«Может, это безрассудный поступок по отношению к моему сыну, но я чувствую, что здесь могу принести больше пользы»

В последние девять месяцев одна из тем, неизменно вызывающих споры, — эмиграция. Уезжать или оставаться? Если уезжать, то куда и на каких условиях? Если оставаться — то как мириться с тем, что происходит в стране? Собрали истории наших читательниц, которые вернулись в Россию за последние несколько лет и пока не собираются уезжать.

Вера (имя изменено по просьбе героини), 36 лет, учительница английского языка

В 2015 году мой муж, историк по образованию, поступил в магистратуру университета в Германии. Я с нашими двумя детьми приехали вслед за ним через восемь месяцев. Он учился и преподавал на своей кафедре, я тоже поступила в магистратуру, изучала английскую литературу и преподавала язык. Дети ходили в садик, потом в школу.

В стране нам все очень нравилось — учеба, инфраструктура, медицина. Мы были всем довольны, но это была радость из разряда «в гостях хорошо, а дома лучше». Все равно всегда хотелось домой. Мы изначально не думали эмигрировать — ехали с целью поучиться, пожить в другой стране, посмотреть на свою страну со стороны и вернуться. Многие наши знакомые удивлялись тому, что мы не захотели попробовать остаться.

Были и другие причины, по которым мы хотели вернуться домой. Иногда сын спрашивал: «Мама, а почему мои одноклассники в Германии видятся с бабушками и дедушками каждую неделю, а мы своих видим раз в год?» Мне это было как ножом по сердцу. В Германии у детей были только я и муж, а в Москве — бабушки, дедушки, тети, дяди, крестные. Мне казалось, что я лишаю своих детей огромного богатства — общения с кучей любящих родственников.

Лично для меня очень важным моментом было качество коммуникации и самореализации. В России я гораздо более уважаемый человек, с большим социальным капиталом. Я понимала, что, если я захочу остаться в Германии и кем-то быть, мне нужно свободно говорить по-немецки, а я языка не знала. Пришлось бы с нуля нарабатывать социальный капитал, связи, знакомства, устраиваться на работу, расти. Это еще много лет упорной работы. Если бы мне было 18 лет, я бы еще подумала. Но мне было 30, у меня была семья и хороший бэкграунд в России.

Я филолог, и для меня эмиграция стала бы языковой катастрофой. Ни одна версия меня не будет настолько полной, как версия меня на русском языке. А еще мне важно, чтобы мои дети говорили на русском языке, читали на нем и грамотно писали. Пока мы жили в Германии, дети выучили немецкий язык, между собой общались на немецком и в разговорах с нами стали вставлять немецкие слова.

Интересное по теме

«Мой ребенок — иностранец»: колонка о воспитании сына-трилингва

Я понимала, что мои дети начинают становиться для меня иностранцами. Мне важно, чтобы у нас с детьми был общий культурный код. Например, сейчас они в школе изучают басни Крылова. Если бы мы жили в Германии, вряд ли бы они это изучали. Я хочу, чтобы все, начиная от рассказов Толстого и Чехова и заканчивая песней «Ягода-малинка», было понятно и мне, и им, чтобы у нас было общее, родное пространство культуры. Когда они вырастут, они сами выберут свою жизнь. Может быть, они уедут в ту же Германию. Но это уже будет их выбор, выбор взрослых людей.

Иногда проскальзывали мысли, больше теоретические: «А если продать недвижимость в Москве, что это будет в Германии? Хватит ли на ипотеку?»

Но все точки над i расставил коронавирус. Летом 2020 мы собирались возвращаться в Москву, а весной грянула пандемия. Границы закрыли, самолеты перестали летать. В этот кризисный момент стало понятно, что главное, а что — второстепенное. Для нас главным было вырваться оттуда, вернуться домой, и уже гори оно все огнем, хоть никогда больше никто не поедет за границу, лишь бы быть дома и со своими близкими.

Возвращение домой

Мы вернулись из Германии летом, бушевал ковид. Мы должны были две недели сидеть на карантине. Я была на подмосковной даче и каждый день проходила собеседования с работодателями. Было чувство, что я здесь нужна, важна, со мной хотят работать. Чтобы испытать такое в Германии, мне потребовалось бы лет десять потрудиться. Я довольно быстро нашла работу в России, преподаю английский язык в очень хорошей московской школе. Сейчас я в декретном отпуске, два месяца назад у меня родилась дочь.

В российском образовании наметились разные неприятные тенденции — «Разговоры о важном», начальная военная подготовка. Я понимаю, почему многие сейчас уезжают, в том числе учителя. У меня самой, видимо, порог терпимости выше. Если говорить в целом, то, на мой взгляд, все очень сильно зависит от конкретной школы. Может быть, где-то и есть такие «чрезвычайно увлеченные» учителя, которые будут с пеной у рта вести «Разговоры о важном», продвигать повестку, пропагандировать. У моих детей, которые учатся в обычной московской школе, никто этим урокам не придает большого значения. Школы обязаны это делать, они и делают, но я не вижу, чтобы они пытались кого-то «зомбировать».

Интересное по теме

Не секспросвет, а «идеологическая дисциплина» и военная подготовка

После 24 февраля

Моя мама, которая вообще-то очень ждала нашего возвращения, мне постоянно говорит: «Я каждый день жалею, что вы вернулись, надо было оставаться». Мы с мужем задавались этим вопросом, но опять же — скорее теоретически. Даже после начала в***ы у меня было четкое убеждение, что мне здесь спокойнее.

В***у (спецоперацию) и ковид некорректно сравнивать, но они сходны тем, что разделили жизнь людей на до и после. Во время пандемии мы были в Германии, мама в Москве. Когда я с ней созванивалась, она рассказывала, как сидела дома, никуда не выходила (в Германии в пригороде, где мы жили, условия были значительно мягче, чем в Москве). Смотреть на это со стороны было тяжелее, чем если бы я находилась вместе с ней, внутри всего этого, точно так же страдала бы от того, что никуда нельзя выйти.

Что-то похожее я чувствовала, когда началась в***а. Я понимала, что уехать — это значит оказаться в более благоприятных и безопасных условиях, но в то же время — и в разрыве со всеми, кто остался здесь.

Муж продолжает быть аспирантом немецкого университета, пишет диссертацию, поддерживает связь с профессорами. Я спросила мужа, не считает ли он, что нам нужно уезжать. На удивление, он тоже сказал «нет»: «Если бы мы тогда в Германию не уехали, возможно, сейчас было бы самое подходящее время попробовать пожить где-то еще. Но мы уже пожили». Я рада, что мы с ним в этом плане солидарны.

Под мобилизацию муж по состоянию здоровья не попадает. И сейчас у нас многодетная семья. Я сильно переживаю за брата. Ему 35, он служил. Когда объявили мобилизацию, я только выписалась после рождения дочки. Я планировала родственникам дочь попозже показать, но сразу позвала его. Он приехал на следующей день, пообщался с племянницей. Я не знала, увижу ли я его еще, но мне было так радостно и спокойно оттого, что вот он здесь, приехал, общается со мной и со своей племянницей. Это еще один пример того, что мне спокойнее переживать это в Москве, чем если бы я была где-то еще.

Из близких людей у меня только одна подруга уехала. Меня очень греет, что все мои самые близкие здесь, вместе со мной. Когда объявили мобилизацию, мне жутко захотелось всем звонить, всех приглашать в гости, со всеми видеться, чтобы было живое общение. И я стала это делать чаще, меня это поддерживает.

С большинством друзей мы одних политических взглядов. Хотя есть и те, кто может показать, откуда готовилось нападение. Но я считаю, что человеческие взаимоотношения превыше всего. Это мои друзья, и я их люблю не за эти их взгляды. Какие-то темы мы стараемся не затрагивать или по крайней мере не переубеждать друг друга, это ни к чему не приведет — только к ссоре. Общение, социальные связи дают мне чувство защищенности — когда я знаю, что вокруг меня много людей, к которым я могу обратиться.

С милым рай и в тоталитаризме. Вокруг меня близкие, как-нибудь прорвемся. Я сейчас часто вспоминаю свою бабушку — она умерла четыре года назад в 92 года. Бабушка оставила мемуары, в которых рассказала про свою юность. 1942 год, она учится в университете, все уехали, Москва пустая… Во время войны она познакомилась с моим дедушкой, в мае была Победа, а в июле они поженились. С каждым днем новости все печальнее. Не знаешь, что вообще нас ждет, что будет, и я все время думаю: бабушка выжила — значит, и у меня все будет хорошо.

Интересное по теме

«Устала от жизни в цитатах Франкла»: интервью Фатимы Медведевой, которая растит детей со спина бифида

Юлия, 35 лет, парикмахер

У меня была классная жизнь в Москве, я работала парикмахером в собственной студии и участвовала в творческих проектах, занималась производством одежды. Но так как в Москве модно стонать про плохую погоду, вынашивала план пожить на теплом побережье и поработать в англоязычной среде. Перед в***ой мы с четырехмесячным сыном Иваном отправились на Кипр. Потом объявили спецоперацию, перестали летать самолеты в Москву, не работали русские карты, и я решила, что теперь мы живем на острове. Профессия парикмахера дает возможность жить и работать в любой точке мира. Уже через месяц я стригла и красила каждый день.

Со стороны казалось, что Москва стала непригодным для жизни местом, что ехать туда больше нельзя, что при входе в метро смотрят переписки в телеграме, раздевают людей догола, чтобы посмотреть, не носишь ли трусы желто-голубого цвета.

В Лимассоле мы провели пять месяцев, и это был очень сложный опыт. Вокруг море, пальмы и загорающие люди с коктейльчиками, а ты мечтаешь о дожде и хочешь увидеться с друзьями. Никакими словами не описать, какое всепоглощающее чувство одиночества я испытывала, хотя вокруг всегда были люди. Мне много кто помогал, у меня были хорошая квартира, рабочая виза и интересная работа.

В июне мы поехали в Москву и провели там лето. Оказалось, что трамваи не сошли с рельсов, в аптеках есть лекарства и вообще — жизнь, которая ехала стремительным поездом, не может в одночасье остановиться. В это лето я поняла, что хочу жить именно здесь, несмотря ни на что. Сейчас я открываю свою парикмахерскую, потому что хочется, чтобы в городе было одним хорошим местом больше.

Я вернулась не потому, что у меня нет выбора: я могу жить в любой стране. И не потому, что меня что-то держит в России. Просто это мое понимание свободы: делать то, что тебе хочется, несмотря ни на что. Может, это безрассудный поступок по отношению к моему сыну, но я чувствую, что здесь могу принести больше пользы, чем где-то там, и от этого мне становится лучше. Я не знаю, как бы поступила, если бы у меня был муж или брат, которых могут мобилизовать.

Оказалось, для меня важно знать, что происходит в Москве или во Владивостоке, находясь внутри, и совершенно невыносимо узнавать все это из телеграм-каналов. Когда я возвращалась, было немного страшно оттого, что все уехали, и непонятно, как будет складываться наша с Иваном жизнь. Но я подписана на разных ребят из Одессы и Киева, и они ходят на работу и стригут людей. Я тоже буду ходить на работу и стричь людей и разговаривать со всеми, надеясь, что в этих разговорах нам будет спокойнее.

Ольга, 31 год, репетиторка

Я была беременна третьим ребенком, 12 неделя, и мы хотели какое-то время пожить на море. К поездке я готовилась заранее, планировала, выясняла про садики для детей — моим детям 1,8 и 5,5 лет. 23 февраля мы прилетели в Хургаду. Когда началась в***а [спецоперация], мы были в шоке. Муж через две недели должен был возвращаться в Россию. Я хотела, чтобы мы остались в Египте, шли слухи о мобилизации, его могли забрать. Но муж настаивал, что хочет вернуться.

Интересное по теме

«Я начала винить себя и думать, что, может, не нужно было мне его туда отправлять». Истории трех женщин, чьих мужей мобилизовали

Я устроила ему пару истерик: мы могли остаться в Египте — у мужа «универсальная профессия» — он занимается ремонтом машин. Но в итоге он уехал. Я осталась с детьми, отдала их в местный русскоязычный садик, из гостиницы мы переехали в квартиру. По паре часов в день я работала как репетитор удаленно. Мы с детьми вернулись в Россию через месяц и одну неделю. В***а [спецоперация] не заканчивалась, и я снова начала думать об отъезде в другую страну.

Рассматривала Испанию, Италию, Доминикану, США, Армению, Грузию. Решили не срываться с насиженного места.: бежать сломя голову в страну, где уровень жизни ниже, — глупо. А для того, чтобы переезжать в более благополучную страну, надо иметь базу. Муж очень ценит родной дом. Мы живем в маленьком городке, его там все устраивает, все близко.

В России принято говорить, что у нас все плохо, мы живем плохо и так далее. Сравнив с Египтом, я поняла, что нам тут живется неплохо. У нас хорошая поддержка для семей с детьми, медицинские услуги, на улицах почище. У нас в городе хорошие садики, площадки, школы, рядом природа — речка, лес. С другой стороны, в Хургаде было море, дети обожали купаться, и квартиру можно было подешевле найти.

Муж у меня простой русский парень. Говорит, если придет повестка — пойду, убегать не буду. Ему здесь нравится, у него бизнес, клиенты, друзья, рыбалка. Я это не разделяю, но уважаю его выбор.

Анна (имя изменено по просьбе героини), 29 лет

Мы с мужем купили билеты 24-го февраля — было понятно, что наступило непоправимое, ужасное, и надо бежать. Из-за отмен рейсов вылететь удалось только спустя две недели.

Сначала мы с трехлетним ребенком оказались в Турции, потом в Черногории, где прожили два месяца. Было тяжело искать жилье, каждый день приходили новости о том, какие карты закрывают, какие банки перестают выдавать карты. Мы каждый день за что-то боролись — за карты, жилье, крипту, садик для ребенка. Но возвращаться не собирались.

Муж продолжал удаленно работать на российскую компанию и параллельно искал работу за рубежом. Я начала учиться на семейного психотерапевта, вот уже восемь месяцев учусь в надежде обеспечить себе удаленную, хорошо оплачиваемую работу.

Спустя два месяца мужу так и не удалось найти работу, да и руководство просило его вернуться. Мы приехали в Россию в надежде, что снова попробуем релоцироваться через некоторое время.

Эти два месяца сложно отразились на нашей семье, релокация — то еще испытание на прочность. Мы справлялись не очень. В итоге уже в России мы с мужем разошлись.

Я хочу уехать, но не могу. У меня нет работы, я не имею понятия, как работает крипта и плохо знаю английский. Но когда-нибудь я планирую попытаться уехать еще раз.

Пока мы с ребенком остаемся в России. Мне это дается тяжело, особенно когда в последнюю волну, в сентябре, уехали почти все знакомые. Тяжело еще и потому, что от уехавших тяжелый фон: они постоянно говорят, что «вот за рубежом хорошо, там все лучше, надо бежать, иначе чуть ли не все — пропал». Я каждый день напоминаю себе, что главное — в этом всем себя не потерять, не потерять критическое мышление, искать единомышленников и верить, что везде может быть хорошо, если постараться.