«Боль, которую мы пережили, сплотила нас сильнее любых клятв». История Любы и Кости, которые пережили потерю ребенка и воспитывают дочь с аутизмом

Наша колумнистка Люба Абрамова написала очень личную и очень трогательную колонку о том, как изменились ее отношения с мужем за одиннадцать лет брака и как на них повлияли тяжелые жизненные испытания.

Как-то раз, морозным мартовским вечером, я притащила домой двухнедельного котенка. Мы с Костей только поженились и жили в съемной однушке, хозяин которой запрещал заводить животных. Но я не смогла пройти мимо истошно пищащего комочка, копошившегося в коробке, выставленной в подъезд.

Котенок не умел есть сам и его приходилось кормить специальной смесью из пипетки, мы с Костей вставали ночью по часам. Нашими стараниями, полосатый комочек превратился в активного чертенка, вихрем передвигающегося по дому. За что и получил свое прозвище — Шкода.

Однажды Шкода сумела пролезть на наш незастекленный балкон и застряла на узком парапете под соседским застекленным балконом. Мы в панике искали ее и никак не могли понять, откуда доносится испуганное мяуканье. Когда я увидела, где она, перед глазами у меня поплыли темные круги. МЧС отказались ехать на вызов, чтобы снять котенка с двенадцатого этажа. Пока я взахлеб рыдала, Костя придумал способ вызволить Шкоду.

Он сходил в лесок рядом с домом и срубил длинную толстую ветку. Из веревки смастерил аркан. С его помощью он и затащил по ветке в квартиру упирающуюся всеми лапами Шкоду.


Тогда я вновь осознала, что рядом с таким находчивым человеком я не пропаду.


Познакомились мы не где-нибудь, а на школьном литературном балу. Костиным классным руководителем была моя мама и для этого бала она поставила с ребятами сценку из «Обыкновенного чуда». Костя играл Медведя: белая рубашка, густые каштановые волосы до плеч. Не влюбиться было решительно невозможно.

Из сказочного жениха принцессы он быстро превратился в надежного человека, на которого можно было положиться. Когда мы еще только встречались, я попала в больницу на экстренную полостную операцию. Мой Медведь ухаживал за отходившей от наркоза мной, как сиделка с богатым опытом работы.

Многие вещи сразу потеряли значение: пересуды знакомых о нашем слишком раннем браке, мнение друзей насчет того, рано или не рано нам заводить детей, слова коллег по работе.


Конечно, и тогда, и впоследствии, мы ссорились, зачастую бурно, но наш первый сын будто бы присутствовал рядом. «Ради него, перестань» — говорили мы друг другу и ссоры сходили на нет.


Когда у нас родился Родион, а произошло это в начале декабря, для нас это стало настоящим чудом, подарком от Бога. Здоровенький толстый малыш, в 4220 граммов весом с неистово громким голосищем. Роды были тяжелыми, травматичными для меня из-за акушерской агрессии, с которой пришлось столкнуться. Я долго восстанавливалась.

Психическому равновесию вовсе не способствовали ни диета кормящей матери из гречки и печеных яблок, ни ежедневная глажка пеленок, ни визиты патронажной медсестры с ее «ценными» советами. В моем распоряжении были только учебники по пропедевтике детских болезней и интернет, в котором я искала адекватные медиа для родителей. Которых в те времена было крайне мало.

Вместе с новогодними каникулами пришел на помощь Костя, как настоящий Дед Мороз с мешком подарков. Он забирал маленького крикуна на ночь и давал мне выспаться. Я до сих пор помню, как сквозь дрему видела Костю, легонько покачивающегося в кресле-качалке при свете ночника. На нем, животом к животу крепко спало наше «чудо».

Когда Родион совсем не мог угомониться, Костя выходил с ним на улицу среди ночи и катал его в коляске. Худо-бедно мы смогли наладить режим и быт с младенцем, и мне стало гораздо легче жить.

Дуня родилась когда Родиону был один год и три месяца. С самого рождения Дуня чудовищно не спала. Каждую ночь по несколько часов она «гуляла» и никакие методы, которые мы применяли к Родиону, с ней не работали.

Мы с Костей знали, кто из соседей самый первый выезжает на работу, наблюдали за этим из окна, укачивая Дуню. Порой то Костю, то меня можно было встретить в пять часов утра в лесу с коляской.


Птички всегда очень красиво пели перед рассветом. Нашими компаньонами в прогулках через лес были случайные прохожие да загулявшие до утра тусовщики.


В те дни Костя очень много работал и при этом не спал по ночам, время текло, а легче с Дуней не становилось. Она была улыбчивая, смешливая и очень шкодливая, она рано пошла, в девять месяцев, очень любила возиться и играть с братом. Но никак не хотела начинать говорить и не отзывалась, когда мы окликали ее по имени.

В это время в нашу суматошную жизнь тихо и спокойно влилась наша Елена. Настолько легкая беременность, что я почти не замечала ее. Волшебные роды с доулой и индивидуальной акушеркой, исцелившие и закрывшие все мои раны от предыдущих родов.

Елена была тишайшим ласковым младенчиком, засыпала сама, почти никогда не плакала, очень много улыбалась. На фоне растущего беспокойства за Дуню я почти не замечала того, что в моей жизни прибавились заботы еще об одном младенце. Елена приносила нам только радость. Если бы мне раньше кто-то сказал, что так бывает, я бы не поверила.


Когда Дуне впервые поставили диагноз «аутизм», и я переживала все стадии потери, рыдала над ее вещами и не могла выносить ее обнимашки, Костя испытывал совсем иные чувства.


Он говорит, что к тому моменту, он уже давно осознал: с Дуней что-то не так. Его замучала неизвестность, поэтому поставленный диагноз принес облегчение, дал определенность.

«Кость, забери ее, прошу тебя» — плакала я и он забирал Дуню. Он всегда относился к ней с искренней любовью. Однажды Дуня налила пену для ванной на пол в комнате и развлекалась тем, что разбегалась, плюхалась на пузо и каталась так на скользком полу. Костя позвал меня посмотреть на эту картину словами: «Посмотри, она там кувыркается, как маленький дельфинчик». Я же испытывала совсем другие чувства, глядя на это: ничего умилительного или смешного в этом не находила.

Он приходил с работы и катал ее на закорках, а в свободную руку брал Елену, и Родион тоже запрыгивал на папу до кучи. Костя вешал себе на грудь Елену в слинг и мыл посуду, я снимала это все на видео и поражалась тому, как он умудряется быть таким.

Потом я дошла до той стадии, что выбегала в дверь, как только он показывался на пороге с работы, ехала в кино, к подругам, к психотерапевту, куда угодно — лишь бы не к Дуне, не домой. В то время мои знакомые, да и мои родители стали просто боготворить Костю за то, что то не ушел из семьи, когда ребенку поставили тяжелый диагноз.


Он всегда обижался на подобные вещи. «За что меня хвалить? За то, что я просто нормальный человек?»


У Кости всегда было больше терпения, чем у меня, даже сейчас он способен часами делать уроки с Родионом, объясняя ему разными способами материал. Костино нечеловеческое терпение сыграло огромную роль, когда поведенческий специалист велел нам полностью убрать соски и бутылочки (а спала Дуня только с ними), Костя решительно выбросил все это. Я была не готова к таким радикальным мерам и сказала ему, что раз он выбросил бутылочки, то сам теперь будет спать с Дуней. И он «спал».

За несколько бессонных ночей он приучил Дуню засыпать и спать без сосок и обязательных бутылок с кашей. Так же радикально он решил вопрос с подгузниками. Просто перестал их покупать и со свойственной ему педантичностью водил Дуню в туалет, несмотря на ее активное сопротивление. С тех пор прошел почти год и Дуня ходит в туалет сама, не без «осечек» конечно, но для нее это огромный прогресс.

На комиссию по инвалидности с Дуней Костя ездил без меня. Это был его первый опыт личного взаимодействия с подобными официальными структурами. Я представляю, как удивились тетушки из комиссии, увидев его с Дуней. Стоит упомянуть, что Костя до сих пор очень молодо выглядит, будто бы вместо него где-то на чердаке стареет его портрет.

Первый вопрос, который ему задали: «Знаете ли вы, куда вы пришли?». Костя растерялся и ответил: «А вы что, не знаете, где сидите?». После этого последовал довольно серьезный допрос. Дуня как обычно голосила и пыталась сбежать из скучного кабинета, где сидят люди, не дающие облизать их маникюр.


Под конец Костю спросили, пробовали ли мы приучать Дуню к горшку. Он уже вконец рассердился и ответил: «Нет, не пробовали. Мы решили провести эксперимент: у нас трое детей, старшего и младшую научили, а на среднюю решили забить». Инвалидность для Дуни мы все-таки получили.


Костя всегда поддерживал меня и никогда не предъявлял претензий, ну, не считая критики моего стиля вождения. Когда я решила, что мне необходимо образование АВА-тераписта, он забирал детей, чтобы я могла спокойно слушать лекции. Когда я захотела пойти на доульские курсы, он освободил себе каждый вечер понедельника, чтобы я могла ездить на занятия, пока он сидит с детьми. Когда я решила начать писать книги, он сразу же купил мне планшет на последние деньги, чтобы я могла писать в любое время и в любом месте, фактически выгонял меня из дома в кафешки, где я спокойно могла работать над своими замыслами.

Он был моим первым читателем, еще в те времена, когда мои тексты были практически не читаемыми, он выслушивал полубезумные планы моих романов, читал новые главы, указывал мне на провисания сюжета и на совсем уж громоздкие, набитые лишними эпитетами предложения.

Когда Дуня начала ходить в свой коррекционный сад, у Кости появилась возможность учиться и сменить профессию, к чему он давно стремился. Для меня это было непростое время, потому что каждую свободную секунду он посвящал учебе, а не мне и детям, как я уже привыкла. Но нам удалось и это.

Я спрашиваю у него, что я могу про него рассказать? Он отшучивается: «Расскажи правду, какой я „козел“, никогда не приношу жене цветы». А вообще, он говорит, что никогда не нужно друг с другом соревноваться, кто больше устал, кто больше делает для семьи и кто больше молодец. Пока я дописываю эту колонку, он с Родионом пошел в лес, чтобы найти подходящую для лука и стрел ветку. Надеюсь, эта ветка будет не такой огромной как та, с помощью которой он вытащил когда-то из беды нашу Шкоду.