«Я не уверена, что когда-нибудь смогу забыть этот опыт»: Крисси Тейген написала большой пост о потере ребенка

Оригинальный пост Тейген опубликован на Medium, а мы перевели его для вас с небольшими сокращениями.

Я понятия не имела, когда я буду готова это написать. Часть меня думала, что это произойдет довольно рано, когда я еще буду сильно чувствовать боль от произошедшего. Я думала, что буду сидеть в углу своей спальни, с приглушенным светом, перебирая свои мысли. Я налью бокал красного вина, завернусь в одеяло и наконец расскажу о том, «что случилось».

Вместо этого я пишу это с дивана в гостиной, все же завернувшись в одеяло, отдыхая после утра с друзьями и жареной курицей. Я перечитываю бесконечные заметки на своем телефоне — мысли, которые случайно возникали в моей голове на протяжении предыдущих недель. Я не представляла, как начать писать об этом, независимо от того, в какой комнате или состоянии я нахожусь, но мне кажется правильным начать с благодарности.

Неделями наш пол был усыпан цветами доброты. Наш дом заполонили записки, и каждую из них мы читали со слезами на глазах. Сообщения от незнакомцев в соцсетях захватили мои дни: большинство из них начинались с «ты, скорее всего, это не прочитаешь, но…». Я вас уверяю, я прочитала.

Должна вам сказать, что некоторые из самых лучших писем начинались со слов: «Ты не должна на это отвечать, но…». После того, как мы потеряли Джека, я очень сильно переживала из-за того, что не смогу поблагодарить всех за их невероятную доброту. Многие делились своим личным опытом, некоторые присылали книги и стихи. Я хотела сказать «спасибо» каждому, разделить нашу историю с каждым отдельным человеком. Но я знала, что я не в состоянии. Ремарка про «не должна отвечать» стала для меня настоящим облегчением. Я благодарю вас за каждое такое сообщение.

Одним из запоминающихся моментов того утра (или вечера? Понятия не имею) был момент, когда мы ехали по коридорам родильного отделения, и Джон сказал: «Там что, блин, какая-то вечеринка?». Вот мы, только оказались на новом этаже, я прячусь под тонким одеялом, зная, что сейчас мне предстоит родить того, кто должен был стать пятым членом нашей прекрасной семьи, сына, только для того, чтобы сразу же с ним попрощаться. Люди радовались и смеялись прямо за нашей дверью, празднуя рождение новой жизни. В такие момент начинаешь понимать, что все вокруг думают о ком угодно, но только не о тебе.

К тому моменту я уже приняла то, что должно было произойти: мне сделают эпидуралку и простимулируют, чтобы я родила нашего 20-недельного мальчика, который никогда бы не смог выжить в моем животе (простите мою упрощенную терминологию). До этого я больше месяца соблюдала постельный режим, просто пытаясь сохранить малыша до 28 недель, более «безопасного» срока для плода. Мои врачи диагностировали у меня частичную отслойку плаценты.

У меня уже были проблемы с плацентой. Мне пришлось родить Майлза на месяц раньше, потому что его животик не получал достаточно еды от моей плаценты. Но отслойка была у меня впервые. Мы пристально следили за ней, надеясь, что все заживет и прекратится. Я истекала кровью, лежа в кровати — несильно, но каждый день, меняла себе подгузники каждые пару часов, когда мне становилось некомфортно лежать в крови. Я даже ради развлечения стала экспертом в области подгузников для взрослых, и начала искренне ценить бренды, которые постарались сделать так, чтобы я не чувствовала себя как обкакавшийся младенец. Некоторые из них были розового цвета с нарисованными цветами. В какой-то момент я даже начала говорить что-то вроде: «О да, кинь мне эти розовенькие!» — никогда не думала, что меня будут радовать такие вещи. Но так уж вышло.

Я могла бы провести эти дни в больнице, но это ничего бы особо не изменило. Врачи продолжали наблюдать за мной на дому, тихо превращая негативные слова в позитивные, думая, что все еще может закончиться хорошо. В итоге я провела довольно плохую ночь в постели после не очень хорошего УЗИ, на котором я кровоточила немного больше, чем обычно. Мое кровотечение становилось сильнее и сильнее. Жидкость, окружающая Джека, почти закончилась — ему с трудом удавалось в ней плавать. Иногда ее было так мало, что я могла лечь на спину и потрогать его руки и ноги через живот.

После пары ночей, проведенных в больнице, мой врач сказал мне именно то, что я уже ждала — пришло время попрощаться. Он бы просто не выжил, и если бы мы продолжили, то и я могла бы не выжить. Мы перелили мне много пакетов крови, и каждый проходил сквозь меня, ничего не меняя. Однажды поздним вечером мне сказали, что утром я должна буду его отпустить. Я сперва немного поплакала, а потом перешла к настоящим конвульсиям с соплями и слезами, мое дыхание не могло угнаться за моей невероятно глубокой тоской. Даже сейчас, когда я пишу об этом, я снова чувствую эту боль. К моему носу и рту подвели кислород, и это было на первой фотографии, которую вы видели. Всепоглощающая и невыносимая тоска.

Я попросила мою маму и Джона фотографировать — неважно, насколько это было неудобно. Джон сильно сомневался, но я объяснила ему, что мне это необходимо, и я бы никогда не хотела просить его о таком. Что ему просто необходимо это сделать. Ему страшно не понравилась эта идея. Я заметила. В тот момент моя просьба казалась ему бессмысленной. Но я знала, что я хочу запомнить этот момент навсегда, так же, как я хочу запомнить нас, целующихся у алтаря, так же, как я хочу запомнить наши слезы радости после рождения Луны и Майлза. И я была абсолютно уверена, что мне надо поделиться этой историей.

Я не могу передать, насколько мало меня волнует то, что вам не понравились эти фотографии. Насколько мало меня волнует то, что вы бы так не сделали. Я прошла через это, я решила так сделать и, что самое главное, эти фотографии предназначены только для тех людей, кто прошел через то же самое, или достаточно любопытен, чтобы интересоваться тем, как происходит что-то подобное. Эти фотографии только для тех людей, которым они нужны. Мысли всех остальных меня не волнуют.

Несколько часов спустя я смогла расслабиться и решила, что хочу дождаться того момента, когда я буду знать, что надеяться и правда не на что. Я глупо сравнила это с собаками, которых мне приходилось усыплять — как я каждый раз не хотела с ними расставаться до того момента, когда я пойму, что время пришло, и они слишком сильно страдают. Я написала об этом своему врачу, и он ответил: «конечно».

Позже в тот же вечер я пошла в туалет, заглянула в унитаз (я занимаюсь этим уже который месяц) и снова разрыдалась. Приличное количество крови и сгустков дало мне понять именно то, чего я ждала. Время пришло.

Я не уверена, что когда-нибудь смогу забыть этот опыт. Я всегда подшучивала над тем, как мне нравится эпидуралка…но не в этот раз. Я лежала на протяжении нескольких часов, ожидая, пока мне скажут, что можно тужиться. Понятное дело, что нам не надо было ждать большого раскрытия, потому что он был крошечным парнем. Я лежала на боку, переворачиваясь примерно раз в час, когда медсестра просила меня это сделать. Я помню, как я лежала на правом боку, отвернувшись от Джона, когда мне сказали переворачиваться. Я раздвинула ноги и начала поворачиваться к Джону, и в этот момент он начал выходить наружу. Врачи немного покричали и…. я не знаю, что сказать, даже сейчас. Он оказался снаружи. Моя мама, Джон и я по очереди подержали его на руках и попрощались с ним, мама сквозь рыдания произнесла тайскую молитву. Я попросила медсестер показать мне его ручки и ножки, и поцеловала их много-много раз. Я не знаю, в какой момент я перестала это делать. Может быть, прошло десять минут, а, может быть, и час.

Я не знаю, как долго он ждал родов. Наверное, это будет меня мучать всю жизнь. Когда я просто пишу об этом, у меня в носу и глазах становится щекотно от слез. Все, что я знаю — это то, что его прах лежит в маленькой коробочке и ждет, когда мы закопаем его под деревом во дворе нашего нового дома, в котором должна была быть комната и для него.

Люди говорят, что такой опыт проделывает дыру в твоем сердце. Да, он проделал дыру, но она заполнилась любовью. Это не пустое пространство. Оно наполнено.

Если честно, может быть, даже слишком сильно наполнено. Иногда я начинаю внезапно плакать, думая о том, как мне повезло иметь двух безумно прекрасных тоддлеров, которые наполняют этот дом любовью. Я оглушаю их своей любовью, пока они кричат «Ну мааааам!!!». Мне все равно.

Еще я плачу, когда начинаю злиться на себя за то, что я слишком счастлива. Иногда я читаю что-то, что заставляет меня хохотать или вижу пост в блоге, заслуживающий лайка (да, я пропала оттуда, но я все равно за всем слежу!). И я все время забываю, что я больше не беременна. Я придерживаю живот, когда хожу. Я психую, когда дети прыгают по моему несуществующему беременному животу. Осознание, которое наступает после этих моментов, каждый раз меня расстраивает. …

Но все моменты доброты совершенно прекрасны. Я была в магазине, где кассирша без слов добавила к моей покупке цветы. Некоторые люди подходили и отдавали мне записки. Самое худшее в этом то, что я знаю, сколько женщин не получают эти маленькие жесты доброты от незнакомцев. Я молю вас делиться своими историями и проявлять доброту к тем, кто изливает свою душу. Вообще будьте добрее, потому что кто-то не может откровенно обо всем рассказать.

Я беспокоюсь, потому что людям некомфортно делиться со мной радостью. Сейчас меня окружают беременные животики многих моих близких подруг и, я клянусь вам, это делает меня счастливой как никогда. Я понимаю вашу радость и я люблю вас.

Я написала все это, потому что знала, что должна что-то сказать, прежде чем я смогу двигаться дальше и вернуться к своей жизни, и я очень благодарна вам за то, что вы позволили мне это сделать. Мы всегда будем любить Джека, и объясним нашим детям, что он всегда с нами — в ветре, в деревьях, в бабочках, которых они видят. Спасибо большое всем и каждому, кто думал о нас или посылал нам свои истории и свою любовь. Нам так невероятно повезло.

С огромной любовью,

Крисси