Почему я не хочу второго ребенка: честный ответ матери, решившей остановиться на первенце

Я обожаю нашего педиатра. Она такая умная французская леди, полная доброты. Однажды, когда у меня еще не было страховки, она разрешила мне заплатить ей объятиями. Конечно, позднее она выставила мне счет, но тогда она отнеслась к моим слезам унижения очень сердечно. Я так ее люблю, что даже несмотря на то, что я переехала, я все равно отправляюсь ее повидать дважды в год. Но есть в ней кое-что, что меня дико бесит: каждый раз, когда я собираюсь с ней прощаться, она спрашивает меня на своем франглийском, когда же я наконец рожу своей дочери братика или сестренку, потому что у ребенка должны быть братики и сестренки.

Честно говоря, она не одна такая. Есть такое особое время в жизни женщины, где-то начиная с 20 с хвостиком и заканчивая 30 с хвостиком, когда всем интересно, что происходит у нее между ног и никто не стесняется задавать ей в связи с этим вопросы. Все — от кассирши в магазине до четвертой троюродной сестры — хотят знать, как у вас дела, там, внизу.

Когда у меня уже родился ребенок, а потом я вышла замуж за человека, с которым жила во грехе, главным вопросом стал тот, что касается прибавления в нашей семье. Мол, когда уже. Мой ответ — никогда. Иногда я думаю, что мне пора сделать татуировку на лице и перечислить все доводы против, чтобы люди больше не задавали мне этого вопроса.

Я люблю спать. Это причина номер один, по которой я не собираюсь заказывать в интернет-магазине кокосовое масло и эти странные прокладки для кормящих матерей. Я люблю спать. Я так люблю спать, что вышла бы за сон замуж, родила от него ребенка и продолжила отклонять вопросы о том, когда мы с ним родим второго. Моя дочь только начала спать всю ночь напролет, и то — если не болеет и ей не снятся кошмары. Сама идея начинать свой новый день с орущим младенцем на руках приводит меня в такую ярость, что мне сразу хочется выпить. Много вина. К счастью, я могу просто лечь поспать.

Я ненавижу своих братьев и сестер. Ну, скажем так, это не совсем правда. С одним из своих сиблингов я не общаюсь, со вторым поддерживаю связь постольку-поскольку и только с третьим я близка. Так что на самом деле я их не ненавижу. Но люди продолжают говорить, как они любят своих братьев и сестер, и поэтому считают, что все должны любить своих. Но на самом деле вот что: вполне возможно, что они себя обманывают и смотрят на свое прошлое сквозь розовые очки. Мы с братом стали близки, только повзрослев. В детстве он был тот еще придурок, и я уверена, что он может сказать то же и обо мне.

Я люблю свои деньги. Дети, они буквально питаются деньгами. Да, я знала об этом, когда подписывалась на ребенка номер один, но только позже я осознала, что она будет рядом со мной по меньшей мере до 18 лет. Подгузники ужасно дорогие. Потом спорт, танцы, айфоны и одежда. Потом — учеба. И чем меньше у тебя детей, тем выше вероятность того, что они получат хорошее образование в хорошем месте, потому что ты сможешь это потянуть.

Я ненавижу быть беременной. Я настолько ненавижу быть беременной, что готова сама себе провести гинекологический осмотр прямо посреди Randall’s (сеть супермаркетов — прим. НЭН), послушать всю дискографию Nickelback и посмотреть, как Раш Лимбо и губернатор Перри на протяжении восьми часов вяжут что-то в форме вагины, чем снова быть беременной.

Я ужасный человек. Я знаю, что второй ребенок в моей семье станет или любимчиком, или изгоем. Многие говорят, что я преувеличиваю, но это только потому, что они меня плохо знают. Как-то мы купили собаку, и я до сих пор тайно сержусь на нее, потому что мне приходится пылесосить. Я знаю, дети — это не собаки. Дети — это собаки, помноженные на сто тысяч миллионов. У меня есть подруга, у нее трое, и она говорит, что у нее нет любимчика, и я ей верю. Потому что она хороший человек, а я нет.

Моя дочь — ужасный человек. Ну, не совсем ужасный, но все же. Есть у меня еще одна подруга, которая иногда оставляет своего малыша у меня. Он еще совсем кроха, поэтому понятия не имеет, что мир вокруг полон опасности, и потому нуждается в пристальном внимании. В такие дни моя дочь идет к себе в комнату и пишет трагические стихи. А когда ее спрашивают, хочет ли она, чтобы у нее появился братик или сестричка, она отвечает взглядом, полным неодобрения. Позволяю ли я своему ребенку диктовать мне свои условия? Нет. Осознаю ли я, что наша жизнь превратится в ад, когда у нас будет маленькое существо, которое даже голову держать не умеет, зато умеет забрызгать все самое дорогое сердцу моей дочери срыгнутым молоком? Да.

Мне не нужен наследник, но спасибо за вашу непрошеную заботу. Когда меня впервые спросили, не жалею ли я о том, что у меня нет сына, который мог бы продолжить фамилию, я была готова начать убивать. В моей дочери — мои гены, на то, чтобы носить их в себе, способны не только мальчики. А когда она выйдет замуж и поменяет фамилию, Эдвардсы не вымрут.

Потому что не хочу. Я просто не хочу второго ребенка, понятно? Мне нравятся большие семьи, правда. И я не считаю, что знаю лучше других людей и лучше других семей. Я понимаю, что хаос, который царит в большой семье, может быть комфортным и приятным. Я выросла в семье с 11 детьми, так что я знаю, о чем говорю. Но теперь я хочу жить так, как живу. Может быть, тот факт, что она у меня одна, травмирует мою дочь — во всяком случае, многие уверены в этом. Но я предпочитаю думать, что современная семья может выглядеть как угодно: в ней может быть две мамы, только папа и ребенок, в ней может быть двое детей, куча детей, огромное количество детей, а может быть один.

Ну и потом, если я рожу второго, я знаю, что еще до того, как он научится ходить на горшок, люди начнут спрашивать меня, когда у нас будет третий.