«Меня избегает весь медперсонал — от женщины, которая приносит еду, и до лечащего врача»: отрывок из книги о перинатальной утрате

Она обратилась к нам и предложила опубликовать отрывок из «Дня нематери». Мы предлагаем вам познакомиться и с авторкой, и с ее книгой. Слово Евгении.

В 25 лет я потеряла беременность на сроке 22 недели, мы с мужем ждали двойню — мальчика и девочку, но дети родились слишком рано, чтобы выжить. Беременность далась мне с трудом: она наступила в результате третьего цикла стимуляции овуляции (это практикуется при лечении бесплодия), я практически сразу же попала в больницу из-за гиперстимуляции, но неприятнее было столкнуться с отношением врачей ко мне и к другим, кто оказывался на соседних койках. Эти 22 недели были полны светлой надежды и слез, тревог и трудностей. Вторая часть книги посвящена проживанию горя, тому, как я и мои близкие столкнулись с опытом, к которому нельзя быть готовым.

Почему я вообще решила ее написать? Я всегда пишу в состоянии стресса, это мой способ переживания эмоций и сублимация. Я журналист по образованию, умею складывать слова в предложения, и сама ищу поддержку через тексты. Когда я столкнулась с потерей, стала искать информацию и поняла, что эта тема будто замалчивается (это был 2016 год), но уже тогда были люди, которые открыто рассказывали свои истории и это правда очень помогало мне.

Свою книгу я писала в процессе переживания горя. Параллельно постила какие-то мысли в свой ноунейм ЖЖ (тогда он был еще жив). Мне неожиданно начала приходить обратная связь от разных людей: кто-то благодарил, что я поделилась, потому что они переживали подобное и чувствовали одиночество, кто-то проявлял сочувствие и высказывал слова поддержки.

Моя книга — как раз про эту поддержку. Она, конечно, в первую очередь для тех, кто столкнулся с утратой. Но я получаю отзывы и тех, кто просто не равнодушен, кто хочет поддержать близкого человека в переживании горя, но не знает, как это сделать.

Тема очень болезненная и сложная, но в ней очень много светлой надежды, что все будет хорошо. Я в это искренне верю.

07.07.2016

Я лежу в палате, куда поступают по скорой и кладут перед операциями. Каждый день тут будет появляться кто-нибудь новый — так объяснила медсестра. А вот я никуда не денусь: операция не нужна, а значит, для перевода в другую палату повода нет.

Многие женщины приходят «по записи», со готовыми анализами, с историями болезни. В их глазах живет тревога, но они ложатся сюда сами, понимая, что предстоит. Для меня же все они делятся на две категории: те, кто хочет знать, что будет представлять собой лечение, и те, кто предпочитает довериться врачам.

За следующие три недели я познакомлюсь с многими из них: молодыми и пожилыми, обеспеченными и со средним достатком, с теми, кто воспитывает детей, и бесплодными. У кого-то миома, кто-то мечтает избавиться от диагноза, который ставит крест на тебе как на женщине. Есть и такие, кто приехал в Томск из другого города, чтобы сделать интимную пластику. С одной из последних происходит курьез. После операции к ней заходит врач и резюмирует — они восстановили только одну стенку влагалища.

— Как одну? Я заплатила за две!

— Женщина, если бы мы сделали так, как планировалось, у вас бы туда даже палец не пролез!

Мы давим в себе смех, пока врач и пациентка обмениваются долгими взглядами.

— Тогда верните половину денег обратно!

Мы больше не можем сдерживаться и начинаем хохотать. Врач оглядывает нас и молча покидает палату.

Мы продолжаем разговаривать — только чужие истории, рассказанные по принципу «мы больше никогда не увидимся», помогают сохранять адекватное отношение к тому, что здесь происходит, и немного отвлечься. Правда, некоторые из них оставляют в памяти яркий след.

Интересное по теме

9 важных уроков от женщины, которая потеряла ребенка на седьмом месяце беременности

Мне навсегда запомнится девушка, поступившая через пару дней после меня. Выглядит она молодо, но вряд ли младше меня. Низкая, полноватая, с красивым лицом: мягкие черты, выразительный взгляд, пухлые губы. Ее койка около моей, она аккуратно складывает вещи в тумбочку, стелет белье, ложится и поворачивается ко мне:

— А вы здесь почему? — начинает она без всяких «здрастье» или «привет».

— Не знаю.

Ну а что мне отвечать, если я не в состоянии объяснить, по какой причине я здесь.

— Бывает, — улыбается моя собеседница. — Меня положили на обследование. Говорят, здесь хорошие врачи. Не волнуйся.

Через пару часов я выясню, что ее зовут Лиза, она мать двойни, они с мужем и ее родителями живут в пригороде в частном доме. Ее мама помогает с детьми, пока муж пашет на двух работах. Две дочурки появились благодаря процедуре ЭКО, а бесплодие Лизе поставили в двадцать три, после двух лет тщетных попыток забеременеть.

— Я думала, такого не бывает. Я молодая, он тоже. Разве этим болеют здоровые люди? Разве бывает так, что тебе двадцать один, а ты тупо не можешь залететь?

Сейчас она рассказывает об этом с улыбкой, а тогда, говорит, плакала каждый день, приходя с учебы, пока муж был на работе. Чтобы не видел и не жалел. К семи вечера она прекращала лить слезы, умывалась и встречала мужа ужином и теплой улыбкой — давала понять, что в их жизни все нормально. Отчаянная домохозяйка, только без сериальных заставок и лихих поворотов сюжета.

К концу дня разговоры в палате стихают. Тем женщинам, что завтра идут на операцию, дают успокоительное, чтобы они крепко спали. Мы с Лизой лежим молча, копаясь в своих телефонах. На меня накатывает тоска, слезы сами катятся ручьями, их не остановить. Моя новая подружка замечает это — смартфон предательски подсвечивает лицо. Она присаживается на край моей постели, пытаясь успокоить. Способ Лиза выбирает интересный: решает рассказать, что она пережила после протокола ЭКО.

Интересное по теме

Как поддержать подругу, которая пережила выкидыш

10.11.2016

Я не знаю, как это объяснить: особенностями менталитета, воспитанием, тактичностью, но факт остается фактом. Мы совершенно не умеем выражать сочувствие, сопереживание. Чужая боль или парализует, или пробуждает поток советов. Я и сама совершенно не умею поддерживать. У каждого свое горе, а найти те самые слова бывает очень сложно. Я много знаю о силе слова, но когда твой мир начинает рушиться, разве оно может тебя спасти?

Очевидно, меня избегает весь медперсонал — от женщины, которая приносит еду, и до лечащего врача. Они не задерживаются рядом и не вдаются в подробности. Уверена, что они сочувствуют мне, но молчат, а я сейчас не отказалась бы от доброго слова поддержки. Особенно от незнакомых людей, ведь с ними мне не нужно переживать, что они тоже ранены моей болью. Мне хочется сказать им всем: идите домой и обнимите своих детей, но я молчу. Кажется, все те, кто заходит в палату по долгу службы, боятся, что я вцеплюсь им в голову и разобью об стену. Но ведь я никого не виню. Это бессмысленно, и у меня нет на это времени.

Вместо «заткнись» я киваю, а потом начинаю злиться. Эти слова обесценивают мою потерю и делают еще больнее. Почему-то после этих слов вспоминаю девятилетнюю себя. Февраль 2001-го, мы приехали с похорон отца. В доме слишком много людей, все говорят шепотом. Выходя из комнаты, я слышу голоса маминых подруг:

— Жалко Лену…

— Да, но она еще выйдет замуж. А вот Лешу уже не вернуть!

В девять лет я не знала слово «обесценивание», но мне стало очень обидно за маму. Моего отца и правда не вернуть, но это не значит, что боль от его потери можно стереть годами или другими браками. К слову, она так и не вышла замуж.

Ко мне в палату приходит местный перинатальный психолог. По стечению обстоятельств мы с ней знакомы — общались в одной компании. Вспоминаю разговор полугодичной давности и ее слова о том, как раздражают вызовы к тем, кто потерял детей. Мол, она специализируется совсем на другом (а на чем тогда? как не сойти с ума от целлюлита на заднице во время беременности?), а так как она единственный специалист на всю больницу, ей приходится утешать всех «бедняжек», которые поступили с выкидышем или потеряли ребенка в родах. «Пусть нанимают еще одного врача! Я работаю с теми, кто готовится к родам, а не утираю сопли тем, кто горюет». Раз эта женщина сейчас сидит в моей палате, значит, второго врача они не нашли. Конечно, я не горю желанием видеть ее, но и неприязни не испытываю, даже пытаюсь мысленно ее оправдать: может, тогда она сказала это от усталости? Но мне интересно: она помнит тот пьяный разговор на диване у моей подруги?

Интересное по теме

«Только вернувшись из женской консультации домой, я позволила себе разрыдаться»: монолог о том, почему не стоит молчать о перинатальных потерях

Знакомая проявляет сочувствие, говорит, что мне обязательно нужно поплакать (будто я делаю что-то, кроме этого), а после выписки первым делом обратиться к психотерапевту по месту прописки. Она диктует свой номер и просит обязательно написать, если я решусь пойти — она договорится о приеме. Оказывается, к бесплатным психологам из муниципальных клиник не так просто попасть — здесь нужны связи.

За стеной плачут дети. Мне плевать, они совсем не раздражают. Даже если они будут реветь всю ночь, я и не замечу. Я слышу разговоры их матерей, когда на секунду останавливаюсь в общем коридоре. Какая она — жизнь с детьми? Та, что постарше, делится опытом с молодой: как прикладывать к груди, что делать, когда он кричит. Со счастливыми мамами у меня общий душ и туалет. Та, что помоложе, выходит из палаты.

— Здравствуйте! — бодро говорит девушка.

— Здравствуйте, — очень тихо отвечаю я. Мне не хочется вести светские беседы.

— У вас такой спокойный ребенок! Его совсем не слышно, — ее губы расплываются в блаженной улыбке.

— Я лежу без ребенка, — хочется забежать в палату и хлопнуть дверью, но ноги стали тяжелыми, не могу пошевелиться.

— Вон оно что! Он в реанимации?

— Он умер.

Молодая мама меняется в лице, произносит слова сочувствия и скрывается в туалете. Я возвращаюсь в палату и начинаю рыдать. Так громко, что меня не перекричат и десять новорожденных. ОНИ умерли. ОНИ. Их было двое. Их больше нет.