«Среди акушерок женщина никогда не своя». Отрывок из книги «Отслойка» Алтынай Султан

В издательстве «Альпин нон-фикшн» вышла новая книга Алтынай Султан «Отслойка». Это пронзительный автофикшн о том, каким и благополучным, и трагическим может быть материнство, о столкновении человека с системой в тот момент, когда он максимально беззащитен и беспомощен — во время рождения ребенка, в родильном зале.

НЭН публикует отрывок из книги.

Спать хотелось невыносимо, но игнорировать разрывающийся мочевой пузырь я больше не могла. Вздохнув, с трудом, не открывая глаз, села. Только коснулась пола, как между ног заструилось тепло. Неужели все-таки описалась? Или воды отошли?

За окном было темно, город, укутанный смогом и холодом, спал. Наверное, еще и пяти утра нет… Я добрела до туалета. Сидушка унитаза ледяная. Выдавила из себя последние капли, бросила взгляд на кусочек туалетной бумаги и увидела темное пятно. В сером свете я не смогла понять, что это, подошла к зеркалу и щелкнула выключателем. Вернулась к унитазу и увидела целое созвездие капель на молочном ворсистом ковре. Я отрывисто задышала и вдруг поняла, что кровь льется по внутренней стороне бедер.

Стянув промокшие насквозь трусы, кинула их на пол у ящика с грязным бельем и взяла чистые с сушилки, трясущимися пальцами прикрепила ночную прокладку. Страх липким, холодным потом покрыл спину, пальцы, шею.

— Рус, у меня кровь.

Он резко сел и посмотрел на меня.

— Что случилось?! Что делать?!

— Я позвоню врачам и, наверное, вызову скорую? Позвони маме, скажи, чтобы приехала.

Рус поднялся и взял телефон. Я зашла в гардероб, чтобы собрать вещи в роддом. Положив телефон на полку с кофтами, включила громкую связь. Несмотря на ранний час, Сауле Жанатовна ответила сразу, видимо была на дежурстве.

— Алло, извините, что так рано, у меня кровь идет, красная, много. Мне к вам ехать?

— Красная жидкая? Не коричневыми сгустками? — Врач будто ждала моего звонка.

— Красная, жидкая.

— Где-то болит? Тянет поясницу? Неделя какая?

— Не болит. Начало 34-й.

— Ребенка чувствуешь?

Я закрыла глаза, положила ладонь на живот и прислушалась.

Интересное по теме

«Я ненавидела себя, свои роды, свою жизнь». Одна история акушерского насилия

— Не чувствую, — я зажмурилась, будто, закрыв глаза, смогу услышать дочку, — но ничего не услышала.

Я мысленно позвала ее и стала слегка нажимать в разных местах, но ответа не было. Я выдохнула и попробовала вдохнуть — не получается. Резко затошнило.

— Я ее совсем не чувствую, живот какой-то твердый.

— Вызывай скорую, езжай ко мне на Басенова, я тебя приму, — ее фразы были короткими, голос четкий, без эмоций, но какой-то теплый.

— Хорошо.

Я подняла глаза и в зеркале встретила выжидающий взгляд Руса. На себя я не смотрела.

— Что сказали?

— Вызывай скорую, я соберу вещи.

Я наскоро выхватила сумку и стала закидывать все, что мне казалось нужным: носки, трусы, пижаму, халат, компрессионные чулки, пачку подгузников для новорожденных. Затем зашла в ванную и засунула в косметичку зубную щетку, пасту и увлажняющий крем. Между ног стало совсем мокро, и я спустила трусы: прокладка полная, хоть выжимай. Странно, я ведь каждый месяц вижу кровь и совсем ее не боюсь, так почему сейчас меня всю трясет… почему я плачу?

Сменив прокладку, краем глаза приметила капли на полу. Сегодня суббота, а Маша придет убираться только в понедельник… Наклонившись, стала оттирать кровь салфеткой.

А то стыдно как-то, я-то уеду, а Рус останется, и что ему — оттирать это? Или брезгливо перешагивать? Я сразу представила длинного Руса, который, как кузнечик, прыгает через кровавые пятна.

— Ты что делаешь? Совсем, что ли?!

— Нужно оттереть кровь.

— Собирайся! — Рус уничтожающе посмотрел на меня. — Скорая уже едет.

Я поднялась, вернулась в гардероб и, стянув пижаму, наконец решилась взглянуть на себя в зеркало. Мой огромный, как барабан, живот скукожился, опустился и стал твердым. Я тронула его кончиками пальцев — точно камень.

Умоляю, малышка, держись. Ну же, пошевелись хоть немножко, ты же так любишь пинать мой мочевой пузырь, я не буду злиться, только пошевелись. Но замерший живот, казалось, опустел.

Стараясь двигаться как можно аккуратнее, я спустилась на первый этаж и обернулась — моя старшая дочь Беатрис, ничего не подозревая, спит в своей комнате. А вдруг я не вернусь?

Интересное по теме

Пощечина как способ привести в чувства. Почему общество оправдывает грубое отношение врачей неадекватностью рожениц

Я даже не понюхала ее на прощание. С нижней ступеньки, лениво растянувшись, упала бордовая капля. Уже и вторая прокладка протекла.

— Скорая уже здесь, — голос Руса показался мне очень далеким.

Я нацепила пуховик, шапку и сунула ноги в заношенные кроссовки. Если мы выживем, точно куплю себе новые.

Спустившись на первый этаж, я вдруг замерла. Никогда не замечала эту огромную люстру в форме шара, давно она тут висит? В центре холла уже и елку нарядили, а я все думала, какой костюм купить Беатрис. Она хотела быть божьей коровкой, но пока я нашла только пчелу и муравья… а вдруг я уже ее не увижу? Мотнула головой, отгоняя назойливую мысль.

— Что у вас случилось? — Фельдшер, совсем молодой парень с чемоданчиком в руке, посмотрел на меня сонными глазами.

— У меня кровь, ее очень много, скорее всего, отслойка плаценты.

— Отслойка, дейді… — хмыкнул он. — Срок какой?

— 34 недели.

— Обменканы беріңіз.

— Обменка у врача на Басенова, она меня ждет, сказала ехать к ней.

— Вас как зовут?

— Саида.

— Саида, это скорая, а не такси, повезем куда полагается, садитесь.

Он помог мне подняться в скорую и сел рядом с водителем. Минут десять куда-то звонил, три раза переспросил мой ИИН (индивидуальный идентификационный номер. — НЭН) и наконец сказал:

— В первый роддом поедем.

— А они смогут принять роды? Это ведь экстренное кесарево, и ребенок недоношенный, смогут его выходить? Может, все-таки на Басенова?

Фельдшер не ответил. Окна скорой были заклеены бумагой, я повертела головой и сквозь небольшую щель, где отклеился уголок, увидела проносящиеся мимо уличные фонари. Точно лягушонка в коробчонке. Где этот первый роддом?

Я знала адреса всех частных роддомов Алматы, знала имена сильнейших врачей, но никогда еще не бывала в загадочной «женской консультации».

Да что там, я даже в поликлинику не обращалась ни разу. В моей голове возник образ облезлых стен, злых теток в очереди, ледяных крючковатых пальцев, лезущих в промежность, будто сующих чеснок в брюшко бройлерного цыпленка.

Я достала телефон и хотела было снять кадр для инстаграма (деятельность Meta Platforms Inc., в том числе по реализации соцсетей Facebook и Instagram, запрещена в Российской Федерации как экстремистская. — НЭН), но, подумав, что он может быть последним и слишком драматичным, позвонила Сауле Жанатовне.

— Меня везут в первый роддом. Так решил фельдшер, говорит, не положено на Басенова.

— В первый роддом? — Она помолчала. — Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. — Она выдохнула, вдохнула, я уже подумала, что она забыла нажать отбой, как вдруг она тихо, наверное одними губами, прошептала:

— Удачи.

— Спасибо.

Я убрала телефон в карман пуховика. Несколько странно, что она пожелала мне удачи. Врачи полагаются на нее? Машина круто повернула и остановилась.

— Не болды? — послышался сонный голос.

— Ложные схватки, — ответил фельдшер.

— Зачем привезли тогда? — В коридор вышла медсестра в униформе, поверх голубой рубахи она накинула толстую вязаную кофту.

Я поднялась и, нахмурив брови, подошла к ней.

— У меня не схватки, а кровь льется как из крана! Скорее всего, отслойка плаценты!

Медсестра вскинула бровь и, скривив рот, вздохнула.

— Обменную давайте.

— Она у врача на Басенова. Муж ее скоро привезет.

— Срок?

— 34-я неделя, вторые роды, первые было ЭКС.

— Кровь какая? Мажет коричневым?

— Да нет же! Говорю, льется красная кровь!

— Ну и сколько «вылилось»? — передразнила медсестра.

Интересное по теме

«Каждая вторая рожавшая женщина в какой-то степени испытала на себе разрушительную силу акушерского насилия»: колонка об уязвимости рожениц перед системой

Я проглотила вагон мата и проклятий и ответила:

— Я думаю, стакана полтора.

— Стаканы… — ухмыльнулась она, — одна прокладка? Ежедневка?

— Две ночные, — я переступила с ноги на ногу.

— Пройдите в приемный покой.

В углу комнаты стояли три медсестры, молча наблюдая за нами. В скудно освещенном помещении было холодно, вдоль стен сгрудились столы с выключенными компьютерами, стулья хаотично натыканы во все свободные места — настоящий склад, а не приемный покой. У окна прижались друг к другу кушетка и гинекологическое кресло. По потолку расползлись желто-бурые пятна, в нескольких местах вздулась известка.

То самое «неприятно», которое испытываешь, когда берут кровь из пальца, когда делают татуировку, когда тебе наступили на ногу в баре. Но этого самого «неприятно» до сих пор я могла избежать за разумную сумму денег. И сейчас была уверена в том, что ни в чем не виновата перед медсестрой. И в то же время понимала, что сейчас никакие деньги или имя не помогут мне.

Помогут ли удача или Бог, тоже не знала.

— Ладно, идите на кресло, проведем осмотр.

— На кресло?! Вы меня слышите? У меня кровь идет!

— Ну осмотреть-то все равно надо, — пожала плечами медсестра.

Я скинула пуховик на пол и стянула джинсы до щиколоток, между ног холодела кровь. В горле встал комок. Я потеряю своего ребенка из-за этих идиоток, которые не хотят меня слышать… Я проглотила крик, медсестрички просто следуют протоколу, конечно, они должны меня осмотреть, а еще убедиться, что я не ВИЧ-инфицированная, что у меня нет других опасных болячек, но что, если за это время мой ребенок умрет? Я попыталась сесть в кресло, но медсестра на меня заорала:

— Куда садишься?! Я же салфетку не постелила!

Я спустилась на пол, утерла выступившие слезы. В голове крутилась история Дины. Она родила сына три года назад, но в первом триместре у нее началось кровотечение. Потом она рассказывала:

«У меня началось кровотечение примерно на десятой неделе. Поехала в женскую консультацию на скорой. Там в очереди сидели круглые беременные, а я вся в крови, даже на стул в очереди не села — стыдно пачкать. Хотя мы же вроде „среди своих“, но среди акушерок женщина никогда не своя. Меня принял мужчина, залез рукой мне во влагалище, как в пакет, в котором на дне среди продуктов искал зажигалку. Вытащил красный шмоток, ткнул мне в лицо, плюхнул в миску и сказал:

— Любуйтесь, мамаша, вот он, ребенок ваш. Вылез!»

Я заплакала. На меня накричали, сказали собираться и не задерживать очередь. Я натянула холодные мокрые трусы и прошла в соседнюю комнату, чтобы узнать дату чистки. Врач вскинулась:

— Куда прешь?! Сначала УЗИ!

Мне дали квиток и послали в другой кабинет. Рукава у куртки намокли — вытирала то сопли, то слезы, салфетки с собой не взяла, а там никто, конечно, не давал.

На УЗИ женщина долго водила по моему животу, потом во влагалище, а я молчала и плакала.

— Че ревешь?! Вот он, ребенок твой, жив-здоров! Сердце бьется.

Комнату заполнили звуки с подводной лодки, а потом тук-тук-тук-тук, очень частое тук-тук.

— Хорошее сердце, четкое, вы зачем пришли? Вот салфетка, вытирайтесь и идите!

Я вытерла живот салфеткой, а сопли собрала ладонью.

— Как — жив?

— Ну да, а ты что, не рада?! Аборт, небось, хотела? Через две недели приходи на скрининг и на учет вставай.

Я вышла и посмотрела на мужа. Он одернул мою рубашку, подтянул трусы и штаны. Обнял. Когда мы дошли до машины, я наконец смогла разлепить губы и сказала:

— Он жив.

— Что? — спросил он, а я села на сиденье — его мне не было стыдно пачкать.