Мерч
Рассылка
Интересное по теме
«Только вернувшись из женской консультации домой, я позволила себе разрыдаться»: монолог о том, почему не стоит молчать о перинатальных потерях
Женщины, пережившие прощание с ребенком на ранних сроках, поделились своими переживаниями и опытом.
Недавно Миндзрав расширил список показаний для аборта — в него входят те состояния беременной женщины или плода, при которых врачи рекомендуют искусственно прервать беременность.
Окончательное решение женщина принимает сама. И хотя поддержка партнера, семьи и близких исключительно важны для беременной, оказавшейся в такой сложной ситуации, весь груз сомнений и последствий за принятое решение она несет на себе. И переоценить их тяжесть едва ли возможно.
Собрали истории наших читательниц, которые сделали аборт, узнав, что у плода серьезные отклонения.
Поженились мы в 2011. Несколько лет никак не получалось забеременеть. Оба полностью обследовались — оба здоровы. Приняли решение делать ЭКО. Полгода подготовки. Различные лечения, физиотерапия, сдача гормонов в разные фазы цикла, УЗИ и так далее. Эмбрион не прижился, беременности не случилось.
Решили отдохнуть пару месяцев и попробовать снова. И вдруг наступает самостоятельная беременность. Сказать, что мы были рады, — ничего не сказать. Но в семь недель беременность перестала развиваться. Я была убита горем, и муж тоже.
Через полгода еще раз попробовали ЭКО — снова мимо. После этого решили взять паузу подольше, так как переехали в другой регион по работе мужа. Снова наступила самостоятельная беременность. Я обрадовалась, но уже значительно тише, чем в первый раз. Мне было тогда 36 лет.
12 недель — скрининг отличный, ребенок развивается. На второй скрининг я поехала одна, у мужа был завал на работе. На УЗИ врач очень долго смотрела на монитор, звала второго специалиста и в итоге сказала, что не может рассмотреть лицо — мой человек все время закрывал его ручками. Сказала, что надо ехать в центр планирования семьи: там аппарат УЗИ получше и все смогут разглядеть. Я ничего не заподозрила и поехала абсолютно спокойно.
Меня ждали, встретили на первом этаже, провели в кабинет. Три врача очень напряженно смотрели в монитор УЗИ. И вот тут меня накрыла волна страха. Приговор — анофтальмия плода (это когда у ребенка отсутствуют глаза, а в моем случае — еще и глазные нервы). Мужу я не звонила, поехала домой и рассказала ему все, когда он вечером пришел с работы. Он просил оставить ребенка, говорил, что вырастим, что он меня не бросит и так далее. И я знаю, что все это правда.
В больнице, когда я услышала диагноз, я как будто замерзла, застыла, замерла. Эмоции как будто ушли из меня совсем, и осталась только рациональность. Врач мне сказал, что анофтальмия — это показание к прерыванию беременности и что у меня есть несколько дней для принятия решения. Эти несколько дней я размышляла. Что будет с этим ребенком, когда нас с мужем не станет? Кто позаботится о ней? Получается, что я ДОЛЖНА родить второго ребенка, чтобы было кому позаботиться об этой девочке? Справедливо ли это по отношению ко второму ребенку — переложить на него ответственность за свое решение? Вправе ли я принимать такое решение за другого человека? Я решила, что не вправе.
Муж был раздавлен, он умолял меня оставить ребенка. Я ни о чем не жалею. И даже сейчас, спустя много лет, я уверена, что приняла правильное решение. Мы растим двух дочерей. Обе от самостоятельных беременностей. Обе дочери полностью здоровы.
Интересное по теме
«Только вернувшись из женской консультации домой, я позволила себе разрыдаться»: монолог о том, почему не стоит молчать о перинатальных потерях
Я впервые говорю об этом. Так, чтобы от начала и до конца. С озвучиванием своего состояния в тот период. Сейчас все иначе. Спасибо за возможность высказаться и облегчить гири души.
Мне было 38 лет, и это была моя пятая беременность. У меня есть двое сыновей, между которыми случилось две замершие беременности на сроке шесть-восемь недель. Счет в игре в генетическую лотерею был 2/2.
Я живу не в России, и тут не делают обязательный генетический тест. Я дождалась первого скрининга, радуясь тому, что беременность не замерла. Врач УЗИ сказал, что по результатам исследования все идеально. Но все равно предложил сделать неинвазивный тест (аналог НИПТ), чтобы на 100 процентов исключить распространенные генетические аномалии. Так в 14 недель я узнала, что жду девочку и что у нее очень высокий риск синдрома Дауна.
Мой первый вопрос наблюдавшему меня гинекологу: «А как же УЗИ? И может ли ошибаться тест?» Она сказала, что на ее практике тест пока не ошибался, а на УЗИ не всегда все видно. Но в таких ситуациях ты всегда надеешься попасть в один процент. Сейчас я понимаю что была в стадии жесткого отрицания. Я решила сделать УЗИ у другого специалиста. Я объяснила ей ситуацию, и она, делая исследование, вслух проговаривала, какие признаки могут указывать на синдром, и прицельно их искала, но ничего не находила. И это тоже подкрепляло мое отрицание.
Мой гинеколог посоветовала мне сразу прервать беременность. Но этот злосчастный процент не давал мне покоя. Конечно же, я нашла в интернете истории женщин, попавших в этот процент. Плюс УЗИ, которое ничего не показало… И я решила сделать инвазивный тест (когда делают прокол пузыря и берут образец околоплодных вод). У меня не было решения. Я надеялась. Но тест, к сожалению, подтвердил изначальный диагноз. К тому же все эти исследования заняли определенное время. К моменту получения финального результата моей беременности было уже 18 недель. Дочь толкалась.
Не было ни дня, чтобы я не плакала и не думала о том, что мысленно я уже предала эту нерожденную девочку. Конечно, я много читала, примеры Эвелины Бледанс и Ирины Хакамады (обе женщины воспитывают детей с синдромом Дауна. — НЭН) очень вдохновляли. Но в одном из интервью Ирина Муцуовна сказала, что ее дочь всегда будет в ней нуждаться. И я все время думала, что я могу сделать выбор, который в будущем сильно отразится на моих сыновьях. То есть им тоже придется всю жизнь жить с последствиями этого выбора, если я все же решу взять на себя такую ответственность. У мужа дополнительным аргументом было то, что наше общество все еще не готово принимать людей с особенностями. Хотя, может быть, это все отговорки и мы просто оказались не готовы — к тому, что жизнь изменится, к ответственности.
Самое ужасное для меня было то, что ждало меня после принятия решения. Мой врач сказала, что мне дадут таблетку, которая спровоцирует выкидыш, и занять это может до суток. К счастью (хотя какое тут счастье), я нашла клинику, которая проводит такие процедуры под общим наркозом, производя некоторые предварительные манипуляции, которые помогают сделать эту процедуру максимально нетравматичной (в том числе и физиологически) для женщины. Я просто заснула, и все закончилось.
С последствиями своего выбора я работала с психологом. Прошел год. Но не могу сказать, что я полностью прожила эту ситуацию. Мы очень хотим третьего ребенка, но я очень боюсь — беременности, последствий, необходимости выбирать. Мы даже рассматривали вариант ЭКО, но пока этот вопрос остается открытым. Единственное, что я могу делать, — это помогать фондам, которые поддерживают семьи, воспитывающие таких детей, и искренне восхищаться смелостью родителей.
Вывода, наверное, не будет. Когда я искала истории тех, у кого тест ошибся, мой мозг игнорировал истории тех, кто тест не делал, и тех, у кого ни одно из УЗИ не показало синдром, а об особенностях родители узнавали уже после родов. Наверное, в этой ситуации выбора бы у меня не было, я бы не отказалась от своего ребенка. Тест дал мне выбор, и я сделала его не в пользу ребенка с особенностями. Но с этим выбором живу только я — хотя бы он не влияет на моих сыновей.
Интересное по теме
«Выкидыш — это способ, которым организм защищает себя от риска»: колонка о том, что перинатальная утрата не всегда становится вселенским горем
Я сижу перед кабинетом УЗИ, слышу сердцебиение чужого ребенка и чувствую, как схожу с ума. К горлу подкатывает комок. Глаза увлажняются.
Гири на душе становятся невыносимыми и прибивают к земле. Я жду своей очереди. Через 20 минут мне скажут исход моей жизни.
Пять лет назад, когда я пришла на первый в своей жизни скрининг по беременности, я была другая — самоуверенная, веселая, немного надменно смотрящая на женщин в очереди.
В кабинете врач была груба, смотря в монитор, хмурила брови и что-то записывала. Она говорила непонятные для меня слова, хлопала по животу, чтобы ребенок повернулся нужным ракурсом, повторяла: «Какой кривой и страшненький!», отругала за то, что мы перед переносом эмбриона не сделали генетическую диагностику (а мы и знать об этом не знали). Я была в оцепенении и не могла вообще ничего сказать. В финале она вручила мне заключение с диагнозом «мегацистис и другие пороки развития» и направила на сдачу крови. Я, конечно же, сразу ринулась в интернет, чтобы разузнать про этот непонятный мне диагноз.
Кровь я сдавала на автопилоте. На нем же пришла и к своему врачу в ЖК. На удивление, после ознакомления с заключением врач сказала мне, чуть не плачущей, что не надо расстраиваться и стоит дождаться результатов крови. И добавила: «Что это еще за диагноз такой? Они как напишут чего!» и отправила меня восвояси ждать результатов анализов.
Через неделю раздался звонок. У меня холодок побежал по спине и сердце застучало сильнее.
— Алло?
— Вам необходимо явиться за документами и записаться в краевой перинатальный центр на консультацию к генетику.
Потом были консультации, УЗИ, амниоцентез, консилиум… Помню жгучую боль в животе от прокола матки и щемящую боль в сердце от слов диагноста: «Вот видите сердцебиение у вашего малыша? Все хорошо!» Но хорошо не было, потому что уже тогда, лежа на кушетке, я понимала, что мочевой пузырь моего ребенка — сына, как выяснилось позднее, — стремительно растет и через пару недель убьет его и начнет отравлять меня.
Потом была госпитализация. Таблетка для прерывания беременности сработала только на третий раз. Мне повезло с дежурившей бригадой врачей. Все было быстро и безболезненно. «Лучше уж так, чем как у меня, на седьмом месяце», — подбадривала меня медсестра.
Второго в своей жизни первого скрининга я ждала с коктейлем из надежды, ужаса и отчаяния. Последняя неделя была худшей за последние пять лет. Сегодня все прошло иначе. Врач УЗД повторяла: «Норма. Норма. Мне все нравится». Впереди меня ждут результаты крови и надежда на светлое будущее.
Интересное по теме
Очень много боли: история перинатальной утраты
Это была моя первая беременность. Я ждала ее достаточно долго, с мужем все планировали. Узнала о беременности на четвертой неделе. Но на пятой-шестой (не помню точно, из памяти стерлось самое плохое в тот период) у меня была угроза выкидыша и меня положили в больницу на сохранение. Я подумала: «Ну, с каждой бывает, нужно было просто себя беречь». Это я уже потом подумала, что, скорее всего, этот выкидыш должен был произойти естественно, но беременность сохранилась и там я первый раз услышала сердцебиение своего ребенка.
Время шло, все было как у всех, я с интересом наблюдала за своим организмом и вот наконец-то назначение врача на первый скрининг на 11-й неделе. Врач назначила дату записи, нужно было ехать в соседний город, я отпросилась с работы, села в такси и поехала на УЗИ.
Как и во многих бесплатных консультациях, врач была не особо любезной, выдавала негатив, но, когда она уж слишком долго водила датчиком УЗИ, ее отношение поменялось. Она сказала, что у ребенка отсутствует носовая косточка и это признак синдрома Дауна.
Сначала я ей не поверила, но меня начало трясти от страха. Она сказала, что это точный диагноз, у нее 20 лет опыта, она не может ошибиться. Я вышла из кабинета вся в слезах, хотя до того, как я зашла в кабинет, хотела сделать фото скрининга, как у женщины, которая была на приеме до меня и которая выходила с мужем из кабинета счастливая.
Но я была абсолютно одна. Я вышла на улицу в полном ужасе, как-то вызвала такси и поехала домой. Всю дорогу я плакала так, как никогда не плакала, мне было страшно и одиноко. Я приехала домой, залезла под одеяло с головой и плакала, плакала, плакала. В тот же день мной было принято решение делать аборт, потому что в голове четко и ясно звучала мысль: «Я не эгоистка, я не хочу портить жизнь ни себе, ни ребенку, который всю свою жизнь будет мучиться от своего диагноза».
Но надежда на здорового ребенка еще была. УЗИ могло быть неточным, и врач из ЖК направила меня в центр генетики, где мне сделали ужасный тест на биопсию хориона (весьма неприятная процедура). И я, снова в слезах, поехала домой. Ждать результатов сказали десять рабочих дней, должны были позвонить, но обратной связи с этим центром почему-то не было. Я ждала МЕСЯЦ! Месяц мучений, сомнений, надежд, ведро слез.
Я решила взять этот вопрос в свои руки и через свои связи выходить на этот центр. Уж не знаю, удалось мне это или нет, но на следующий день после того, как я на кое-кого вышла, мне позвонили оттуда и подтвердили мой диагноз. Я поехала в центр для повторного УЗИ и уже там мне выдали бумагу на прерывание беременности по медпоказаниям.
Я легла в роддом на 18-й неделе. Я была там четыре дня, положили меня в пятницу. В субботу и воскресенье врача не было и я периодически выходила из палаты счастливых беременных девочек, чтобы порыдать на лестнице, где никто не ходит. В понедельник мне дали ту самую таблетку, которая стала отторгать ребенка, начались схватки, которые перешли в ужасные боли. Это были настоящие роды, но во время этой процедуры не ставят эпидуралку — только обезболивающая таблетка, которая мне не помогла. Я мучилась в общей сложности 14 часов. Уже к ночи я родила девочку весом 164 грамма. Меня сразу увезли на чистку.
После того как все закончилось, мне стало легче. Потому что был страх из-за самой процедуры. Самое грустное во всей этой истории, что, как бы тебя ни поддерживали муж, мама, сестра или еще кто-то, все равно ты остаешься с этим одна, в этих одиноких российских больницах.
Еще долго мы с мужем грустили по ребенку и из-за того, как судьба сыграла с нами злую шутку. Я всегда думала, что где-то там женщины делают аборты из-за грустных диагнозов или, наоборот, рожают детей-инвалидов… Это происходит с кем-то, но не со мной, у меня такого не будет. Но вот это произошло со мной, и я попала в ту статистику, где на три тысячи здоровых малышей мой ребенок генетически поломан.
Сколько статей было прочитано, что вдруг все врачи ошибались, ребенок рождался здоровым и крепким, но это было не про меня. После этого положено сдать анализ на кариотип. Мы с мужем его сделали, и у нас нет поломанных генов. Просто так получилось. Просто судьба нам приготовила такое испытание.
Насколько я знаю, есть большие риски при рождении ребенка с синдромом Дауна. Он может покорять вершины и быть социально адаптированным или же всю жизнь просидеть в инвалидном кресле и не произнести ни слова. Здесь бессильны и УЗИ, и любые современные приборы… Я не решаюсь ни с кем делиться этим опытом, я боюсь сплетен и обсуждений за спиной. О всей ситуации знают только мои близкие люди.
После пережитого я себя очень жалею, хоть и говорят, что жалость — плохое чувство, но в этом случае, я считаю, это абсолютно нормально. Мне жаль себя и всех тех женщин, которым приходится через это пройти. Это большое потрясение для организма и для души. Я больше скажу, мой мозг стер дату этой процедуры… Я помню что это был март, но точную дату забыла и не хочу вспоминать.
Многие женщины, делая аборт по медпоказаниям, чувствуют, что они как будто в чем-то виноваты. Я в своей жизни, на мой взгляд, поступила так, как и должна была поступить. Я ни в чем не виновата! Да, это тяжело, это нужно принять. Но я все сделала так, как и должна была сделать!
Спустя два года мы решились на второго ребенка. Беременность была нормальной и без угроз на ранних сроках. В этот раз на первый скрининг со мной поехал муж: я не хотела вновь переживать все это в одиночку. УЗИ прошло хорошо, ребенок был абсолютно здоров и я получила ту самую первую фотографию!
Коллеги спрашивали, не хочу ли я устроить гендер-пати. А я просто не могу себе этого позволить. Вторая беременность прошла в страхе, потому что первая была неудачна. Я не думаю, что мамы, пережившие такой опыт, могут себе позволить расслабиться и получать удовольствие от новой беременности.
У нас родилась здоровая дочка.
Еще почитать по теме
«Врач спросил, хочу ли я попрощаться. Акушерка зажала рот рукой и отвернулась»: история одной перинатальной потери
