в ужасе. Что я сделала? Рассказала ее маме. Очень коротко, подбирая каждое слово. Потея и заикаясь.

Эти эпизоды висят на мне тяжелым грузом. Уже сейчас я понимаю, что прошлое должно оставаться в прошлом. Что я могу мысленно вернуться туда и посадить себя, маленькую, себе на коленки. Отругать тех девочек, поднять с ног на голову всю систему здравоохранения. Но только у себя в голове.

Прошу, умоляю, заклинаю вас, родители! Говорите со своими детьми. Не ругайте их, если они с вами чем-то делятся (подозреваю, что я тогда опасалась еще и маминого гнева). Донесите всеми возможными словами, как общаться с младшими.

Я обещаю делать то же самое. Потому что у меня тоже растет дочь.

И я не всемогущая.