Почему я так устала? Да потому что я мать, вашу мать!

Я бэби-блюз Джека. Я эмоциональное выгорание Джека. Я тактильная усталость Джека.

От чего ты устала, если целый день сидела с ребенком дома? Ну, для начала от того, что в реальности я НЕ СИДЕЛА. Я была гнездом, источником тепла, успокоения, еды и питья. Я отрешилась от себя, не в силах понять, почему мое тело вдруг стало не моим, почему превратилось в лежанку, заправочную станцию, уютную комнату, убежище маленькой души? А где я?

А вот она, я. Сижу в какой-то неудобной позе, придавленная грузом этой ответственности. Буквально. А вот она, ответственность. Лежит, сопит. Отказывается ложиться в кроватку. Или хотя бы на кровать. А мой телефон почему-то в таком странном отдалении от меня, что я не могу до него дотянуться. И уснуть вместе с ответственностью не могу тоже — живые люди не спят в таких позах.

Впрочем, через некоторое время оказывается, что спят. И телефон, забытый на краю кровати, могут доставать мизинцем левой ноги. Все меняется со временем. И усталость тоже. Поначалу она какая-то незаметная, гормональная, иррациональная, которая сама себя питает, словно в тебя инсталлировали вечный двигатель.

А потом он вдруг начинает давать сбои. И ты понимаешь — ничего вечного в тебе нет. Разве что только вот этот статус матери — куда бы ты ни шла, что бы ты ни делала, ты теперь мать. Будто все, что ты делала и любила до этого, перестало существовать. И есть только мать. Между прошлым и будущем, в котором, конечно, не будет никакого полегче. «Отдыхать от ребенка» — оксюморон материнства.

И внутри то и дело что-то тикает. Что-то вроде маленьких бомбочек, которые засунули в тебя без твоего ведома сразу после того, как родился твой ребенок. Бум — и ты просыпаешься среди ночи, чтобы проверить, как он там. Бум — и ты страшно скучаешь по нему, хотя еще пять минут назад молилась всем богам о том, чтобы он поскорее уснул. Бум — и ты наконец «отдыхаешь» от ребенка, беспрестанно о нем думая. Бум — и тебе кажется, что ничего страшнее 37,5 и быть не может. А оно может. И продолжает мочь. Каждый день выжимая из тебя последнее.

А, нет, не последнее! И всякий раз, когда кажется, что больше не можешь, продолжаешь мочь. И любишь-любишь-любовь. Такой любовью, что в ней иной раз даже себе страшно признаться — есть в ней что-то первобытное, мощное, иногда даже злое. Бурлит в тебе и переливается всеми цветами радуги, подсвечивая иногда вещи, которые не хочется даже вспоминать, не то что чувствовать.

А чувствовать приходится многое. И собирать эти чувства, и помогать их называть, и контейнерировать, и принимать. У тебя тоже есть какие-то чувства, но тебе не хватает сил, чтобы их выражать. Тебе хочется, чтобы хотя бы на день все чувства в мире вообще перестали существовать — чтобы никто не хотел есть, пить, плакать, жаловаться, громко смеяться и трогать-трогать-трогать.

На ручках. Лучшее время. Чтобы осознать его таковым через пару лет, обнаружив себя посреди темной улицы (но не обманывайся, на часах всего 16:00, и помощь прибудет не раньше, чем через два-три часа, убийственные три часа), под снегопадом, увешанной какими-то сумками, утирающей эти горячие слезы, так быстро остывающие на ветру. Это ты плачешь или твой ребенок? И кто бы взял тебя сейчас на ручки!

Но нести нужно не себя. Впрочем, и себя тоже. Нести так, чтобы не упасть и не подвести этого маленького человека. Всегда смотреть вперед и вглубь. Планировать и делегировать. Помнить и не ошибаться. Успевать и не торопить. И не торопиться. И чувствовать счастье. Жизнь становится фоном материнства. Просветы случаются. Разной степени интенсивности. Но суть одна. Вы находитесь здесь. Не забудьте выключить ночник, когда пойдете спать (спать, ха!), потому что, кроме вас, он больше никого не бесит.