«Мама боится меня и завидует мне, она маленькая недолюбленная девочка. Мне ее жаль»

34-летняя Майя прошла в отношениях с родителями большой путь — от одиночества в холодной и отвергающей семье до принятия: себя, родителей и того факта, что они никогда не смогут дать ей то, в чем она так нуждается. О том, как полностью взять на себя ответственность за свою жизнь и попробовать построить ее совсем иначе, Майя рассказала НЭН.

Последние 17 лет я не живу с родителями, но не важно, живешь ты в одной квартире или на другом конце Земли — отношения с ними останутся навсегда. Где-то прочитала, что, если у вас были родители, вам нужен психотерапевт. Подпишусь под этим.

Хорошая новость: если в детстве выбора не было, то сейчас есть. Я выбираю иметь отношения и чувствую, как они меняются — в моей голове, в моих действиях, в моей реальности.

«А какие у вас отношения?» — спросит любой психолог, когда скажешь что-то про маму или папу. Я тяжело вздохну, потому что, как я люблю говорить, внутри много всего поднимается, а рот только один, чтобы что-то облечь в слова. Но именно называя, проговаривая и обозначая, можно понять, что было, что не нравится, а чего бы хотелось. Отношения взрослых детей с взрослыми родителями — это работа, процесс: нелинейный, сложный, странный, с провалами, живой.

Мы с родителями живем в разных городах и странах, созваниваемся по видео, нерегулярно, по желанию. Практически каждый раз я испытываю большое сопротивление, психика так защищает меня от боли и разочарования. Потому что, общаясь с родителями, я впадаю в детское состояние и жду любви, безусловного принятия, поддержки. Но не получаю. Годы психотерапии дали мне ответ почему: потому что мои родители не могут дать мне того, чего у них нет. Как просто и больно. Вы же не ждете, например, что шестимесячный ребенок вдруг начнет ходить.

Интересное по теме

Родители меня травмировали. Нужно ли их прощать?

Мы не обсуждаем планы, я о чем-то рассказываю, но очень ограниченно, я люблю рассказывать о плохом, я впадаю в жертву. Мне неприятно это признавать, но это единственный усвоенный мною механизм общения с родителями, напряжение и жертва — так я хоть как-то держусь, чтобы не рассыпаться от боли, одиночества, разочарования и отвержения. Все это родом из довербального периода. Родители СССР не знали, что такое принятие, безусловная любовь, сочувствие. Не знали как дети и не узнали как взрослые. И принять это очень и очень сложно.

Моя мама любит говорить: «Мы же самые близкие люди». Ума и сердца не приложу, откуда она это взяла. Подозреваю, этот шаблон как-то ее защищает.

Я заболела анорексией в подростковом возрасте, она отморозилась и ждала, что само все пройдет. Да, я все еще обижаюсь на нее.

Она серьезно заболела и не сказала мне. Я случайно узнала, что она ложится в больницу. Она боится меня неосознанно, она завидует мне неосознанно, она маленькая недолюбленная своей мамой девочка, и мне очень жаль ее. Мы не самые близкие люди.

Близость в такой семье, как моя родительская, — это опасно: тебя отвергнут, ты плохая, ты не такая, ты сложная. Мамуль, «ты сложная» — это означает, что тебе со мной сложно, и больше ничего. Я нормальная, со мной все в порядке, мне можно радоваться, мне можно быть красивой, богатой, привлекать внимание, а еще иногда быть плохой, ленивой, наглой, сексуальной — или какой тебе там, мам, нельзя.

Интересное по теме

«Почему ты никогда не можешь нормально выглядеть?!» Отрывок из книги «Они не изменятся. Как взрослым детям преодолеть травмы и освободиться от токсичного влияния родителей»

Я возвращаю ей ее вину, ее страхи, ее боль — я учусь жить отдельно, и это получается все лучше и лучше. Отдельно психологически — остальное у меня давно есть. Своя семья, свой ребенок. «Но вы же сама уже мама», — говорит мне психолог.

Я люблю тебя, мама. Все дети любят своих родителей — как же мало в жизни аксиом!

С папой отношения еще более странные: они как бы есть по умолчанию, но как бы и нет. Его дистанция со мной, его обращение на вы, его собственные психологические травмы, его детство — это имеет значение. Мы иногда разговариваем, и я даже получаю от такого общения удовольствие. Он невероятно умный, начитанный, гордый, со странным чувством юмора. Он не знал, как со мной общаться, как много отец должен дать дочери.

С годами, огромной внутренней работой, осознаванием и слезами я пришла к тому, что я понимаю, что я выросла в холодной, безэмоциональной семье, у меня не было ни одного бунта — ни в три, ни в семь, ни в 14, меня загасили, подавили. Я была послушной отличницей, и не от кого было оттолкнуться, некому сопротивляться, ни одного базового психологически взрослого, чтобы обрести себя. Это больно и грустно.

В 34 я проживаю эту грусть, эту пропасть, это одиночество, я проживаю и выстраиваю — очень маленькими, но важными шагами — опору на себя.

Мне хочется, чтобы этот текст был светлым. И я нащупываю в себе благодарность. Она выглядит как маленькое золотое яйцо в самом сердце. Благодарность за то, что дали что могли. За то, что я умная, сильная, красивая, целеустремленная. А чего нет — то найду.

Я не буду спрашивать совета у родителей, не буду делиться с ними болью и радостью, но буду делиться с ними частичками жизни — как-то, какими-то, я пока ищу их. Я наконец-то поняла, что мои отношения — это моя ответственность, а их я не буду тащить за собой. Они действуют и живут как могут.

Хотела бы я что-то изменить? Да, я бы хотела, чтобы родители были более активные, более легкие на подъем, более уверенные, сильные, смелые. Чтобы они были немного не они, чувствуете? Но изменить что-то можно, только приняв, увидев другого — обычного, сомневающегося, испуганного, не знающего, теплого, живого, отдельного.

Из реального — нет, я бы не хотела ничего менять. Я хотела бы, чтобы мне было только немного легче с ними общаться. И с собой. И, похоже, у меня это получается.