«Важнее заботиться о живом человеке, чем горевать по тому, кого уже нет, пусть даже он был самый любимый»

23 июня — Международный день вдов. Валентина несколько лет назад потеряла любимого супруга при трагических обстоятельствах, доносила беременность и растит сына одна. Как она переживала эту трагедию? Что ей помогло справиться и чему она научилась в итоге? Читайте в монологе.

«Я беременная. Если там что-то ужасное, вы меня сразу не пугайте»

Это был обычный летний день, 26 июня 2018 года. Я вышла на улицу, чтобы ехать в офис, вспомнила, что забыла пропуск, снова поднялась в квартиру. Мой муж Герасим, Гера, думал остаться поработать дома — он был дизайнером в Bookmate, и им иногда позволяли работать удаленно даже до ковидных времен.

Я переживала, что, если он будет редко появляться в офисе, это плохо скажется на его рабочем прогрессе, поэтому настояла, чтобы он все же поехал. Он согласился, решил ехать на новом велосипеде. Я как всегда попросила, чтобы он надел шлем и был осторожен. Он ответил: «Хорошо». Я его поцеловала и ушла.

Мы к тому моменту жили вместе уже четыре года, мне было 28 лет, ему — 35. Я была на шестом месяце беременности.

На работу я приехала около 11 утра. Проверила в айфоне, где он — увидела, что где-то в районе Москворецкой набережной. Через какое-то время снова заглянула в приложение — он был все там же.

На душе начали скрести кошки. Я стала ему названивать как бешеная. Он не брал трубку.

Потом вдруг позвонил и очень странным, как будто сонным голосом, нечленораздельно сказал: «Скажи домашний адрес». Я ничего не понимала, начала диктовать адрес, спросила: «Ты что, в аварию попал?» Но он не успел ответить — связь прервалась. Когда я снова позвонила, трубку взял сотрудник скорой. Мне поплохело, я села на кресло, почувствовала, как у меня свело живот. Я сказала сотруднику скорой: «Я беременная. Если там что-то ужасное, вы меня сразу не пугайте». Я спрашивала, был ли он в шлеме. Мне отвечали: да-да, он был в шлеме.

Наш друг забрал меня с работы, мы поехали к нам домой — я подумала, что понадобятся документы Геры, зарядка для телефона, еще что-то. Я не понимала, насколько плоха ситуация, и думала, что нужно что-то принести в больницу.

Потом мне позвонили сотрудники полиции, сказали, что заберут меня из дома и повезут к Гере, в больницу Склифосовского. Почему полицейские? Мне все это казалось очень странным, сюрреалистическим.

Когда мы приехали в больницу, выяснилось, что Геру сбили полицейские. Они ехали по встречке — спешили в «Лужники» на матч — тем летом проходил Чемпионат мира по футболу.

Справедливости ради скажу, что правила нарушали оба участника ДТП: Гера должен был спешиться на пешеходном переходе, но он этого не сделал, а полицейские ехали по встречке и, кажется, у них не была включена сигнальная сирена.

«Для них это будничная история, а у тебя только что жизнь остановилась»

Авария была тяжелая, Гера пролетел несколько метров. В результате — ушиб мозга, кровоизлияние, переломы костей лица. Врач в шоковом отделении сказал просто ждать.

После этого я, друзья, родители Геры, мой папа каждый день навещали Геру в реанимации в течение двух недель. Было тяжело. Сначала родители зашли посмотреть, как он выглядит. Кстати, выглядел он совершенно нормально, не было как в фильмах ужасов.

Изначально у него была как будто не смертельная травма. Я верила, что он так полежит, ему поколют лекарства и он постепенно придет в себя.

Его погрузили в медикаментозную кому. Врачи говорили, что надо с ним разговаривать о чем-то хорошем или о том, что может вызвать у него воспоминания.

И я с ним, как с ребенком, разговаривала: «Помнишь, мы с тобой ездили на дачу к моим родителям, ехали в электричке, потом шли по лесу… Надеюсь, что ты поправишься».

Когда я называла какие-то имена или места, например, поселка, где находится дача, у него начинали подергиваться веки. Возможно, он правда слышал меня.

Каждый день врачи «отключали» Геру от комы и проверяли его состояние: пытались разбудить, посмотреть, как он реагирует, может ли говорить. Постепенно эти сигналы становились все хуже, надежды оставалось все меньше. Потом у него поднялась температура, начался менингит — он заразился в больнице.

Как-то я пришла и узнала, что его перевели в другую палату (тоже в реанимации). Я зашла туда — и у меня появилось ощущение, что это палата для умирающих: там лежали очень пожилые люди, их обтирали и обмывали родственники. Мне стало плохо, я чуть не потеряла сознание.

Помню, поймала медбрата, стала спрашивать: «А врач подойдет? Что вообще происходит?» Он что-то пробубнил в ответ и отошел. В тот же день мы еще раз столкнулись с этим медбратом в больнице. Я сидела в коридоре, он увидел меня и шел навстречу, утирая слезы. До сих пор помню эту картину.

Либо его так «пробила» наша с Герой история — я беременная, муж при смерти. Либо он просто устал на этой работе — очень тяжело врачам и медбратьям в реанимации.

Как-то я приехала в больницу, это было примерно через две недели после аварии, и родители Геры сообщили мне, что ночью у него два или три раза останавливалось сердце. Видимо, организм уже не справлялся с нагрузкой. Врачи сказали: «Можете пойти проститься». Я не нашла в себе сил, не смогла пойти в палату в последний раз. Может быть, я не могла поверить до конца, боялась не справиться.

В тот день я разговаривала со свекровью и сказала, что не поеду на похороны. Я была беременна, для меня это было бы слишком тяжело.

На следующий день в шесть утра Геры не стало. Мне написали об этом наши близкие друзья. Еще до этого мне звонили из больницы, но я испугалась и не взяла трубку. У меня не в первый раз умирают близкие люди. Много лет назад у меня умерла бабушка. Тогда тоже позвонили часов в семь утра и сказали: «Ваша бабушка скончалась». И ты сидишь такой, прибитый этим известием, а они говорят про морг, какие-то формальности… Для них это будничная история, а у тебя только что жизнь остановилась.

«Если бы я умер, ты бы не поцеловала меня, не посидела бы со мной?»

Мужа хоронили друзья и родители. Организовала все наша общая близкая подруга Женя, за что я ей безумно благодарна. Она крутилась, как белка в колесе, и сделала все до мельчайших подробностей так, как понравилось бы Гере.

Приезжали его коллеги, начальство. Сто человек собрались на похороны в Твери (его семья живет там) — Геру очень любили. Я в тот день оставалась дома со своей младшей сестрой и подругой, которая приехала поддержать меня. Я не жалею, что не пошла на похороны. Только где-то спустя год, уже с малышом на руках, я приехала в Тверь и попала к нему на могилу.

Когда Гера был жив, у нас с ним как-то произошла небольшая перебранка по поводу похорон. Я ему рассказывала, что, когда мы бабушку хоронили, я ее не узнала. Мне было тяжело после того, как она ушла, я пила антидепрессанты. А у него в семье принято по-другому (он армянин, родился в Дербенте, у них умершего клали в гроб, гроб ставили на стол в доме, где он стоял несколько дней; для меня это было странно). Он сказал: «Что, если бы я умер, ты бы не поцеловала меня, не посидела бы со мной?» Я ответила: «Не знаю, Гера. Зачем ты мне такие вещи говоришь?» Мы тогда немного поругались. Надеюсь, он меня простил.

Когда Гера умер, я долго не могла смириться, читала медицинские форумы, думала, может, его не так лечили. Казалось, что врачи могли его спасти, но не сделали этого. Сейчас я так не думаю.

Психологи, к которым я обращалась, говорили, что мне надо выплакаться, прорыдаться, отпустить. А я не могла — и поначалу тихо сидела, сжавшись в пружину. У меня начались панические атаки и приступы тахикардии. Позже я поняла, что это искали выхода мои эмоции, которые я запирала в себе.

Панические атаки происходят до сих пор, но я научилась с ними жить. На терапию больше не хожу, только поддерживаю связь с неврологом и психотерапевтом, которые назначили мне антидепрессанты и транквилизаторы. После трагедии я стала в целом более тревожной: стоит кому-то из близких чихнуть — и все, я уже с ума схожу, предполагаю самый катастрофический исход.

У меня была обида на мужа — за то, что он умер: «Как же так?! Ты меня оставил одну!» Говорят, это нормальное чувство в подобных ситуациях, даже если с человеком случилось что-то неожиданное и непредсказуемое. Помню, мысли постоянно крутились: «Как так? Как я теперь без тебя?!» Это страх одиночества, наверное.

«Пообещай, что будешь жить дальше»

Я искала в интернете истории женщин, которые оказывались в подобной ситуации. Их было описано на удивление мало, в основном, в западном медиапространстве. Я смотрела блог американки, у которой ребенок с синдромом Дауна и муж покончил с собой. Было интересно, что женщина на другом конце света переживает то же самое. Подписалась на рассылку американской психологини, в которой она рассказывала, как люди проживают скорбь.

Когда лежала в больнице на сохранении, прочитала книжку Анны Старобинец «Посмотри на него» (авторка рассказывает о своем опыте вынашивания ребенка, которому еще в утробе поставили несовместимый с жизнью диагноз), мне она тогда очень «зашла». Я знала, чем закончится история — у Анны и муж умер через какое-то время.

Парадоксально, но эта история дала мне надежду: люди продолжают жить и дышать, даже писать книги после таких тяжелых трагедий.

Был депрессивный период во время беременности, когда я просто лежала в кровати и читала запоем скандинавские детективы, это отвлекало меня, не позволяло погружаться в грустные мысли.

Мне очень помогли мои коллеги по работе и коллеги мужа, морально и финансово. Я даже рожала по страховке от работы, хотя мне еще было «не положено» — я не проработала к тому моменту достаточный срок, чтобы претендовать на эти преференции.

Очень помогли близкие подруги — нас четверо в «команде», одна живет во Франции, другая в Англии, мы с еще одной девочкой в России. Мы дружим с университета, каждый день на связи. Когда это случилось, они побросали свои дела и прилетели, провели со мной время, поддержали меня. Я до сих пор им очень благодарна.

Недавно вспомнила еще один наш с Герой разговор, кажется, он произошел в то же лето, когда муж умер. Он сказал: «Если кого-то из нас когда-то не станет, важно, чтобы второй человек обязательно продолжил полноценно и счастливо жить, не погружаясь в уныние. Пообещай, что, если со мной что-то случится, ты будешь жить дальше». Меня это так пробрало тогда, я заплакала. Говорю ему: «Зачем ты говоришь такие страшные вещи?» А когда трагедия случилась, я вспомнила эту фразу, и это дало мне силы двигаться вперед.

«Я до смерти Геры и я сейчас — это два разных человека»

Все мне говорили: «Вот родится мальчик, ты так погрузишься в материнство, что уже не останется времени на горевание». Звучит цинично, но так и случилось.

После смерти Геры я беременная приходила в гости к подругам, у которых были дети, погружалась в эту живую атмосферу и уже тогда почувствовала легкий кайф от грядущего материнства. Нахождение с мамами и детьми меня очень напитывало.

Родился Макар, его надо было кормить, пеленать, мыть. Я поняла, что важнее расходовать ресурс на живого человека, чем горевать по тому, которого уже нет, пусть даже это был самый прекрасный и любимый человек на свете.

Когда Макару было четыре месяца и у него был регресс сна, я иногда плакала ночами. Кажется, больше я рыдала от жалости к себе, что я одна должна следить за ребенком: мой муж «чиллит» где-то на облаках, а я тут за двоих отдуваюсь. Даже в такой ситуации я нашла место для юмора — он вообще мне очень помог справиться с горем.

Я понимала: у сына нет отца, значит, особенно важно, чтобы мама у него осталась живая, не утонула в горе. Я и сама для себя хотела нормальной, здоровой жизни: просыпаться, кормить сына, гулять с ним, пить кофе на скамейке, радоваться самым простым вещам. И это пришло со временем.

После рождения Макара я окунулась в совершенно другой мир: я была одна с малышом, с кучей новых обязанностей и ответственности, без мужа, по которому дико скучала. Меня это очень закалило. Я до смерти Геры и я сейчас — это два разных человека. От прежней меня остались только чувство юмора и оптимизм по жизни, они меня спасают.

Я стала более мягкой, гибкой, компромиссной. Лучше понимаю людей. Теперь, когда с кем-то говорю и что-то меня начинает бесить, я про себя думаю: вдруг у него какие-то проблемы, о которых я не знаю? Стало легче отпускать.

«Макар смотрит на памятник и машет ему ручкой, когда мы уезжаем»

Два года я была в декрете, потом отдала ребенка в садик и вышла на работу. Мне захотелось заниматься карьерой, расти, это был дополнительный стимул.

Я распродала все наши велосипеды (у нас с Герой их было много — мы вместе часто путешествовали, объехали на велосипедах Японию, Армению, Грузию). Я не зарекаюсь кататься на велосипеде и сыну разрешаю, но мы точно не будем делать это в Москве.

Отношений после Геры у меня ни с кем не было. Во время декрета было не до того. Потом я вышла на работу, стала расти финансово, развиваться в своей сфере. Мне это нравится.

Новых отношений мне как будто и не хочется. Я кайфую от того, что сама по себе. У нас с Герой были чудесные отношения, мне очень нравилось быть в них, но сейчас мне хватает ребенка, работы и увлечений — книжку почитать, сериал посмотреть. Наверное, у меня нет ресурса входить в новые отношения, искренне переживать еще за одного человека, заботиться о нем. Мне кажется, новые отношения должны прийти сами. Специально я к этому не стремлюсь.

Макару три с половиной года. Он знает, что папа был, а теперь его нет. Я решила, что подробности расскажу, когда он будет в более сознательном возрасте и начнет задавать вопросы. Но на кладбище мы с ним ездим. Макар смотрит на памятник и машет ему ручкой, когда мы уезжаем.