Сегодня пятница, и в бездетные времена многие из нас ушли бы в мини-загул, вырвавшись из офисных будней. Но теперь у нас есть дети, и часто пятница ничем не отличается от понедельника, а суббота – от пятницы. При этом далеко не все готовы признаться, что когда в нашу жизнь приходят дети, из нее уходит эмоциональная свобода. Мы публикуем колонку матери двоих детей Стефани Миньон, которая призналась себе (и нам всем) в том, что самое трудное в родительстве – это большая любовь, положившая конец свободе.
Был обычный пятничный день, когда я вдруг осознала, что мне больше всего не нравится в материнстве.
Ко мне приехала лучшая подруга, незамужняя и свободная. Она играла с моими детьми, пока я пыталась изобразить какой-то ужин на заднем дворе, проклиная себя за то, что просто не купила готовую курицу-гриль, потому что прочитала где-то о вреде карагинина.
В перерывах между воркованием с младенцем и попытками отговорить старшего от кормления игрушек собачьим печеньем мы обсуждали ее планы на вечер. Потому что у меня-то, конечно, никаких планов, кроме телека, не было.
Представьте себе вечер одинокой девушки. Поход в классный ресторан – вариант номер один. Джаз и вино в музее современного искусства – вариант номер два. Встреча в новом гастропабе в центре – три.
Вскоре после этого она оставила меня наедине с детьми и ритуалом отхода ко сну, а сама отправилась принимать бесконечно долгий роскошный душ – и никто ее не дергал. После этого она облачилась в один из своих вечерних нарядов. А затем она ушла в ночь, полную очаровательных, как ее духи, возможностей. Возможно, она напилась. Возможно, заказала среди ночи еду навынос. Целовала незнакомца. Она могла быть абсолютно безответственной и ни перед кем не отчитываться.
И тут я поняла, что именно кажется мне самым сложным в родительстве. И оказалось, это совсем не то, что я ожидала.
Это даже не плач. Плач младенца в приступе колик. Плач шестимесячного малыша, у которого режутся зубы. Тоддлерская истерика. Плач из серии «я просто хочу тебя побесить». Даже несмотря на то, что нет ничего хуже, чем плач ребенка, которому больно – неважно, реальна эта боль или она существует только в его воображении.
И это не беспорядок. Вечные расходы. Дискомфорт от необходимости сдерживать желание наконец пописать. И это даже не депривация сна. Хотя я думала, что со вторым сон как-то наладится и все будет проще. Но я ошибалась.
Ключи от машины в морозилке. Я проспала момент, когда старший разлил кефир на полу в спальне. Я бывало так уставала с ними обоими, что мне казалось – я лягу спать и больше не проснусь.
Короче, самое ужасное в материнстве – это не вот это все. Но, разумеется, по всеобщему соглашению, вышеперечисленные вещи – полный отстой. Никому не нравится запах разлитой на новый ковер кисломолочки. Самое ужасное это то, с чем я все еще борюсь, два года и двое детей спустя.
Вот что самое ужасное: я никогда больше не смогу почувствовать себя на сто процентов свободной.
Я не смогу беззаботно тусоваться всю ночь, как это было до рождения моих детей. Никогда больше не буду перебираться с одной классной вечеринки на другую, болтая о чем-то несущественном в прокуренных такси (ага, в те времена Убера еще не существовало). Я не смогу полностью расслабиться на танцполе и веселиться, забывая обо всем, – даже в долгосрочной перспективе. Мои решения, мои планы и мои вечеринки будут зависеть от детей.
Конечно, я найму няню. Буду ходить на ужины, даже выпивать. Я буду танцевать, когда-нибудь обязательно. Но часть меня (большая часть меня, если быть честной), только выйдя за порог дома, будет стремиться поскорее вернуться, чтобы проверить, как они там, эти маленькие люди, к созданию которых я приложила руку, дышат ли они.
Я тоскую по своей эмоциональной независимости. Правда. Потому что я даже в магазин не могу сходить, не скучая по ним, не беспокоясь о них, не надеясь с каждым ударом сердца, что с ними все в порядке.
Понимание того, как близко к спине обрезаны мои крылья, поразило меня. Любовь к этим маленьким существам изнуряет. Да, мои дети – лучшее, что случалось в моей жизни, но их появление неизбежно сопряжено с отсутствием былой свободы, и это, несомненно, самое трудное в родительстве.