«Ваша дочь, должно быть, устала от вас. Вот почему она плохо себя ведет»: отрывок из книги о том, как воспитывают детей в разных культурах

Она не просто пытается понять, как именно они растят детей и живут в семьях, а почему они делают именно так и как это может помочь родителям, придерживающимся западного подхода к воспитанию. С разрешения издательства публикуем фрагменты главы «Никогда не злиться», в которой Дуклефф вместе со своей пятилетней дочерью Рози отправляется по следам Джин Бриггс, лингвистки и исследовательницы человеческого гнева, которая в 60-х годах изучала темперамент инуитов.

На первый взгляд крошечная арктическая деревня Кугаарук выглядит как городок, который можно встретить на побережье Новой Англии. Горстка красных, зеленых и коричневых деревянных домов на сваях расположилась всего в нескольких метрах от галечного пляжа.

Во дворе каждого дома одна или две моторные лодки. Детские велосипеды прислонены к крыльцу. Входные двери никогда не запираются, и можно видеть, как дети вбегают и выбегают из домов соседей и родственников, прихватив на обед бутерброд с арахисовым маслом и стакан сока.

Вдыхая здешний воздух, можно почувствовать уникальный аромат — нечто среднее между запахом водорослей и тушеного мяса. На одном заднем дворе с двери сарая свисают ребра северного оленя, выставленные вялиться на соленом ветру. Через дорогу, на скамейке перед домом, лежат три черепа белых медведей с блестящими клыками величиной с палец руки. А если открыть морозильную камеру на чьей-нибудь кухне, то наверняка можно найти большой кусок тюленьего мяса для будущих обедов.

Это не Новая Англия. Это гораздо дальше. Так далеко, что, когда в начале 1960-х годов одна студентка антропологии из Гарварда рискнула сюда отправиться, многие думали, что она едет на верную гибель.

«Я действительно хотела поехать в самое отдаленное и заброшенное место на Севере, — позже рассказывала Джин Бриггс, — чтобы найти людей, на которых наша культура как можно меньше повлияла».

Это желание привело ее в местечко за Северным полярным кругом, примерно в 400 километрах к северу от Гудзонова залива. Здесь земля раскололась на сотни частей, из-за чего на карте сложно определить, где остров, а где море. Это страна инуитов, и так было на протяжении тысячелетия.

Для западной студентки-антрополога из 1960-х поездка выглядела рискованной, а многие коллеги и вовсе окрестили это путешествие безумным и глупым. Зимой температура здесь часто опускается ниже минус 30 градусов Цельсия. А в те годы здесь еще не было ни дорог, ни систем электрического отопления, ни продуктовых магазинов. Джин легко могла погибнуть.

Но риск оправдал себя. За 17 месяцев своего пребывания в этом регионе Джин провела революционные полевые исследования, которые в конечном итоге изменили то, как западная психология понимает эмоции, особенно гнев.

Интересное по теме

Родительский гнев, бессмысленный и беспощадный

Около тысячи лет назад вдоль границы Аляски с Россией жило уникальное племя людей. Народность, получившая название инуиты, разработала необычные технологии, позволявшие выживать в самых тяжелых климатических условиях на Земле — в Арктике.

Они разводили собак, чтобы те возили сани, научились шить водонепроницаемые штаны из шкуры тюленей и построили обтекаемые морские каяки, с которых охотились на самых больших животных на земле — на китов. Племя было настолько сильным и умелым, что семьи могли путешествовать за сотни миль через полярный круг. За несколько следующих столетий инуиты заселили огромную территорию, простирающуюся почти на 5000 километров от Берингова пролива до Гренландии.

В 1960-е годы многие инуитские семьи так же, как их предки столетия назад, вели образ жизни кочевых охотников-собирателей. Море было их продуктовым магазином, тундра — огородом. Семьи переходили из лагеря в лагерь, следуя за стадами животных.

Зимой они загарпунивали сквозь лед тюленей, весной охотились на арктического гольца, идущего на нерест вверх по реке, а летом выслеживали мигрирующих северных оленей-карибу. Из шкур выделывали сапоги, парки, постельные принадлежности и палатки. Китовый и тюлений жир служил топливом для приготовления пищи и обогрева домов.

В августе 1963 года военный самолет высадил Джин на вершине гранитного утеса, возвышающегося над порогами арктической реки. Там стоял летний лагерь нескольких семей. Поначалу жизнь Джин в лагере казалась довольно легкой. В тундре цвета ржавчины было много черники, а в реке под лагерем водилась серебряная форель.

Но к началу октября река начала замерзать. Ежедневно выпадал снег. Быстро приближалась зима. Джин поняла, что ей нужна помощь семьи инуитов, чтобы выжить. Она убедила одну из супружеских пар в лагере, Аллак и Инуттиака, «удочерить ее» и «попытаться сохранить ей жизнь».

Аллак и Инуттиак были необычайно добры и щедры к Джин. Они научили ее говорить на диалекте инуитского языка — инуктитуте. Показали, как ловить рыбу, и поделились зимним запасом еды. Позволили ей спать в семейном иглу, свернувшись под теплыми оленьими одеялами рядом с младшими дочерями — шестилетней Райгили и трехлетней Саарак. (Старшая дочь-подросток училась в школе-интернате.)

Сначала Джин намеревалась изучать шаманизм. Но после нескольких недель проживания с Аллак и Инуттиаком она поняла, что в этой семье и во всем сообществе происходит нечто гораздо более примечательное.

«Они никогда не выливали на меня свой гнев, хотя я злила их очень часто», — вспоминала она позже.

Она заметила, что Аллак и Инуттиак обладают удивительной способностью контролировать свои эмоции. Они никогда не теряли самообладания, не возмущались и не выражали даже легкого раздражения, несмотря на то что жили на морозе в минус 30 в крошечном иглу с двумя маленькими детьми, а теперь еще и с американской аспиранткой (которая, как они позднее признали, временами была довольно «неуживчивой»).

«На самом деле сохранение невозмутимости в трудных обстоятельствах — важный признак взросления и зрелости как таковой», — напишет Джин в своей книге «Никогда не злиться» о времени, проведенном с семьей Аллак и Инуттиака.

В их семье на мелкие ошибки никто не обращал внимания. Пустяковых претензий и жалоб не существовало. Большой реакции не вызывали даже серьезные неприятности.

Однажды, например, брат Аллак споткнулся о плиту и опрокинул на пол иглу целый чайник кипятка. Никто и бровью не повел и даже не оторвался от своих занятий, хотя горячая вода растапливала пол иглу. Молодой человек тихо заметил: «Досадно», а затем принялся наводить порядок и восстанавливать пол. «Я не почувствовала никакой напряженности даже в общем приглушенном смехе», — писала Джин.

<….>

Читая это, я пребывала в полном восхищении. Каково это — жить в такой спокойной, свободной от гнева семье? Если взрослый все же терял самообладание и не мог сдержать эмоций, другие немного высмеивали его поведение. Возьмем, к примеру, случай, когда Инуттиак «импульсивно выстрелил в пролетавшую мимо птицу». Наблюдая издалека, Аллак прокомментировала: «Как ребенок». Что означает: недостаток терпения — удел детей, но не взрослых.

Джин тоже очень старалась подавлять собственные эмоции, но по сравнению с Аллак и Инуттиаком она все равно выглядела невоспитанным ребенком. У нее никогда не получалось хотя бы приблизиться к стандартам эмоциональной саморегуляции инуитов. Взрослые считали даже легкие проявления раздражительности или сварливости (слишком незначительные чтобы быть замеченными на Западе) признаком незрелости.

«Мое поведение было намного более грубым, гораздо менее тактичным и более импульсивным, — позднее рассказывала исследовательница. — Я часто вела себя вразрез с социальными нормами. Я ныла, огрызалась или совершала что-то такое, чего они бы никогда не сделали».

В повествовании Джин особенно выделяется фигура Аллак — апофеоз спокойствия и уравновешенности. Даже во время родов. Это звучит невероятно, но многие инуитские женщины, когда рожают, не кричат и не устраивают переполох. Аллак родила четвертого ребенка, пока Джин жила с ними. То, как антрополог описала это, представляется почти комичным — настолько неприметным выглядело событие для инуитов: «Вечером Аллак пожарила для нашей семьи баннок <…> [Она], как обычно, ела с нами, шутила с сестрами, пришедшими на угощенье, нежно ухаживала за Саарак, чтобы она заснула у нее на груди, задула лампу и, казалось, уснула. Было 11:30 вечера. В 1:30 я проснулась, услышав слабый крик новорожденного».

Во время родов Аллак хранила полное молчание, и Джин даже не заметила, когда именно ребенок появился на свет.

<…>

Дочитав до этого момента книгу Джин, я остановилась. Честно говоря, мне все труднее верится в ее наблюдения.

Не кричать во время родов? Не кричать, месяцами теснясь в иглу с маленькими детьми? В Сан-Франциско на меня кричат ежедневно — дома, вне дома и даже в Твиттере.

И я кричу. Особенно на Рози — боги, и даже страшно сказать, как часто. Так что, думаю, Джин немного приукрасила способности этой семьи к самоконтролю.

А если она описала все точно?.. Тогда ужасно любопытно, как Аллак и другие мамы-инуитки сохраняют самообладание в таких тяжелых условиях и как передают это умение своим детям. Как эти арктические родители возвращают к миру и спокойствию бьющегося в истерике взбалмошного трехлетку? И могут ли помочь мне приручить моего мелкого бесенка?

Интересное по теме

Ученые выяснили: уровень родительского выгорания зависит от страны

И вот проходит почти 60 лет после поездки Джин, и Рози старательно упаковывает свой детский чемоданчик с героями «Холодного сердца», и мы летим в канадскую деревню Кугаарук — через полуостров от того места, где останавливалась Джин.

<…>

В первые дни в Кугааруке мы с Рози оказались в ситуации, похожей на ту, в которую попала молодая Джин Бриггс: нам было негде остановиться. Единственная гостиница здесь слишком дорогая, и у нее протекает крыша. Так что я начинаю узнавать, где бы снять комнату.

<…>

Пока путешествуем по городу, мне не удается скрыть своей неспособности справляться с истериками Рози — и со своим гневом. Все это выставлено на всеобщее обозрение. Даже в гостиничном номере стены настолько тонкие, что хозяйки заведения стопроцентно слышат, как я пытаюсь уложить Рози спать. Слышат, как слетаю с катушек и ору: «Прекрати! Просто ляг уже и засни!»

А вот местные мамы, куда бы мы ни пошли, кажутся совершенно невозмутимыми. Они никогда не выходят из себя и даже не нервничают. Дети повсюду, их много. Но в реакции на них никогда нет волнения. Родители никогда не совершают резких движений, чтобы усмирить энергию или скорректировать поведение. Они не предъявляют громких требований, не настаивают, чтобы ребенок прекратил делать то, чем занимается, или начал действовать определенным — нужным родителю — образом.

Что бы ни происходило, взрослые излучают спокойствие: вездесущее, всепроникающее спокойствие. Я чувствую его повсюду: в магазине, на детской площадке, в своей голове, в душе, в сердце. И если честно, мне это нравится.

Их спокойствие выглядит заразительным. Даже дети очень уравновешены. Я не вижу, чтобы дети спорили со своими родителями, или выпрашивали что-то купить, или ныли и плакали, когда наступала пора уходить с детской площадки. На второй день в городе я осознала, что, несмотря на огромное количество малышни вокруг, я еще не видела ни одной истерики (кроме истерик Рози) и не слышала ни одного детского рева (кроме рева Рози).

И вот вторая ночь в Кугааруке. Мы с Рози останавливаемся на улице у небольшого ручья. Мое беспокойство зашкаливает, нервы на пределе. В этот момент к нам на квадроцикле подруливает молодая мама. Ее зовут Трейси, ей не больше 25, она зажата на сиденье между рулем и тремя детьми. Спереди к ее груди прижимается малыш; ребенок лет пяти обнимает сзади за талию; а из капюшона ее амаути выглядывает младенец.

И пока она говорит, я смотрю на ее милое личико в форме сердца, обрамленное коротко стриженными черными волосами. Трейси говорит мягко, нежно улыбаясь. Я чувствую, как беспорядочные удары моего пульса стихают, пока она делится своим опытом материнства. И впервые здесь я думаю: все в порядке, Микаэлин, поездка будет удачной.

Интересное по теме

«Целая деревня нужна не только для того, чтобы воспитать ребенка, но и чтобы поддержать родителей, которые его растят»: колонка о важности взаимопомощи в родительстве

По любым меркам жизнь Трейси непроста. Она не только воспитывает троих детей, но и работает уборщицей в отеле и помогает мужу с тестем готовиться к охоте. Я спрашиваю, тяжело ли быть работающей матерью маленьких детей, и она отвечает:

— Нет, мне нравится быть мамой. С ними не соскучишься, но это-то и самое классное.

Местные мамы не выходят из себя и даже не нервничают. Родители никогда не реагируют на детей с волнением, не совершают резких движений, чтобы усмирить энергию или скорректировать поведение. Что бы ни происходило, взрослые излучают вездесущее, всепроникающее спокойствие.

Боже мой, думаю я. Должно быть, в глазах этой молодой женщины (да и в глазах всех остальных родителей Кугаарука) я выгляжу совершенно никудышно. Я доктор химических наук, в моих волосах уже видна седина, но я едва справляюсь даже с одним ребенком. Мне неловко и стыдно, но тем не менее я совсем не чувствую, что Трейси меня осуждает. Наоборот, складывается ощущение, что я нашла друга — человека, к которому мы с Рози сможем обратиться, если нам понадобится помощь.

Это ощущение преследует меня повсюду в Кугааруке. Другие мамы и папы не критикуют мою родительскую несостоятельность (по крайней мере, не прямо в лицо или исподтишка и с токсичными комментариями, которые я получаю постоянно в Сан-Франциско). Кажется, они даже хотят помочь. И не стесняются протягивать руку помощи.

Несколько женщин, наблюдающих, как я с Рози гуляю по городу, не могут поверить своим глазам:

— Вы одна? Вы здесь — с дочкой — одни? Вам никто не помогает? — спрашивают они.

Еще одна женщина останавливает меня в продуктовом возле прилавка с яблоками.

— Дети не должны находиться рядом с одним человеком ежечасно, — с легкой жалостью замечает она.

Не должны? Интересная мысль.

В розоватой камуфляжной куртке на улицу выбегает другая женщина, следившая за нами из окна своей гостиной. Она предлагает взять Рози на несколько часов к себе, чтобы я отдохнула.

— Я вижу, как вы каждый день проходите мимо со своей малышкой — всегда одна, — и мне искренне хочется помочь, — говорит она.

Я так привыкла думать об уходе за детьми как о шоу одного актера, что, стесняясь принять ее помощь, говорю что-то нелепое типа: «О… спасибо, но я вполне справляюсь сама».

На третий день в Кугааруке мы с Рози встречаем Марию Куккувак и ее дочь Салли, и я узнаю полезный способ думать о маленьких людях.

— Ваша дочь, должно быть, устала от вас. Вот почему она плохо себя ведет, — говорит мне Салли, пока мы пьем чай за кухонным столом в доме ее матери. — Рози нужно общаться с другими детьми. А вам — отдохнуть.

Что ж. Мне нужно отдохнуть от Рози — это да. Я от нее устала. Но мне никогда не приходило в голову, что Рози тоже может от меня устать, и, возможно, именно поэтому мы так много спорим.