«Почему я должна ограничивать свободу выбора своего ребенка, чтобы быть уверенной, что с ним ничего не случится?»: редакция НЭН рассуждает о толерантности к насилию над детьми

Но потом мы начали обсуждать эту историю на планерке, и выяснилось, что, во-первых, буквально у каждой из нас есть опыт собственного взаимодействия с гопниками, а во-вторых, у каждой есть свое видение ситуации.

Редакторки Юлия Орлова и Тамара Высоцкая говорили о том, что наше общество чрезвычайно толерантно к насилию, главред Лена Аверьянова — о том, что дети начисто лишены субъектности и любой взрослый считает своим долгом до них докопаться. Проджект-менеджерка Наташа Фокина и шеф-ред Аня Косниковская выступили с точки зрения обеспокоенных родителей: как воспитывать детей, если всякий норовит их «стандартизировать»? А Аня Кухарева, как всегда, беспокоилась о неуклонно падающем уровне толерантности в обществе.

Взрослые люди все чаще оскорбляют, унижают и бьют совершенно посторонних им детей, потому что им что-то не понравилось в их внешности или речи. Нам кажется, что с нескольких точек зрения эту проблему можно разглядеть более объемно.

Так что вот вам шесть гневных колонок вместо одной.

Аня Косниковская: «Зло не должно пройти дальше нас»

Когда я думаю о том, как мы оказались там, где сейчас находимся (а думаю об этом я ежедневно), все мысли упираются в детство. В моей (объективно хорошей) семье считалось совершенно обычным делом дать подзатыльник разбушевавшимся детям («Они же по-другому не понимают!») или кинуть в них тапком, если они дерутся — таким твердым, с каучуковой подошвой.

Недавно подруга, у которой нет детей и которая очень редко с ними взаимодействует, проведя с нами несколько дней, с восхищением сказала: «Так круто, что ты разговариваешь со своими детьми как с людьми!»

Сначала я удивилась: «Разве можно как-то иначе?» Потом вспомнила: можно.

Все начинается с раннего детства: встань, сядь, положи на место, не трогай, замолчи, перестань орать, выйди из комнаты, отвечай, когда взрослые спрашивают, — стандартный набор фраз, который многие из нас слышали, когда были маленькими. Ну и сакраментальное: «потому что я взрослый» и «потому что я так сказала».

Интересное по теме

5 самых обидных фраз из детства (которые многие из нас говорят и своим детям)

С самого детства нас пытались приучить к тому, что человек, который превосходит тебя по возрасту и габаритам, автоматически заслуживает уважения и послушания. А если у тебя по какому-то вопросу есть собственное мнение (которое, конечно же, никого здесь не интересует), этот человек заставит тебя думать иначе. Потому что он взрослый. И потому что он так сказал.

Читай: потому что ты будешь бояться, что он применит по отношению к тебе силу или будет манипулировать тобой другим образом.

Мы выросли и сами стали родителями. Мы — сейчас я говорю про себя и своих друзей — много рефлексируем, работаем с психотерапевтами, стараемся воспитывать детей как-то иначе: без применения силы, без давления и грубых манипуляций. Мы видим в детях людей, пусть пока и совсем маленьких, но у них точно такие же чувства, мысли, мечты и желания, как у нас. Мы стараемся уважать, слушать, поддерживать, давать детям проявляться.

Оказывается, можно не доедать ужин, если не хочется. Можно одеваться так, как удобно и нравится, а не так, чтобы мама не боялась, что ты замерзнешь или что соседи будут смеяться. Можно пробовать себя в разных занятиях, даже если кому-то кажется, что тебе медведь наступил на ухо или у тебя «нет предрасположенности к рисованию». Можно покрасить волосы в зеленый цвет или проколоть нос или ухо — потому что нравится, потому что тебе так красиво.

И вот однажды ты едешь вечером в электричке домой, и какому-то взрослому не нравится то, что у тебя в носу пирсинг. Возможно, ему кажется, что это некрасиво или неправильно. Скорее всего, ему самому об этом не раз говорили в детстве. Может быть, не конкретно про пирсинг, а про что-то другое, что ему очень хотелось и что так нравилось: какая-то вещь, какой-то предмет одежды. «Немедленно сними, я кому сказала», «Чтобы я больше на тебе такого не видела», «Увижу — домой можешь не возвращаться».

Как бы там ни было, это взрослый, который привык считать насилие, применение грубой силы, оскорбления и издевательства нормой. Взрослый, которому невыносим один лишь вид свободного, независимого и довольного собой человека. Настолько невыносим, что он решает как можно скорее избавиться от этого вида. И делает это единственным способом, которым умеет: через насилие, унижение и демонстрацию своей власти.

Увидев запись, на которой двое подростков в окровавленных вещах дрожащими руками вынимают пирсинг из носа, я испытала смесь ужаса, жалости, отвращения к обидчику и… узнавания.

Когда-то я и сама была таким подростком: мы с другом пробрались на балкон шестнадцатого этажа одной из немногочисленных в нашем городе высоток и тихо пили там пиво, любуясь закатом. Мы говорили о русском роке и о красоте подмосковной природы, честное слово. В этот момент на балкон выбежал какой-то мужик — очевидно, один из местных жителей — и резким движением руки выбил бутылку из рук моего друга. Разлившееся по грязному полу балкона пиво он вытер курткой друга, повозив ее туда-сюда ногами. Это было очень унизительно, обидно и больно.

Почти так же, как тогда, когда моего одноклассника за все тот же «неформальный вид» (почему я до сих пор ищу объяснение, из-за чего это произошло? Наверное, мне страшно признаться себе в том, что причины не было) с разбегу ударил ногой в спину какой-то злой гопник из проходящей мимо компании. Так же, как тогда, когда в парня, с которым я встречалась в школе, кинули бутылкой на улице за то, что он носит широкие штаны и длинные волосы.

Мы много говорим об уважении, о борьбе с любыми формами насилия. Мы пишем статьи, участвуем в конференциях, читаем книги. Мы слушаем, говорим, учимся просить прощения. Кажется, прямо сейчас мы делаем довольно сложную работу: пытаемся вырастить поколение, которое наконец-то будет свободно от тяжести травм, ужаса насилия и токсичности чужих ожиданий. Ну, или во всяком случае станет к этой свободе гораздо ближе, чем были мы и наши родители.

Но иногда мой картонный очаг рвется, и тогда за ним я вижу привычный ад повседневности: взрослые, орущие на детей; униженные побитые дети, которых на камеру заставляют вынимать из носа сережки; крики на детской площадке: «Замолчи, сейчас получишь по жопе!»; бесконечные новости в моей ленте, настроенной под редактора родительского издания — ежедневные сводки о том, как страшно, небезопасно и неспокойно жить в этом мире, особенно если ты маленький и беззащитный.

Я часто унываю и порой перестаю видеть смысл в том, что делаю: зачем я учу детей решать проблемы мирным путем, проговаривать свои чувства, относиться к другим с уважением, делать то, что им нравится и что помогает им чувствовать себя свободными и счастливыми? Зачем, если вокруг так много людей, которых все это приводит в бешенство и которые готовы любым способом прекратить это как можно скорее («Это что же тогда получится, если все будут делать то, что им хочется? Ни в коем случае!»)

Как всегда, у меня нет на эти вопросы конкретных спасительных ответов. Я просто думаю о том, что надо продолжать заниматься своей маленькой незримой работой: говорить, объяснять, не бояться своих эмоций, верить в себя, разрешать себе быть такими, какими нам нравится. Быть эмпатичными, добрыми, великодушными. Просто потому что зло не должно пройти дальше нас.

Тамара Высоцкая: «Теперь это стали делать более дерзко, более публично, более беззастенчиво»

Гопники существовали практически всегда. На протяжении всего своего детства и подросткового возраста, которые прошли в небольшом провинциальном городе, я жила с четким пониманием того, что мир вокруг опасен и непредсказуем. Быть отпи***нным (извините, но применить другое слово к этому коктейлю из физического и эмоционального насилия, которое может обрушиться на тебя в любой момент, я не способна) можно было за что угодно.

В первую очередь, конечно, страдали те, кто посмел выделяться из толпы: пирсинг, яркий цвет волос, слишком длинные волосы у мальчиков, слишком короткие волосы у девочек, слишком яркая одежда, слишком дерзкий взгляд, неправильная музыка в наушниках или неправильный район.

Надо отдать им должное: несмотря на весьма ограниченные интеллектуальные способности, уличные гопники всегда без проблем находили причину, по которой именно ты станешь их жертвой. Лет 20 назад стать ею мог любой, где угодно и практически в любое время. Однажды на меня напали в 500 метрах от детского парка аттракционов среди бела дня.

Время шло, и даже в моем родном небольшом провинциальном городе количество гоп-стопов (которые сейчас, скорее всего, уместнее было бы назвать просто hate crime — преступлениями на почве ненависти) уменьшилось. Нет, гопники никуда не пропали — просто они почувствовали, что теперь зажать в угол «не такого» старшеклассника или оттаскать за волосы девочку, которая осмелилась их покрасить, не так и просто. Как будто их единоличная власть террора кончилась, отошла на второй план, ослабела.

Нет, бесспорно, получить люлей все еще было можно, но это перестали делать так открыто и безнаказанно. Молодые люди с пирсингом и странными прическами перестали быть изгоями — они стали новой нормой, которую можно было видеть не только на улице, но и по телевизору, и в интернете.

Сейчас, когда новости снова запестрели сообщениями о том, как гопники нового поколения нападают на подростков за пирсинг, длинные волосы и «не такую» одежду, я проваливаюсь в состояние липкого ужаса. Не потому что это происходит — это всегда происходило и, к сожалению, будет происходить в той или иной форме. А потому, что теперь это стали делать более дерзко, более публично, более беззастенчиво. Снимать свои преступления на камеру, как будто это и не преступления вовсе, а нечто, заслуживающее внимания и похвалы.

Причин этой, бесспорно, грустной тенденции я вижу несколько. Во-первых, — и я не устану это повторять — это выросший в обществе уровень толерантности к насилию. Раньше как будто бы приходилось сдерживать свои агрессивные порывы, а теперь открыто можно говорить о том, что тех, кто «не с нами» (что бы ни вкладывалось в это понятие) можно бить, терзать и убивать — и эта убежденность распространяется как пожар.

Во-вторых, рука об руку с агрессией идет животное деление на «своих» и «чужих», и постоянный поиск врагов, помноженный на негласное социальное разрешение на агрессию, как раз-таки и приводит к росту беззастенчивых гоп-стопов.

Мне сложно представить и предсказать, как это будет развиваться дальше, но мне тошно от одной мысли о том, что еще одно поколение будет теперь выходить на улицу с постоянной тревогой и страхом за то, что их недостаточно «нормальный» или «традиционный» внешний вид может стать достаточной причиной для нападения.

Наташа Фокина: «Получается, я не встаю на сторону сына, ограничиваю, хотя пытаюсь защитить именно его»

В этой истории меня как родителя волнует, что я должна выбирать: подгонять сына и дочь под рамки «нормальности» или каждый день опасаться отпускать их на улицу.

У родителей и так куча поводов для волнения за своих детей. Почему я должна ограничивать свободу выбора своего ребенка, чтобы быть уверенной, что с ним как минимум не произойдет таких историй? Точно также непонятно, почему подростки должны буквально бороться за право распоряжаться своим телом.

Если говорить о ситуации в электричке глобально, мне кажется, что услышав о государственном курсе на «семейные ценности», мужчина почувствовал, что может начать «воспитывать» подростков.

Моему сыну девять лет, и не так давно он решил побриться налысо. И я жутко переживала этот момент. Когда он пошел в школу, я прямо ругала себя, что допустила это, что его могут обидеть, посмеяться над ним. Сын был в восторге, через месяц снова захотел побриться. А я поняла, что не могу вынести мысли о том, что окружающие могут его обидеть. Ведь адекватные вроде родители подходили ко мне и осторожно интересовались: а почему такая резкая смена имиджа?

И вся борьба за семейные ценности и скрепы, в ходе которой считается допустимым подгонять молодых людей (в том числе через физическое насилие и психологическое давление) под какие-то там одобренные обществом нормы, разрушает семьи. Парадокс, да?

И получается, я не встаю на сторону сына, ограничиваю его, хотя пытаюсь защитить именно его. Конкретно на нашей семье, на моей любви к сыну, на его любви ко мне никак не скажется серьга в носу, ухе, пупке, да где угодно! А то, что он не чувствует мою поддержку, скажется…

Интересное по теме

«Мужчины понимают все по-другому. У них природой так заложено»: школьницу отчитали за синие волосы

Юлия Орлова: «Для многих в нашем обществе насилие — это норма»

В последнее время появляется много новостей, о том, как взрослый на улице или в транспорте делает замечания незнакомому ребенку или подростку, позволяет себе поднять на него не только голос, но и руку. Агрессору может не понравиться одежда ребенка, его украшения или то, как он говорит.

Меня расстраивают, ужасают и возмущают такие истории. Некоторые наши сограждане считают себя вправе грубо нарушать границы других, в том числе незнакомых людей, применять к ним физическое или психологическое насилие.

Почему так происходит?

Думаю, дело в том, что для многих в нашем обществе насилие — это норма. Во многих семьях насилие — привычное дело. Родители дерутся между собой и бьют детей.

Теряется представление о границах, шире — о ценности другого человека, его личности.

Вряд ли можно надеяться, что взрослый человек, позволяющий себе такое, пойдет на психотерапию, осознает свое поведение и изменится. Надеюсь, хотя бы страх перед административным или уголовным наказанием заставит многих таких «непонимающих» держать их ценное мнение при себе и руки по швам.

Лена Аверьянова: «В глазах взрослых людей дети — это такие недолюди, заготовки будущих мужчин и женщин»

Я считаю, что существование таких практик, как публичные замечания в адрес чужих детей, какие-то грубые комментарии и даже рукоприкладство красноречиво подтверждают мысль о том, что младшие члены общества начисто лишены субъектности.

В глазах взрослых людей дети — это такие недолюди, заготовки будущих мужчин и женщин, а раз так, то все вокруг могут не считаться с их мнениями, желаниями и проявлениями воли.

Особенно тяжелая ситуация складывается вокруг детей, которые ведут себя каким-либо непредпочитаемым образом: проявляют так называемые негативные эмоции, кричат, имеют особенности развития или внешности. Причем неважно, что именно ребенок делает «не так», важно лишь то, что он ребенок, а это для многих взрослых является триггером — дети воистину самое бесправное меньшинство в социуме.

Вот это нигде не зафиксированное право взрослого постоянно и грубо нарушать границы ребенка — это очень глубокая проблема нашей воспитательной культуры. Она у нас в общем-то до сих пор держится на культе авторитета взрослого — считается, что взрослый по умолчанию всегда прав, всегда заслуживает уважения, всегда лучше знает. Что, блин, ну вот вообще не так!

И выходит, что в этом кривом зеркале мы и видим отражение высокого градуса насилия и низкого — уважения к личности. И ведь это неуважение часто маскируется под добрые намерения — «я же хочу как лучше!», «я тебя воспитаю!», «я научу тебя себя вести». То есть все это насилие — от впихивания конфет на улице незнакомым детям до таскания их за уши при всем честном народе — это как бы такая концепция, в которой сила и возрастное превосходство становятся добродетелью.

И это, честно говоря, очень страшно.

Как родитель я, безусловно, учу ребенка тому, что взрослые могут быть и бывают неправы, что принимать во внимание замечания и придирки от чужих дядь и теть не нужно (потому что я сама в детстве очень об это ранилась — ну не научили меня тому, что взрослые просто самоутверждается за мой счет, а не пытаются обезопасить меня или помочь мне), что безопасность контакта куда важнее вежливости и так далее.

Но я прекрасно знаю, что таких взглядов на воспитание придерживается меньшинство родителей, которые в нашем большом патриархальном обществе — скорее погрешность, чем реально влияющее на процессы гуманизации единицы социума.

Аня Кухарева: «Мы сами создаем „загончики для насилия“, а потом удивляемся, что оно оттуда раз за разом вырывается»

Осенью 2019 года мы с мамой шли в театр и расслабленно попивали на ходу кофеек. Мы разглядывали толпу и мама довольным голосом сказала: «Как мне нравится манера одеваться у современной молодежи! Наряжаются кто во что горазд, и никто ни к кому по этому поводу не докапывается. Волосы эти разноцветные еще… Красиво».

Вернемся еще назад, в прошлое подальше. В 2005 году моего первого парня били на день ВДВ и на день ВМФ, потому что он похож на еврея. В остальные дни к нему приставали из-за того, что он похож на неформала (и на еврея).

Одного моего шапочного знакомого в 2007 году прямо днем в парке насильно постриг ножом гопник. Все мои друзья и я стали свидетелями этого чудовищного парикмахерского перформанса. Гопника удалось заболтать и выпроводить, но для меня это стало достаточно серьезной травмой — мне казалось, что я нигде, никогда и ни с кем не буду в безопасности.

А когда я на фоне печальных жизненных обстоятельств в том же 2007 сильно похудела и отпустила волосы, за мною самой по темным подворотням в весенних сумерках гнались два гопника и вопрошали: «Слышь, ты чо такой волосатый? Неформал, что ли?» Они отстали, только когда я повернулась к ним лицом и сказала: «Да волосатый, потому что я БАБА!»

Но с течением времени борцов с неформалами становилось все меньше и меньше. На улицах появились пухленькие девушки в мини и худенькие девушки в оверсайзе (слава бодипозитиву!), мальчики в килтах и девочки в штанах карго и армейских ботах (слава унисексу!), а также зеленоволосые, синеволосые и сиреневоволосые люди обеих полов (слава парикмахерскому искусству!).

Казалось, что общество движется в сторону все большего принятия внешних особенностей других людей. Казалось, что это не остановить.

Но постепенно от властей стали исходить послания про «разумный консерватизм». Мол, женщины должны быть женщинами, мужчины — мужчинами, а молодежь слишком ориентирована на западные ценности (чем бы они ни были). Чем больше набирала силу эта риторика, тем больше становилось тех, кто преследовал нестандартно выглядящих детей.

Потому что любые эксперименты с внешностью часть недалеких граждан воспринимает как признак гомосексуальности, а еще одна часть — гораздо большая — прекрасно знает, что ориентация тут ни при чем, но ни за что не упустит случай выколотить из человека его «инаковость».

Сейчас к травле необычно выглядящих людей присоединяются по-настоящему молодые люди и подростки — вот что страшно. Борцу с пирсингом из метро 20 лет — всего на четыре-пять годков больше, чем его жертвам. Кажется, он просто в силу возраста должен осознавать, что необычная внешность — это просто самовыражение. Не мог же он не помнить, как чувствует себя ребенок, до которого докопался какой-то недовольный взрослый чувак? Почему он счел свою агрессивную реакцию социально приемлемой?

Проблема травли необычных детей никогда не исчезала из школьных коллективов. Но в последнее время хотя бы сережки, пирсинг, одежда и цвет волос перестали быть поводом для насилия. А теперь — снова становятся.

И хотя многие твердят, что дети жестоки, мне кажется, остановиться и начать вести себя достойно нужно взрослым.

Перестать критиковать вслух чужую внешность. Перестать дискриминировать людей за их сексуальную ориентацию, гендер или национальность. Перестать искусственно создавать препятствия для детского самовыражения. Перестать транслировать стереотипы (в первую очередь — гендерные). Сделать дискриминацию видимой, постыдной и наказуемой. И перестать уже путать оскорбления со свободой слова.

Мы сами создаем хлипкие «загончики для насилия», а потом удивляемся, что оно оттуда раз за разом вырывается. Если мы разрешаем кого-то оскорблять и дискриминировать, значит, мы готовим почву для того, чтобы оскорбляли и дискриминировали нас и наших детей.

Можно ли бить детей?

Читайте наш спецпроект о наказаниях