«Мне не стыдно и не страшно говорить, откуда мы»: интервью Кати Фурцевой

В начале февраля 2022-го мы познакомили вас с Катей Фурцевой — многодетной мамой, которая стояла у истоков русскоязычной версии журнала Esquire и делала издание Seasons. Она дала нам интервью, в котором рассказала о переезде с семьей в США, опыте многодетности, воспитании разновозрастных детей, у одного из которых РАС, о вдохновении и многом другом.

Почти год спустя мы решили поговорить с Катей вновь — уже сквозь призму происходящих событий. Ее новое интервью выходит в рамках нашего большого цикла «Родитель номер один» — в нем мы беседуем с деятелями культуры, искусства, медиа и книгоиздательства — о том, как живется им и нам прямо сейчас, как растить детей в ситуации неизвестности и чем поддержать себя в состоянии, когда все катится в тартарары. Катя рассказала о переживаниях, детях, — Жене, Васе и Тоне — поисках «убежища души», творческой работе и творчестве в работе.

Интересное по теме

«Наш дом там, где наша семья»: как переехать с детьми и питомцами в США в разгар пандемии и ни о чем не пожалеть. История Кати Фурцевой

В первом интервью вы рассказывали нам, что давно думали о переезде, и в тот момент причины были не только в РАС Василия. Чем обстановка в стране уже тогда вас напрягала?

Я долго работала в Esquire — издании, которое не игнорировало политическую атмосферу страны. Муж — в детском инклюзивном саду, где он сталкивался с проблемами детей с инвалидностью: их правами, положением и возможностями.

Две эти сферы все эти годы ясно показывали адские несовершенства и проблемы внутри системы. Какое-то время были силы и желания собой, своими делами, мыслями и стараниями эти дыры закрывать, видеть лучшее и надеяться на перемены….

Мы держались до последнего — не хотели уезжать. Участвовали в митингах, голосованиях, мечтали улучшить нашу жизнь, на что-то надеялись. Но вариантов не осталось: мы понимали, что после окончания детского сада не сможем найти Василию хорошую государственную школу, в которой он бы чувствовал себя безопасно, комфортно и видел свой путь развития. Пытались получить визу в Канаду, но каким-то волшебным образом выиграли лотерею green card. После этого я всегда говорю, что Америка выбрала нас сама, чему мы были несказанно рады.

Не было ли вам страшно в феврале и после говорить, откуда вы?

Нет! За всю время мы не слышали ни одного негативного слова в нашу сторону. У нас тут появилось еще больше друзей и знакомых украинцев — это прекрасное доказательство того, что нас не ненавидят. Мне не стыдно и не страшно говорить, откуда мы, потому что я открыто выражаю свое отношение к этой ситуации.

Меня поразил митинг в Вашингтоне. Там было много русских, украинцев, белорусов — и все могли кричать и открыто говорить то, что они думают. Последний раз, когда мы могли так сделать в России, — митинг памяти Бориса Немцова. И сейчас, на площади его имени в другой стране, около посольства России, — единственное место, где мы чувствовали свободу слова.

Чувствую, что в Америке, у меня появилась миссия: примером нашей семьи мы можем показать, что русские очень разные, как и любой народ.

Просто есть те, кто переезжает и хочет прямо отказаться от своей идентификации…

Да, но я этого не понимаю. Я 40 лет прожила в России: родилась, была воспитана в этой прекрасной культуре, окружена замечательными людьми. Мне важно, чтобы мои дети понимали, что это их родина. Мы говорим и читаем на русском языке — для нас это культурный код, от которого никуда не деться. И деваться не хочется. Главное — разделять себя и власть.

А как вы пытается это донести детям? Что это их родина, но в ней творится то, что творится? Как учите их разграничивать это?

Мы много говорим с Женей — ей сейчас 15. С детьми, особенно становящимися подростками, важно говорить о политике как неотъемлемой части жизни любого ответственного, осознанного человека. Еще когда мы жили в Москве, Женя была в курсе различных событий страны, в том числе самых трагичных. Вопросы касательно митингов, выборов, журналистских работ мы обсуждали при ней.

Америка очень подкрепляет это стремление не быть аполитичными: здесь это скорее минус, люди никогда не станут хвастаться тем, что они «вне политики». Американцы открыто говорят о своих политических предпочтениях, буквально выставляя постеры у себя во дворах, ругают власть и чувствуют свою ответственность за будущее страны.

Благодаря открытому диалогу у Жени не было вопросов. Она знала, что действия власти — вещи, которые мы не можем объяснить ни себе, ни окружающим. Проблем с разграничением тоже не было: эти действия — зона, на которую мы не можем повлиять. Но это не отменяет того, что у каждого из нас может быть другая позиция. Только было тяжело осознать, что те самые страшные вещи, о которых мы только что говори как об антиутопии, сейчас происходят в реальности. Было страшно нам, взрослым. А подростку — и подавно.

Интересное по теме

Родительство — это политический акт

И как она справлялась?

Женя учится в школе с детьми из разных стран. Им организовали группы психологической поддержки: можно приходить и высказывать все, что они чувствуют, — свои переживания, сожаления, страхи. Сначала группы были отдельные для детей из разных стран, а потом предложили объединиться. Жене как подростку было очень важно поговорить и высказать собственную позицию. Почувствовать, что хотя бы где-то ее мнение и ее голос что-то значат. И мне кажется, это был важный терапевтический момент.

Я, кстати, написала учителям в школы Жени и Васи по поводу нашей позиции и повышенной тревожности у детей, попросила относится к их состоянию внимательно.

Была поражена их реакцией. Мне перезвонили из обеих школ. Старались максимально выразить свою поддержку. Спрашивали, что могут сделать прямо сейчас, какую помощь могут оказать. Обещали, что будут очень внимательно относится ко всем детям из-за текущей ситуации — не важно, из какой страны они приехали. У Жени школой заведует женщина, которая приехала из Югославии и в детстве пережила войну. Ей можно было не объяснять все, что мы чувствуем.

А с завучем Васи мы просто вместе рыдали. Я уже не могла сдерживать эмоции, устала объяснять какие-то человеческие вещи о том, что мы против, что нельзя убивать людей. Она плакала вместе со мной — это нас очень сблизило. Сейчас, когда я бываю в школе, она всегда спрашивает, как наши дела, старается поддержать.

А в чем проявилась напряженная обстановка дома?

Было много разочарования, несогласия, злости. Когда все свершилось, самыми яркими эмоциями были гнев, ярость и колоссальный стыд. Потом это сменялось физическими ощущениями тошноты, ужаса, страха, бессилия. Как так получилось, что люди могут просто менять местами черное и белое и выставлять одно за другое?

Я чувствовала себя в параллельных мирах: вроде бы мы живем вполне спокойную и стабильную жизнь в Америке. Но при этом испытываем горечь и страх, ужас и уныние. Невозможно просто сделать вид, что ты в домике.

Вы об этом как раз в выпуске подкаста после паузы говорили: вроде бы далеко, а вроде бы несоизмеримо грустно.

Да-да. Еще часто чувствуется беспомощность, потому что ты далеко, и у тебя нет возможности помочь всем, кому плохо. Но при этом я стараюсь не убеждать знакомых и друзей спешно уезжать в никуда. Знаю, насколько тяжело проходить этот путь, и до сих пор его прохожу, поэтому на этот выбор нельзя влиять. У тебя не остается никаких средств кроме сопереживания и слов поддержки. И эти жизни в параллельных вселенных отнимают много сил.

У нас были эмоциональные срывы. У меня спровоцировать слезы могло все что угодно. Тяжело было на бытовом уровне: ведь ни работу, ни учебу, ни заботу о детях никто не отменял. Такого опыта у нас не было никогда. Был опыт тяжелых эмоциональных моментов, но до такой степени — впервые.

С Женей просто: ей можно объяснить словами, почему я плачу. Почему мы сидим и полночи читаем новости. Почему постоянно переписываемся с друзьями и не выпускаем телефон из рук. Она сама подписана на новостные паблики, которым мы доверяем, поэтому многие вещи ей не нужно было объяснять. Но мы всегда отвечали на вопросы, если они возникали. Правда из-за ее просвещенности, ей было тяжело.

А младшие дети реагировали не на тему, а наше состояние. Они видели, что я могла резко заплакать, а папа и старшая сестра постоянно нервничают. Мы были в абсолютно разбалансированном состоянии и не понимали, как реагировать и чего ожидать. Но потом нашли конкретные вещи, которые нас поддерживали.

Интересное по теме

«Устала от жизни в цитатах Франкла»: интервью Фатимы Медведевой, которая растит детей со спина бифида

Ага, и что это было?

Сначала — мы позволили себе погрузиться на дно и почувствовать его. Не отшучиваться, не прикрываться чашкой кофе и круассаном, не делать вид, что все нормально. В нашем подкасте про книги мы взяли паузу, потому что было сложно делать вид, что ничего не происходит, мы также сидим, шутим, читаем, а нам приносят чаевые на просекко. Хотелось просто немного тишины, чтобы прочувствовать, как быть дальше.

Мы понимали, что у нас отобрали часть будущего, мы не можем контролировать настоящую ситуацию и предсказать, что будет дальше. Заниматься этим бесполезно и энергозатратно. Горевать о прошлом — тоже. Поэтому мы решили сконцентрировать на настоящем и продолжали жить маленькими и понятными нам шагами.

Не стали останавливать подкаст Vasia in space: было чувство ответственности перед родителями, которым мы помогаем. Мы всегда говорили, что наш подкаст про родительство в непростых условиях, а после всех этих событий мы стали акцентировать внимание, что теперь любое родительство в России — родительство в непростых условиях. И продолжали работать.

Муж консультировал украинские семьи, которые были вынуждены куда-то переехать, для него было важно поделиться собственным опытом с теми, кто с ребенком с особенностями развития был вынужден покинуть свой дом. А мне было важно позволить Мише выделить время на это. Еще — мы оба работаем с детьми: Миша с тяжелыми подростками с поведенческими проблемами и особенностями развития как АВА-терапевт, я преподаю рисование в воскресной школе.

Я всю весну разгребала сад и сажала подсолнухи — это позволяло отключать мозг. Сам процесс — из семечка до подсолнуха выше дома — настоящее созидание. Дарила соседям-американцам стаканы с проросшими цветами, они сажали у себя, все проходящие мимо улыбались. Дети потом рисовали эти огромные цветы, а в Москве я сделала себе новые татуировки с детскими рисунками — подсолнухи от Тони в том числе.

Много разговаривали с близкими людьми. Минимальное участие в их жизни тоже давало нам какой-то смысл. Проверили свои подписки на проекты в России, которые помогают людям. Ощущение того, что даже в сложной ситуации ты пытаешься помогать тем, кому еще сложнее, придавало много сил.

Еще меня поддерживают вдохновляющие истории про справедливость: они дают определенную надежду, что не все злодейство пройдет бесследно. Может быть, это звучит наивно. Но мне помогает верить.

Да и в целом, родительство — призма, через которую мы должны смотреть на все вещи. Даже если нам хотелось долго лежать на этом дне, нужно было собраться и вернуться к детям и физически, и эмоционально. Пытались с Мишей подменять друг друга: тот, у кого больше сил, шел гулять с детьми. Минимально сохраняли режим, потому что родительская жизнь все равно держит в тонусе. Я пекла вафли и блины детям на завтрак, мы украшали дом к праздникам. Не могла себе позволить распасться на молекулы и отменить наше традиционное чтение перед сном младшим детям.

Когда совсем не было сил — выбирала то, что поддерживает лично меня. Например, сказки и рассказы про муми-троллей. Понятно, что в какие-то дни у нас совсем не получилось, но мы старались сделать жизнь детей максимально комфортной, но иногда честно признавались, что у нас не хватает сил.

То есть родительство спасает?

Безусловно! Если бы не оно, то мы бы позволяли себе намного больше инфантильности, уныния и состояния отчаяния. А родительство заставляет тебя буквально на ходу переобуваться и искать какие-то выходы. В первую очередь, заботиться о себе.

Просто потому что ты ответственный за эту компанию, и ты чувствуешь себя взрослым, который обязан задавать какой-то тон даже в моменты, когда тебе кажется, что ты стоишь на краю пропасти. Пытаешься распознавать усталость, степень своего стресса. Учишься просить о помощи.

Интересное по теме

«Пока у тебя есть ребенок, у тебя есть какое-то обезболивание, анестезия»: интервью Маши Рупасовой

А нет ли у вас чувства, что вам как раз удалось обеспечить хотя бы какое-то прогнозируемое и спокойное будущее детям?

Сложный вопрос, потому что мне трудно представить, что бы я чувствовала, если бы осталась в России. Этим летом мы приезжали с Женей в Москву по делам на две недели: это было и тяжело, и счастливо. Вроде бы увиделись со всеми друзьями, а вроде бы чувствовали себя очень небезопасно.

Положа руку на сердце, конечно, я понимаю, что в Америке у нашей семьи больше безопасности и стабильности, чем было бы в России. Здесь закрыты наши базовые потребности в виде спокойствия, уверенности в том, что наши права соблюдаются а законы равны для всех. Но и проблемы тут тоже есть, просто люди здесь учатся на исторических ошибках, анализируют их, пытаются разобраться. А Россия — ходит по кругу.

* — внесен Минюстом РФ в «реестр физических лиц, выполняющих функции иностранного агента».

Все фотографии предоставлены героиней.

Понравился материал?

Поддержите редакцию