«Я больше не буду спать в туалете с крысами?»

Саше* было четыре года, когда его мама Елена узнала, что в детском саду над ним издеваются воспитательницы. В попытках добиться справедливости она, будучи штукатуром, получила юридическое образование и стала адвокатом. А Саша вырос и, закончив школу, ушел воевать на Донбасс. Он был дважды ранен и вернулся спустя полтора года. Сейчас ему 21, и он решает, что будет делать в жизни дальше.

*имена всех героев изменены.

«Я сердился одним глазом»

Весной 2005 года четырехлетний Саша — младший сын Елены — стал каждую ночь просыпаться, плакать, приходить в их с мужем комнату и не хотел возвращаться к себе. А еще он отказывался идти в детский сад. Когда его вели, тормозил всем, чем мог. Не водить Сашу в сад возможности не было: родители работали, дочь ходила в балетную школу.

«Летом мы уехали в отпуск в Геленджик, — рассказывает Елена. — Саша больше месяца не ходил в сад, стал веселый, активный. А когда мы вернулись и 1 сентября снова повели его туда, ревел всю дорогу — „не хочу“, „не пойду“. Воспитательницы сказали: „Наверное, на море больше понравилось, чем в садике“. Ребенок постоянно был в подавленном состоянии, вздрагивал, боялся любых шумов. Мы общались с воспитателями — они разводили руками, говорили, все нормально».

7 ноября 2005 года в группу по недосмотру приняли девочку с конъюнктивитом. Когда это выяснилось, больного ребенка отправили домой, а всем остальным детям проверяли глаза.

«Сашины тоже посмотрели, — вспоминает Елена, — Все было хорошо, глазки чистые. Но воспитательница для профилактики решила всем детям закапать капли. Она ловила детей, клала к себе на колени или зажимала между коленей, запрокидывала им голову и капала. Воспитательница не мыла руки после каждого ребенка, не согласовала применение лекарства с родителями. А у Саши с рождения пиелоэктазия почек — расширение лоханок, и у него на препарат могла быть тяжелая реакция».

Детям капали в глаза и второй раз в тот день, во время тихого часа, когда они лежали на раскладушках. Саша не хотел открывать глаза, один глаз держал закрытым. Позже на допросе он скажет, что «сердился одним глазом».

«Тогда воспитательница села ему на ноги и ударила его по лицу, — вспоминает мама Саши. — Он испугался, открыл глаз, и она закапала ему лекарство. Потом он долго плакал. Когда я забирала Сашу из сада, я его не узнала: у него постоянно сжимались и моргали глаза, появился сумасшедший тик, а на виске был синяк. Я спросила, что это такое — а там была уже другая воспитательница, не та, которая закапывала. Она ответила: „Вот, Анна Васильевна капала детям в качестве профилактики конъюнктивита и просила родителей приносить, у кого какие есть препараты, чтобы продолжить закапывать глаза на следующий день. Это все пройдет, все хорошо будет“».

Про синяк она сказала, что, возможно, Саша ударился.

На следующий день, 8 ноября, папа привел сына в садик и строго запретил что-то капать Саше.

Интересное по теме

Шлепки по попе и «двойка» на лбу: как наказывают детей в садах и школах, и почему это до сих пор происходит

Дело не в глазах

После сада родители отвели Сашу к окулисту. Осмотрев ребенка, врач сказала, что с глазами у него все в порядке, и рекомендовала показать его неврологу. Она обратила внимание на пальцевидный синяк на виске. Саша рассказал, что это воспитательница накануне так сильно держала его за голову, когда он сопротивлялся.

Быстро записаться на прием к неврологу не удалось. Поскольку постоянное моргание не прекращалось, Елена позвонила знакомому неврологу. Он успокоил женщину, сказал, что такое бывает, ребенок перенервничал, испугался, но все пройдет. Посоветовал купить ему новых игрушек, чтобы он отвлекался.

«Мы послушались врача, купили Саше кучу игрушек, — продолжает Елена. — Когда он играл, глаза начинали нормально работать. Но когда оставлял игрушки, тик возобновлялся. Я все же записала Сашу в институт Бехтерева на платный прием.

На приеме в институте Бехтерева врач поставила Саше диагноз «тикозный гиперкинез» — патологические непроизвольные движения, внезапно возникающие в одной мышце или группе мышц. Причиной появления синдрома могут быть врожденные или приобретенные в течение жизни поражения нервной системы. У таких тиков может быть и психогенная природа — когда они развиваются в результате острой психической травмы или тревожных расстройств.

Врач назначила Саше лечение и рекомендовала не прекращать посещение садика, чтобы ребенок общался со сверстниками.

«Я больше не буду спать в туалете с крысами?»

«Когда мы вели Сашу в сад, он опять начинал капризничать. А мы, следуя совету врача, продолжали его водить, чтобы он не чувствовал себя больным, — рассказывает Елена. — К концу недели мы увидели, что у него уже вся голова дергается и появились вокальные тики. Тут мы уже совсем испугались и перестали водить его в сад. Мы пожаловались в Роспотребнадзор и районный отдел образования, на то, что к детям применяли лечение без согласования с родителями, обращались к губернатору и вице-губернатору. В итоге заведующую оштрафовали. Я написала в районный отдел образования и потребовала место в другом детском саду. Нам дали место в оздоровительном учреждении.

Я это рассказываю, и у меня до сих пор эмоции зашкаливают».

Оказалось, что в саду над Сашей и еще тремя мальчиками издевались воспитательницы.

Во время тихого часа дети иногда щекотали друг друга, смеялись, бегали. Воспитатели, которые пили чай в соседней группе, услышав это, возвращались и наказывали их. Детям ставили раскладушки в туалетной комнате. Свет туда почти не проникал — еще в советские времена большое окно было закрашено белой краской, которая со временем стала почти черной. А еще там были крысы. Как позже выяснилось, один раз большая крыса даже выскочила в группу, где были дети, и туалетную стали закрывать. Вот сюда отправляли особо активных детей на тихий час.

Сашу как прорвало, он рассказал родителям и про другие издевательства воспитательниц.

Когда он или кто-то еще из мальчиков шумели, их выводили в соседнюю группу раздетыми, босиком, и заставляли стоять с поднятыми руками. Если они их опускали, их били по рукам. «Я сама попробовала: очень тяжело больше двух минут держать руки, даже мне, взрослой, — говорит Елена. — Это издевательство видели музыкальный работник и воспитатели другой группы. Это воспринималось как норма. А для детей это, наверное, был устрашающий момент».

Как-то они сидели за столом, и воспитательница сказала всем молчать, а Саша и его друг все равно разговаривали. Тогда воспитательница заклеила им скотчем рты. Саше было трудно дышать, он пытался сорвать скотч, но воспитательница связала ему руки за спиной скотчем.

На физкультуре Сашу запирали в подсобку с граблями и швабрами, когда у него не получалось какое-то упражнение. И там он один находился, пока остальные дети занимались.

Интересное по теме

Мой ребенок отказался ходить в детский сад: личный опыт и несколько выводов

Суд над папой и новый садик

«Когда я все это услышала, я сразу пошла к нянечке — она жила в моем доме. Она рассказала, что, возвращаясь с обеда, иногда правда видела раскладушки в туалетной комнате, дети еще спали на них. Но воспитатели ей говорили не лезть не в свое дело, они сами знают, как воспитывать детей, а ее дело — кастрюли и уборка, — продолжает Елена. — Я написала заявление о преступлении в прокуратуру. Больше никто из родителей не захотел обращаться в органы.

Дело не возбуждали. Я написала второй, третий раз. Во время проверки несколько детей подтвердили то, что рассказывал Саша. Самого сына тоже допрашивали. Этот допрос у меня есть на видео (есть в распоряжении редакции).

Параллельно к ответственности пытались привлечь моего мужа за конфликт с медсестрой — сначала обвинили в угрозе убийством, а потом переквалифицировали на более тяжкую статью — покушение на убийство, хотя он и пальцем ее не тронул.

Дело быстро передали в суд, рассматривали его год и восемь месяцев, и в конце концов прекратили по реабилитирующим основаниям (решение суда есть в распоряжении редакции). „Потерпевшая“ медсестра заявила, что мой муж причинил ей физическую боль, но она не желает привлекать его к уголовной ответственности. У нас есть письменное извинение районного прокурора от имени государства за незаконное уголовное преследование».

Саша между тем ходил в новый детский сад с удовольствием, там к нему относились хорошо. Он любил собирать конструкторы, долго мог сидеть с ними.

По словам Елены, проблем в этом саду почти не было. Единственный раз, как-то через год, когда Саша плохо себя вел и не хотел ложиться спать, нянечка ему пригрозила: «Если будешь так себя вести, пойдешь в старый детский сад». У него была истерика, все лечение сошло на нет, снова появились вокализации, повороты головы, все тело двигалось как будто непроизвольно. Он плакал: «Мама, только не отдавай меня в тот сад».

Сашу поставили на учет в ПНД, диагноз — тикоидный гиперкинез и невроз навязчивых движений. «Мы долго лечили сына, с большим количеством серьезных препаратов. Раз-два в неделю ездили на реабилитацию, к врачам, — делится Елена. — Страхи у него сохранялись класса до восьмого — боялся шумов, шорохов, дома не мог один оставаться, так что кто-то постоянно был с ним — я, папа или сестра. Мы очень боялись, что он не вылечится».

Интересное по теме

От быстрого эффекта к пожизненной травме: наказания детей в цифрах и фактах

Уголовное дело

В возбуждении дела в отношении воспитателей продолжали отказывать. Елена отказы обжаловала. Через два с половиной года дело наконец возбудили, но не по 111-й статье (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью), а по 112-й (умышленное причинение средней тяжести вреда). Хотя, по мнению Елены, это должна была быть 111-ая, так как у Саши развилось психическое расстройство.

Расследование дела прекращали в общей сложности восемь раз. Елена обжаловала прекращения, суд удовлетворял жалобы, и расследование возобновлялось. Но по сути ничего не менялось — только дата вынесения постановления о прекращении расследования и иногда — фамилия следователя.

Для дела важно было установить, что психическое расстройство развилось у Саши именно из-за жестокого обращения в саду. Назначили психолого-психиатрическую экспертизу.

«Мы приехали на экспертизу к восьми утра, ребенок не выспался, был под препаратами, меня не допустили в помещение, где с ним работали, — рассказывает Елена. — Потом отправились к психиатрам — мальчик вышел из кабинета заплаканный, сказал, что над ним смеялись. В заключении эксперты написали, что не могут установить причинно-следственную связь между действиями воспитателя и состоянием здоровья ребенка. Предположили, что дело могло быть в органическом поражении мозга. На основании этого заключения (есть в распоряжении редакции) уголовное дело в очередной раз прекратили.

Я очень испугалась, услышав про органику. Мы сделали Саше МРТ в клинике на хорошем зарубежном аппарате. Исследование показало, что все у него с мозгом в порядке. Со всеми материалами я поехала в Москву. В институте Сербского на эту экспертизу сделали рецензию и пришли к выводу, что обследование проведено не в полном объеме, нужна повторная экспертиза.

Ее проводили в том же институте Сербского. Там была огромная комиссия. Во время обследования Саша был расслаблен, выполнил все задания. Комиссия установила прямую причинно-следственную связь между действиями воспитателей и последствиями для Саши (заключение есть в распоряжении редакции). Но дело все равно было прекращено — в связи с тем, что воспитатели «не осознавали, к чему могут привести их действия, их действия не были умышленными».

Из штукатуров — в адвокаты

Ситуация, по словам Елены, совершенно ее захватила. Ей пришлось самостоятельно работать сначала по делу супруга, потом — добиваться преследования воспитателей. Нанятые адвокаты работали плохо.

«По образованию я радиотехник, с начала 90-х работала штукатуром-маляром, а после успешного завершения дела мужа он сказал: „Если бы не ты, этого оправдания не получилось бы“, — и настоял, чтобы я пошла учиться, — говорит Елена. — В 2007 году я поступила на юрфак, шесть лет училась на заочном, выбрала кафедру уголовного права — учеба помогала мне двигать дело Саши.

Закончив университет, я устроилась стажером к одному из преподавателей кафедры уголовного процесса, адвокату, перенимала у нее опыт. В ходе стажировки стала составлять жалобу в Европейский суд с жалобой на пытки сына и на то, что наши органы по сути не расследовали дело. Жалобу я писала очень долго, собирала материалы. Мне помогали Комитет против пыток (признан Минюстом иностранным агентом) и руководитель отдела международно-правовой защиты Комитета Ольга Садовская».

Жалобу в ЕСПЧ (есть в распоряжении редакции) подали в 2013 году — отправили в Страсбург восемь килограммов материалов, сама жалоба была на 150 листов, остальное — приложения.

Когда ЕСПЧ стал рассматривать дело, он получил от российского правительства практику судов по привлечению сотрудников садов и школ к уголовной ответственности за жестокое обращение с детьми. Елене эти материалы тоже переслали. «Меня поразило, как у нас с этим все плохо, — делится Елена. — Например, в одном из дел нянечка окунала двухлетнего ребенка лицом в унитаз, это было зафиксировано на видео, и ей суд назначил штраф десять тысяч рублей. Я считаю, что это несоразмерно.

В переписке с ЕСПЧ мы обращали внимание на то, что за любое насилие или даже угрозу насилия в отношении полицейского — взрослого, физически подготовленного, вооруженного человека — ответственность несоразмерно выше, чем за насилие по отношению к ребенку, который не может оказать никакого сопротивления».

По делу Саши ЕСПЧ вынес постановление в 2017 году, признал нарушения. По постановлению ЕСПЧ российское правительство выплатило заявителям — Елене, ее мужу и дочери — 36 тысяч евро компенсации. Но в расследовании дела в России это постановление, по сути, не сыграло никакой роли. Его снова прекратили, и теперь уже окончательно.

«В своей адвокатской практике я не специализируюсь на делах о насилии над детьми, но, если требуется защита прав ребенка, не отказываю в помощи. Сейчас веду одно такое дело, — поделилась Елена. — Ребенок пострадал от рук своей матери. Она бывший следователь, работала по делам, связанным с незаконным оборотом наркотиков, и сама употребляла.

Когда ребенку было полгода, она употребила наркотическое средство, устроила разгром в квартире и порезала его. У него были зафиксированы травма головы, порезы на ногах и руках и синяки не теле. Чтобы спасти ребенка, полицейские вырывали решетку на окне, потому что мать не открывала дверь.

Я в деле на стороне ребенка. Считаю, что такая мама не должна продолжать его воспитывать. Возбуждено уголовное дело в отношении мамы по неисполнению обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего, сопряженное с жестоким обращением, оставлению его в опасном состоянии и истязании. Я сделаю все, чтобы мама понесла заслуженное наказание».

Саша воюет со своими страхами

В 2010 году заболела старшая дочь Елены. У нее развился аутоиммунный энцефалит, практически три года она провела в реанимации. Несмотря на то, что училась она фактически между приходами в сознание, школу закончила хорошо, а потом — колледж. Работает ассистентом стоматолога.

У Саши после восьмого класса прекратились тики. Со временем родители перестали водить его на обследования.

«В школе сын пытался перебороть себя, воевал со своими страхами, с пятого класса ходил в кружок „Юный армеец“, — делится Елена. — Там был прекрасный руководитель, они выезжали в воинские части, изучали оружие. Саша интересовался историей войн, полководцами, часами читал про это, много книг мы ему покупали. Ходил в тир, научился стрелять, опасались, что меткой стрельбой он выиграет все призы. В десятом-одиннадцатом классе они с кружком выезжали в воинскую часть. Он там стрелял лучше всех».

В 2019 году Саша закончил школу и хотел пойти в армию, но его не взяли из-за ограничений по здоровью. Тогда через две недели после выпускного он сам уехал в Луганскую народную республику (ЛНР).

«Я пыталась его удержать, но не получилось, — рассказывает Елена. — У меня было ощущение, что он пытается всем доказать, что он ничего не боится, что он силен духом. В ЛНР он прошел обучение и был снайпером, служил полтора года, у него есть военный билет ЛНР. За это время он только дважды приезжал в отпуск. Его два раза ранило. Один раз пуля попала в бронежилет, была трещина ребра. Второй раз ВСУ обстреляли блиндаж, его завалило, был перелом обеих ног. Он у меня такой парень, который готов встать на защиту, я горжусь своим сыном.

Я бы хотела, чтобы он занялся юриспруденцией, я бы передала ему свой опыт. Но пока его больше тянет к истории, возможно, будет поступать на исторический факультет. Сейчас он работает механиком».