Зачем девочек и девушек подвергают калечащей операции и что с этим делать.
В конце октября четыре сестры из Дагестана, спасавшиеся от домашнего насилия, пытались пересечь границу с Грузией. На посту их задержали российские пограничники. Девушек удерживали на КПП, но спустя десять часов им все же удалось покинуть страну и добраться до безопасного места. Они рассказали, с чем им пришлось столкнуться в своих семьях. В числе прочего сестры упомянули, что в детстве их подвергли женскому обрезанию — калечащей операции на половых органах.
Женское обрезание — ритуальная практика, которую до сих пор проводят во многих странах мира. Прежде всего в Африке, Азии и на Ближнем Востоке, но не только: организация «Правовая инициатива»* рассчитала, что ежегодно в Дагестане происходит минимум 1240 калечащих операций на женских половых органах.
Цифра эта приблизительная — официальной статистики, конечно, никто не ведет. Неофициальную тоже собрать крайне сложно — тема эта табуированная, далеко не все женщины, подвергшиеся калечащей операции, готовы сообщать об этом.
Сам термин «женское обрезание» постепенно выходит из употребления, так как его могут ассоциировать с мужским обрезанием — процедурой, которую проводят в том числе и по медицинским показаниям. Для женского обрезания никаких медицинских показаний не существует — вот почему корректнее называть эту практику «калечащей операцией на женских половых органах».
Обрезанию чаще всего подвергают девочек и девушек с младенчества до 15 лет, реже — взрослых женщин.
Интересное по теме
«Женщины снова ощущают себя нормальными»: отрывок из книги Vagina Obscura
Женское обрезание не имеет ни одного положительного эффекта, но представляет серьезную угрозу физическому и ментальному здоровью женщины и даже ее будущим детям.
В долгосрочной перспективе могут проявиться инфекции мочеполовой системы, проблемы с менструацией (она может стать болезненной, возможны проблемы с выведением крови из организма), трудности в сексуальной сфере (во время полового акта женщина испытывает боль, а получить удовлетворение становится сложно или вообще невозможно); увеличение риска осложнений при беременности и родах; психологические проблемы (депрессия, тревожность, ПТСР, низкая самооценка).
В культурах, практикующих женское обрезание, считается, что эта практика подавляет либидо девушки, а значит, помогает ей устоять перед «незаконными» сексуальными отношениями — как до замужества, так и после. По сути, практика женского обрезания основывается на представлении о женщинах как о людях второго сорта, которых нужно контролировать.
О проблеме женского обрезания в России начали громко говорить благодаря правозащитникам и журналистам в 2016 году. Сначала тема прозвучала на сессии Комиссии ООН по положению женщин. В середине года на портале «Даптар» вышло несколько публикаций на эту тему, а в августе правозащитный проект «Правовая инициатива»* опубликовал доклад, посвященный калечащим операциям на женских половых органах. Про практику, о существовании которой не знали многие даже на Северном Кавказе, стало известно всей стране.
В июле 2019 года врач клиники «Айболит» в Ингушетии Изаня Нальгиева за две тысячи рублей сделала обрезание девятилетней девочке. «По версии следствия, мачеха и врач силой уложили девочку на операционный стол, затем гинеколог сделала ей надрез на капюшоне клитора. После операции отец дал дочери 500 рублей и отправил их с братом к матери в Грозный на маршрутке», — описывала фабулу дела «Медиазона»*.
Интересное по теме
Женское обрезание и насилие в семье: как живут девочки и девушки в Дагестане
Против руководства клиники, отца и мачехи следственный комитет возбуждать дело отказался. Судили только гинеколога — за нанесение легкого вреда здоровью девочки (часть 1 статьи 115 УК). Спустя три года, в 2022 году, суд признал Нальгиеву виновной, оштрафовал на 30 тысяч рублей и освободил от наказания в связи с истечением срока давности. Это первое и пока единственное в России уголовное дело по факту женского обрезания.
Почему нет других дел? Объясняет Татьяна Саввина — юристка, представляющая интересы девочки и ее мамы в ЕСПЧ: «Обычно калечащую операцию проводят по инициативе родителей. [То есть нет человека, который бы заявил об этом в правоохранительные органы как о преступлении]. А дети в силу возраста не могут понять, что с ними делают, и уж тем более обратиться за защитой своих прав. Почему „ингушское дело“ дошло до суда? Потому что девочке сделали операцию без ведома мамы — отец девочки и его новая жена. Когда мама узнала, она была в шоке, она никогда не хотела такого для своей дочери и поэтому обратилась».
По словам Саввиной, девушки, подвергшиеся обрезанию, могли бы обращаться за защитой своих прав после исполнения 18 лет, но при нынешней квалификации по статье о легком вреде здоровью это невозможно: срок давности по таким делам — два года.
По данным «Правовой инициативы»*, женское обрезание распространено в некоторых высокогорных районах Дагестана и в селах на равнине, где живут переселенцы. По всей видимости, практикуют его давно — известно, что оно было обязательным в Гумбетовском и в Унцукульском районах до 1990-х годов.
Операции в большинстве случаев подвергают дагестанок с младенчества до трех лет, иногда — до 12. Спектр операций — от удаления клитора до (в большинстве случаев) ритуальной имитации обрезания, когда пускают кровь, делают царапину или надрез. Решение обрезать девочку принимают ее мать или другие родственницы по женской линии.
Чаще всего операции делают женщины, не имеющие медицинского образования, в антисанитарных условиях — на дому, с использованием подручных средств вроде перочинных ножиков, обычных ножниц, ножниц для стрижки овец и т.п. Обезболивание девочкам не делают.
«Делают кустарно, на дому, хозяйка дома. Ножницами, отрезают маленький кусочек от клитора»; «Специальная женщина весной приезжала из гор в гости к кому-нибудь, и нас вели туда, заманивая подарками»
Практику женского обрезания на Северном Кавказе поддерживают и воспроизводят именно женщины. «Женское обрезание — это про контроль мужчины над женщиной. Но при этом именно женщины ретранслируют эту практику. Вот такой парадокс, — рассказывает президентка „Центра исследований глобальных вопросов современности и региональных проблем“ Саида Сиражутдинова. — Дело в том, что ответственность за поведение ребенка несет мать, а не отец или другой родственник-мужчина. Некоторые матери думают, что обрезание — важная превентивная мера. Она скорее не религиозный смысл несет. Это попытка не допустить того, что тебя когда-то упрекнут».
Мужчины обычно рассматривают эту практику как данность и не считают важным задумываться об этом или вмешиваться в привычный ход вещей. К такому выводу пришла «Правовая инициатива» во втором докладе, опубликованном в 2018 году.
«Эта практика оберегает женщину от греха, предположительно предотвращает разводы и разврат в обществе через снижение „бешенства“ женщин, т.е. через регулирование женской сексуальности и предотвращение сексуальных связей, считающихся порочными», — отмечали авторы доклада.
Мерч
Рассылка
Большинство женщин, прошедших через эту процедуру, помнят «о боли, стрессе и непонимании» во время операции. Тем не менее они планируют и своих дочерей отправить на обрезание.
«Травмирует, но оно нужно, наверное». «Всем мусульманкам должны делать. Без этого нельзя стать мусульманкой. Это обязательно. Это Сунна».
«Мне делали, и я делала своим детям и внукам».
Цитаты участниц исследования
«Можно предположить, что для респонденток подвергнуться обрезанию — значит признать и доказать свою качественную принадлежность к общине, а отвести дочь, внучку или родственницу на обрезание — значит продемонстрировать социальную солидарность тухума со своей общиной, поддержать репутацию большой семьи в обществе и тем самым обеспечить продолжение рода», — пишут авторы доклада.
Практикующие женское обрезание зачастую считают, что практика связана с исламом — девочку нужно подвергнуть обрезанию, чтобы «она стала мусульманкой» и попала в рай. Однако антропологи утверждают, что история практики женского обрезания восходит к доисламским обрядам инициации.
«Сама исламская религия не то, что не одобряет эти операции, она запрещает их. В Коране подобные калечащие операции не прописаны, а сунна запрещает человеку причинять вред другим людям, что женскому обрезанию противоречит, — объясняет антрополог и исламовед Ахмет Ярлыкапов. — Сегодня, конечно, никто вам не скажет: ‘Мы делаем это потому, что когда-то, в первобытные времена, это был обряд перехода’. К сожалению, появляются религиозные обоснования, которые и позволяют существование этих калечащих операций и дальше».
Интересное по теме
Каждая третья женщина в мире подвергается насилию: большой ликбез на страшную тему
Одним из первых на публикацию первого доклада отреагировал председатель координационного центра мусульман Северного Кавказа муфтий Исмаил Бердиев. «Необходимо снизить сексуальность женщин. Если бы это было применительно ко всем женщинам, это было бы очень хорошо. Женщину Всевышний создал для того, чтобы она рожала детей и их воспитывала. А это не имеет к этому никакого отношения. Женщины от этого не перестают рожать. А вот разврата было бы меньше», — заявил он.
После шквала критики Бердиев исправился, сказав, что ислам не предписывает женское обрезание и он сам не призывает его делать. Тем не менее, показательно, что муфтий посчитал возможным шутить над калечащей операцией, которая на международном уровне признана насилием над женщинами.
До того, как были опубликованы объяснения муфтия, ему успел выразить поддержку православный протоиерей Всеволод Чаплин, который пожелал этому «почтенному мужу» не отступать от своей позиции, несмотря на «феминистической вой».
Мусульманские издания и до публикации доклада выпускали статьи в поддержку женского обрезания, указывая, что оно «очень благотворно влияет на женщину»: «При этом удается избежать фактора повышенной возбудимости от внешних, порой случайных воздействий. Повышенная возбудимость при неокрепшем сознании может привести к печальным последствиям».
Продолжили они это делать и после. «В исламе это есть, и это даже приветствуется, — сказал заместитель имама махачкалинской джума-мечети Магомед Курбандибиров в 2019 году в фильме Ирины Шихман* „Бьет значит бьет“. — Это исполнение обряда, это нужно для того, чтобы человек после того, как он станет совершеннолетним, ему было легко контролировать самого себя… Лекарство врачи вносят [назначают] вместе с тем, что оно горькое, оно труднопереносимое, но оно лекарство, это нужно. То же самое и здесь».
«Это было в нашем селе, в горах. Я — дошкольница. Этот день смутно помню. Мне говорили, надо сделать, это всем девочкам делают. Деталей не помню. Женщина в годах, ножницы. У меня сохранился ее образ. Старшие родственницы меня усадили на корточки и держали. Та, что с ножницами, плохо видела. Я вырывалась, поэтому она успела отхватить кусок одной из малых половых губ. Помню свой крик, кровь и боль. А перед этим — смущение и страх. Чужой человек, а я раздетая».
В 2020 году дагестанский муфтият выпустил фетву (заключение высшего религиозного авторитета), в которой указал, что некоторые виды женского обрезания — клиторидэктомия, удаление больших или малых половых губ, инфибуляция — запрещены в исламе. Единственной возможной манипуляцией названа худэктомия — удаление лишней кожи вокруг клитора, которая может проводиться в том случае, если эта лишняя кожа есть. Однако по словам экспертов, это заявление не имело серьезного эффекта.
«Прямого тотального запрета в этой фетве нет, — говорит Саида Сиражутдинова. — Этот текст стал ответом на давление со стороны общественности — публикацию доклада, внимание СМИ, выход фильма. Муфтият решил смягчить [свою прежнюю] позицию. Но верующие не восприняли фетву как однозначный запрет. Кто-то подумал, что запретили. Кто-то — что нет. Там же есть лазейка. В начале текста женское обрезание вроде бы запрещается, а потом его не только допускают, но еще и оправдывают и дают ему обосновательную базу».
В течение нескольких дней после публикации первого доклада с просьбой расследовать материалы «Правовой инициативы»* в прокуратуру обратились председательница комиссии Общественной палаты России по поддержке семьи, детей и материнства Диана Гурцкая и Совет по правам человека. «Правовая инициатива»* также направляла материалы в прокуратуру.
Прокуратура обращалась к исследователям проблемы с просьбой предоставить контакты женщин, которые прошли через обрезание и рассказали свои истории для доклада.
«Прокуратура хотела получить от нас персональные данные, но, когда мы проводили это качественное исследование, мы никакие персональные данные не собирали, — рассказала соавтор доклада юристка Юлия Антонова. — Если бы мы запрашивали при проведении интервью какие-то персональные данные, то с нами вообще никто не захотел бы говорить, при том, что всяких проблем и препятствий в поиске этих потерпевших, в налаживании контакта, в обсуждении этой темы было очень много».
Как в итоге проводилась проверка, неизвестно: правозащитники доступа к ее материалам не получили. Известен лишь результат: прокуратура случаев женского обрезания в Дагестане не нашла.
При этом хоть небольшие, но результаты все же были: очевидно, что на проблему стали обращать больше внимания. Например, в 2018 году журналисты заметили, что одна из московских клиник предлагает клиентам операцию по женскому обрезанию. А один из наиболее коммерчески успешных российских рэперов Оксимирон* упомянул калечащую практику в песне «Красота и уродство» (на YouTube у клипа 3,6 миллиона просмотров).
Но главное: в России было заведено первое уголовное дело о женском обрезании.
После публикации доклада Минздрав РФ заявил, что считает женское обрезание калечащей практикой и напомнил, что Всемирная ассамблея здравоохранения приняла резолюцию о необходимости отказа от нее еще в 2008 году.
Одновременно с этим депутатка Государственной Думы Мария Максакова-Игенбергс предложила ввести уголовное наказание — до десяти лет лишения свободы — за проведение женского обрезания по религиозным мотивам. Дальше публичного заявления дело не пошло, хотя изменение законодательства могло бы повлиять на проблему.
Юристка Татьяна Саввина считает, что на первых порах было бы достаточно изменить квалификацию — чтобы женское обрезание расценивали не как легкий вред здоровью, а как тяжкий: «Девочке, интересы которой я представляю, удалили капюшон клитора, там осталась рана. Это определили как легкий вред. Но даже если бы клитор удалили полностью, по существующим критериям это бы отнесли к 115 статье. Но это совершенно неадекватно. Легкий вред — это кратковременное расстройство здоровья, не превышающее 21 день. В данном случае девочке нанесли рану, которая останется навсегда, это невосстановимо. И психологические последствия. скорее всего, будут. Это не учитывается в настоящей квалификации 115 статьи. Например, во Франции обрезание относят к тяжкому вреду».
Саида Сиражутдинова считает, что в Уголовном кодексе нужна отдельная статья о женском обрезании: «Нужна статья, которая прямо запрещала бы обрезание и называла его уголовно наказуемым деянием. Нужна позиция религиозных структур, которые бы работали с населением. Нужны примеры. После ингушского дела врачи, которые делают эту операцию, лишний раз убедились, что они могут ее делать, потому что, кроме маленького штрафа, не получат никакого наказания, а попадутся-не попадутся — это еще неизвестно».
«Перед моим отъездом из села родственники спохватились, что надо бы мне сделать эту операцию — обрезание. Не помню, как они мне это объяснили. Говорили, что надо куда-то пойти, что-то проверить. Плохо помню, что там произошло. Только свое недоумение и ужас от того, что кто-то снял с меня нижнее белье и вторгается в мое… Резала одна старуха. Меня держали — я вырывалась, довольно сильная, верткая была, — и она ножницами что-то отрезала. Что именно, сказать не могу. Все это было каким-то кошмаром. Но я жила там давно и привыкла, что постоянно происходит что-то странное, непонятное, не поддающееся никакой логике. И для меня, ребенка, это было в рамках допустимого. Всем же это делают. Когда на заклание ведут — тоже, наверное, понимаешь, соглашаешься и идешь».
Из интервью Нины Церетиловой
«Правовая инициатива»* считает, что решить проблему может лишь комплексный подход — как это делают не первый год в других странах: просветительская работа, усиление положения женщин в обществе, заявления политических и религиозных деятелей, изменения в законодательстве и даже введение «альтернативных обрядов».
Одна из первых статей на «Даптаре» про калечащие операции на женских половых органах называлась «Обрезанные женщины режут дочерей». Эта меткая фраза отражает парадокс проблемы: болезненную и вредную операцию, которой подвергают женщин, воспроизводят и поддерживают сами женщины!
Есть случаи, когда «обрезанные матери» отказываются «резать» дочерей, но их не так много. Не снимая ответственность за решение проблемы с женщин, важно обратить внимание и на мужчин, активное вовлечение которых в решение проблемы могло бы сыграть ключевую роль. Обычно мужчины выступают как сторонние наблюдатели, которые не принимают решений и вообще не вмешиваются в процесс. А стоило бы.
Речь и об «обычных» мужчинах, жены которых отдают дочерей под нож, — они могли бы оказать влияние на принимающих решение женщин. И о религиозных деятелях: если бы они четко заявили о тотальном запрете на женское обрезание, а в исламских изданиях прекратилась бы пропаганда этой калечащей практики, положение дел изменилось бы в лучшую сторону. Если бы к решению проблемы также присоединились политики и общественные деятели, в России возможно было бы осуществить комплексную программу, о которой писала «Правовая инициатива»*.
Однако у экспертов есть сомнения, что в ближайшие годы в России будут реализовываться хотя бы некоторые из этих мер. Отсутствие законодательства против домашнего насилия, возможное внесение поправок в семейный кодекс, предполагающих «презумпцию невиновности родителей», и законодательство о традиционных ценностях — не то поле, в котором эта жестокая традиционная практика получит заслуженное осуждение.
* — внесены Минюстом РФ в различные реестры «выполняющих функции иностранного агента».
