Десять лет ада: зависимости, унижения, насилие и родительство

Читательница НЭН Рита познакомилась с С. около десяти лет назад. «Тревожные звоночки» в его поведении девушка заметила почти сразу, но С. извинялся, красиво ухаживал, находил себе оправдания и обещал измениться — так что она оставалась с ним и возвращалась после расставаний.

Много лет Рита, как и многие женщины, попадающие в абьюзивные отношения, надеялась, что все наконец наладится, муж справится с зависимостями, перестанет применять насилие и разделит с ней ответственность за семью — в браке родилась дочка, но ее неизменно ожидало жестокое разочарование.

Свою историю Рита рассказала НЭН.

Знакомство

Это началось в 2016 году — мне тогда было 22 года. Я пришла на вечеринку к друзьям — и там меня познакомили с симпатичным парнем по имени С. Он сразу мне понравился, мы пообщались, обменялись номерами телефонов. Постепенно он напился — и из приятного собеседника превратился в маргинального персонажа, который беспричинно крыл меня матом, не стоял на ногах, падал на пол и валялся в грязи. Праздник подходил к концу, и все выбрались на крышу здания — это была небольшая гаражная постройка. С. заметил, что мне стало неприятно находиться рядом с ним, и его это разозлило. Он подошел ко мне сзади, схватил за шею, подвел к краю крыши и сказал: «Я тебя сейчас отсюда на*уй скину». Я увернулась, вызвала такси и уехала домой.

На следующий день он начал писать мне СМС с извинениями. Говорил, что это все было не больше чем веселье и приколы, но я ему понравилась, он хочет продолжить общение и загладить вину. Мы встретились, поговорили, позже он приезжал ко мне на работу, чтобы пообедать — хорошо одетый, на черной BMW, повел в ресторан. Я начала допускать мысль, что тот эпизод был случайным и не определяющим его как личность.

Интересное по теме

Как женщины оказываются и остаются в токсичных отношениях

Отношения

Мы стали встречаться. Я больше узнавала о его образе жизни — о том, что он с 16 лет употребляет наркотики и что тусовки с веществами и алкоголем — важная часть его жизни. Сейчас, конечно, в 32 года, я бы встала и ушла на этом моменте. Точнее, я бы и на вторую встречу не согласилась. Но тогда я ничего не знала о наркотиках, абьюзе, нарциссизме, зависимостях и их последствиях.

За первый год-полтора наших отношений он часто проявлял агрессию, когда был под действием веществ. Один из моментов пошатнул мою психику — впоследствии мне диагностировали ПТСР.

Как-то после очередной тусовки мы сидели у С. в комнате на кровати. Он был под наркотиками и алкоголем. С. взял пистолет, который держал дома в качестве декора — настоящий, но не заряженный. Он начал медленно водить дулом пистолета по моим рукам, ногам, голове. Когда я в страхе спросила, что он делает, он сказал: «Если бы этот пистолет был заряжен, я бы тебя сейчас пристрелил нах*й». Я сидела в ступоре, но он переключился на то, что уронил свой бокал с вином. У меня есть фотография, которую я тогда судорожно сделала на телефон: на полу лежат пистолет, бокал, растекается вино. Когда я захотела с ним это обсудить спустя время, он посмеялся надо мной, сказав, что я просто не понимаю шуток, и разговаривать тут не о чем.

В нетрезвом состоянии С. ругался на меня матом, у него были галлюцинации и наркотические психозы, он разговаривал сам с собой, в пьяном сне мог начать драться, на вечеринках путал меня с другими девушками и трогал их, срывал договоренности. Что интересно, при всем этом образе жизни он создавал видимость успешного человека: много друзей и увлечений, свой бизнес, хорошая машина, он прекрасно выглядел, складно разговаривал, смешно шутил. Думаю, что люди, которые не были близко знакомы с С., даже не могли представить, что происходит с пятницы по понедельник. И я была уверена, что то, что с ним творится, — это просто период, который вот-вот закончится, потому что любовь победит. Мы решили съехаться — и он переехал в мою квартиру.

Интересное по теме

Вы не одни: 19 организаций, которые помогают детям и взрослым, пережившим насилие

Свадьба

В июне 2018 года я забеременела. Это не было запланировано, но для обоих новость была скорее радостной. Мы приняли решение пожениться и строить семью — С. тогда как раз решил выдержать год трезвости, а потом обратиться к наркологу. У нас была приятная свадьба, за исключением одного момента — после росписи я зашла в зал, в котором мы отмечали праздник с друзьями, и увидела, как С. хлещет шампанское из горла. Я, будучи на четвертом месяце беременности, подошла к нему и спросила, что происходит и как же наши договоренности о трезвости. На что он ответил: «Я, вообще-то, сегодня женился — имею право». И с этого дня он снова вернулся на привычный круг употребления алкоголя.

Рождение В.

Наша дочь В. родилась 9 марта 2019 года. В тот момент, когда мужья моих соседок по палате стояли под окнами с цветами и плакатами «спасибо за сына», мой ходил по барам и заблевывал квартиру. Отговорка потом была привычной: «У меня, вообще-то, сегодня дочь родилась — имею право». Он пропал со связи, потому что был в загуле, а я ходила ночью по роддому с только что родившейся и бесконечно орущей В., укачивала ее и думала: «Ну что ж, малышка, видимо, будем как-то жить эту жизнь с тобой вдвоем».

Нас выписали из роддома. У меня были сложные роды с разрывами, мне наложили швы. Почти сразу С. начал говорить, что ему нужен секс, а мне, очевидно, было совсем не до этого. Я не спала по ночам, у меня болела грудь, были постоянные лактостазы, потрескавшиеся до крови соски, порванные гениталии. Когда я укладывала В. спать на ночь, С. начинал ко мне приставать. Если я говорила, что мне плохо, я не хочу, я устала и мне нужно поспать, он отвечал: «Лежи тихо, я сам все сделаю» — имея в виду, что ему будет достаточно полового акта просто с телом. Если я все равно отказывала, он наказывал меня игнором — отворачивался к стенке и на следующий день даже не здоровался, мог потом весь день или дольше со мной не разговаривать.

Только спустя много лет до меня дошло, что его возбуждала моя уязвимость и слабость. Никогда за почти десять лет он так не хотел меня, как в момент, когда я была буквально разорвана пополам и находилась в самом тяжелом своем состоянии. Помимо этого, его всегда возбуждали мои слезы — каждый раз, когда я плакала, ему срывало крышу и он совершенно неуместно настаивал на близости.

Интересное по теме

Домашнее насилие в современном кино: как его показывают режиссеры

Финансовый абьюз

С В. поначалу было очень сложно. Она плохо спала, много кричала, у меня были трудности с грудным вскармливанием. При этом я удаленно продолжала работать редактором в агентстве — у С. был нестабильный бизнес, и он мне сразу сказал, что декретного отпуска у меня быть не может. Каждый день он уходил в офис, а я оставалась одна с новорожденным ребенком, бытовыми делами и ноутбуком наперевес. Несколько раз в неделю после работы он ездил на спорт — это были особенно сложные дни, когда я не могла ни помыться, ни поесть.

Все расходы мы делили 50/50. Если он со своей карты заказывал подгузники, то присылал мне скриншот транзакции из банка — и я должна была ему перевести ровно половину. При этом регулярно обесценивал мой труд, говоря, что моя работа — чушь собачья, зарабатываю я копейки, а в том, чтобы сидеть дома с ребенком, нет ничего сложного. Помню, после какого-то очередного конфликта на тему финансов, он психанул и ушел на несколько часов. А когда вернулся, показал мне исписанную от руки тетрадь: «Я просмотрел всю историю транзакций в приложении банка и посчитал, сколько я на тебя потратил за эти годы — больше не смей мне говорить, что тебе чего-то не хватает».

Интересное по теме

«Ты не умеешь обходиться с деньгами, тебе нельзя их доверять, пусть они лучше будут у меня». Что такое финансовое насилие

Алкоголь и безопасность ребенка

Когда В. было два месяца, С. уехал в гости к другу на вечер. Говорил, что это ненадолго, скоро он вернется и я смогу сходить в душ и поспать. А потом он пропал со связи. Прошло несколько часов, он не вернулся, не отвечал на звонки — ни он, ни его друг. Я укачивала орущего ребенка и не понимала, что происходит. В глубокой ночи его друг вышел на связь и сказал, что С. напился. Утром он мне перезвонил и рассмеялся в трубку. Сказал, чтобы я не смела злиться и обижаться, потому что это просто веселый эпизод и вообще он прямо сейчас идет продолжать пить с друзьями, а я слишком скучная и лишаю его свободы. Ситуация сразу замялась — мне было не позволено ее даже обсуждать.

Так как В. очень плохо спала, мы практиковали совместный сон на большой кровати. Таким образом был хоть какой-то шанс поспать между кормлениями. У нас были строгие правила совместного сна, главным образом для С. — не ложиться в кровать в нетрезвом состоянии. Когда В. было восемь месяцев, мы с ней легли спать, а С. пошел в районную кальянную — сказал, что ему нужно побыть одному. Вернулся ночью — я даже не слышала, как он пришел. Лег к нам в кровать — маленькая В. оказалась между нами. И в какой-то момент я просыпаюсь от того, что С. привстает и… начинает тошнить. Бежит в ванную, попутно заблевывая стены и все на свете. Я не могу описать ужас, в котором я тогда себя обнаружила. Отвращение, страх, боль, разочарование. Осознание того, что он мог причинить вред нашему ребенку. Того, что я сама это допустила, оставаясь в отношениях с ним. На следующий день я попросила его съехать.

Все время, пока С. собирал вещи, я выслушивала, какая я жестокая и неадекватная. Что я рушу семью, ломаю жизнь нашему ребенку из-за такой мелочи, что я обо всем пожалею, что мне надо лечиться. Но на тот момент я уже была какое-то время в терапии и ощущала, что его манипуляции наконец перестали работать. Помню, что мне тогда начали писать его друзья — что я должна его «отогреть и спасти». Я знала, что я никого не должна спасать, кроме себя и ребенка, и что я все делаю правильно — хоть и с опозданием. И через время я первый раз подала на развод.

Интересное по теме

ChatGPT помог женщине спастись от абьюзера

Употребление и ПТСР

С. съехал к своему другу. Мы договорились, что он будет приезжать по субботам в определенное время и гулять с В. Несколько раз он действительно приехал. Но в очередную субботу в назначенное время он не явился. Я позвонила ему, и он сказал, что всю ночь употреблял, поэтому прогулка с ребенком не состоится. Я не захотела продолжать разговор, положила трубку. С. начал мне названивать и писать, что ему очень жаль и что он прямо сейчас приедет к нам, чтобы поговорить. Я несколько раз написала, чтобы он не смел приезжать в состоянии употребления. Но через час раздался стук в дверь.

После этого произошел еще один эпизод, который сформировал мое ПТСР. Я держала маленькую В. на руках, слушала стук в дверь и не понимала, что мне делать. Вызвать полицию? Но это же отец моего ребенка. Ничего не делать? Тогда полицию вызовут соседи. И я решила открыть дверь и попросить его уйти. С. выглядел ужасно. Он ввалился на кухню, лег на пол, начал выть и рыдать. Ребенок плакал, я отнесла ее в комнату, чтобы она не видела отца в таком состоянии. С. бессвязно мычал, что ему жаль. Я попросила его уехать — он ушел, и тогда у меня случился первый серьезный нервный срыв.

С того момента прошло больше пяти лет. Но я до сих пор каждый раз вздрагиваю, когда слышу, как на этаже открывается лифт — даже будучи в другой квартире, в другом городе и в другой стране.

Интересное по теме

«Беги и не бойся». Письмо женщины, которая вышла из абьюзивных отношений

Релокация

Прошло еще какое-то время, прежде чем мы окончательно расстались и официально развелись. В 2022 году компания, в которой на тот момент работал С., релоцировала его в Турцию. Мы с В. остались в России. Но буквально на следующий день С. начал писать, что мы должны срочно приехать к нему — вдруг он больше никогда не сможет увидеть дочь. Я была в панике, как и, наверное, многие в тот момент. Купила билеты, и мы с В. прилетели в Турцию. Нас поселили с С. в один отельный номер, и это было для меня большим стрессом, потому что к тому времени мы уже долго не жили вместе.

Я работала, занималась с В., которая только два-три часа в день была в детской комнате, а все остальное время — со мной. С. только изредка перехватывал ребенка, но чаще занимался своими делами и работой. В один из вечеров, когда у меня сильно болела голова, я попросила его искупать В. перед сном. На что он мне сказал: «Я плачу тебе деньги [алименты], чтобы ты занималась нашим ребенком, пока я отдыхаю».

Я была в очень плохом состоянии, много плакала и хотела домой. С. агрессивно реагировал на мои слезы, говорил, что я должна быть ему благодарна за то, что он нас вывез из страны. Меня хватило на два месяца такой жизни, после чего я сказала ему, что не вывожу такой режим и хочу вернуться с В. домой в Россию. С. ужасно оскорбился и разозлился. «Надо было заставить тебя сделать аборт» — это последнее, что он сказал мне перед моим отъездом. В тот же день я заняла у подруг деньги, купила билеты и улетела домой.

Интересное по теме

«Если моя покупка кажется мужу дороже, чем он ожидал, я должна объясняться». Письмо о финансовом насилии в декрете

Светлая эра

Дальше началась наша с В. светлая эра. Мы вернулись в мой любимый город. Я много работала — мне предложили должность руководителя. Я устроила В. в детский сад, была в регулярной терапии, занималась спортом и английским, заводила новые знакомства, много гуляла и укрепляла связь с дочерью, даже иногда ходила на свидания. С. оставался в Турции, и это было огромным облегчением — он там, далеко, и больше нас не достанет. Каждый месяц он переводил мне на карту алименты и иногда созванивался с В. по видеосвязи — на этом наше общение заканчивалось. И это было идеально.

Второй раунд. Переезд в Стамбул

Весной 2023 года В. исполнялось четыре года. С. жил в Стамбуле, мы оставались в России. С. захотел, чтобы мы прилетели к нему в отпуск и вместе отметили день рождения В. Предложил оплатить билеты В. на самолет и поселить нас в одной из комнат в его квартире. Я согласилась.

С первых же дней в Стамбуле С. много говорил о том, что он уже долго находится в терапии, очень многое переосмыслил и понял, что для него нет ничего важнее семьи, что употребление и алкоголь — пустая трата жизни. Что наша история очень много значит для него, что между нами есть любовь — и мы должны дать шанс нашей семье снова стать полноценной. Он предложил переехать к нему в Стамбул.

Мы с В. вернулись домой. Я сдала нашу квартиру, собрала вещи в четыре чемодана, и мы уехали. Тогда мне казалось, что я делаю что-то правильное и важное. За время соло-материнства я очень вымоталась, не было совершенно никакой помощи. И меня воодушевляла перспектива иметь возможность наконец разделить ответственность с отцом ребенка, который, по его словам, встал на путь исправления и готов быть вовлеченным в родительство и семью.

Мы начали жить вместе в Стамбуле — и тут для меня началось настоящее сахарное шоу. С. регулярно делал подарки, дарил цветы, приносил кофе в постель. Гулял с ребенком, покупал нам все, что было нужно. За все предыдущие годы даже близко не было того, что он мне начал демонстрировать тогда. С. даже предложил пойти в семейную терапию — то, от чего он отказывался долгое время до этого.

(Сейчас я уже знаю, что в семейную терапию крайне небезопасно идти, если отношения абьюзивные, потому что в них ничего не нужно «чинить», а супружеский терапевт по факту будет обучать человека, находящегося в жертвенной позиции, адаптироваться к психологическому насилию и при этом валидировать эмоции того, кто применяет абьюз. И это только усугубит ситуацию. А еще у применяющего насилие появляется дополнительный рычаг давления — это то, с чем я столкнулась. В любой непонятной ситуации он сможет говорить, что «ради тебя пошел в семейную терапию, видишь, мне важны наши отношения» — и требовать за это благодарности, покорности и чего угодно еще. Или «терапевт сказал, что это нормально, что я злюсь, значит, это ты истеричка»).

Тема алкоголя меня по-прежнему тревожила. С. много употреблял и пил, пока мы жили отдельно; когда съехались — прекратил употреблять, но не пить. После одной из домашних вечеринок, когда все разошлись, я уложила В. спать, а С. взял огромную саблю и, голый и сильно пьяный, начал размахивать ею передо мной. В этом не было агрессии, скорее, это было элементом его веселого настроения, но мне было страшно, и пришлось несколько раз попросить прекратить, прежде чем он остановился. После этого эпизода мы договорились, что, если произойдет хотя бы еще одна ситуация, связанная с алкоголем, которая будет мне некомфортна, он бросить пить навсегда.

Интересное по теме

Когда употребление превращается в зависимость

Красные флаги

Элементы сахарного шоу все больше напоминали красные флаги. Когда мы только-только съехались, мне исполнялось 30 лет. Мы поехали отметить в Каппадокию. В качестве подарка он мне преподнес… предложение снова выйти за него замуж. Я была напугана и растеряна: во-первых, мне казалось это странным и нарциссичным подарком на мой день рождения. Во-вторых, я не была готова выходить за него замуж после многолетних тяжелых отношений и развода. Поэтому я попросила повременить с такими решениями.

Во время нашего развода у меня были одни короткие отношения. Когда С. узнал об этом, он начал задавал унизительные вопросы: «Сколько раз у вас был секс? Был ли оральный? Испытывала ли ты оргазм? В каких позах? Кто проявлял инициативу? Он к тебе приезжал или ты к нему?». Если ответы его не устраивали, он переставал со мной разговаривать. Если я отказывалась отвечать на вопросы — меня обвиняли в том, что я уклоняюсь от ответов и подрываю доверие в паре. Как-то С. попросил убрать с прикроватного столика мою любимую статуэтку, которую я привезла из России, потому что «она видела, как тебя е*али». И это продолжалось ежедневно.

Он пытался что-то сделать со своим состоянием. Менял терапевтов и подходы, начал пить антидепрессанты. Со временем это тема действительно стала не такой яркой, но все равно присутствовала — и я чувствовала себя как на минном поле, когда никогда не знаешь, где рванет на этот раз.

Интересное по теме

Монолог о детстве с мамой, страдавшей алкогольной зависимостью

Снова алкоголь

Мы переехали из Стамбула в Белград.

Как-то вечером С. поехал на велосипеде в бар — договориться с владельцем заведения о том, чтобы выступать там как диджей. Я уложила В. спать, вскоре С. написал, что выезжает домой — ехать 5–10 минут. Проходит 30 минут, его нет. 40 минут — его нет. Я начинаю нервничать и пишу ему, все ли ок. На что мне приходит трансляция его геопозиции — без каких-либо объяснений. Я переспрашиваю, что это значит — и он молча дублирует мне свою локацию. Я понимаю, что что-то случилось и мне надо идти туда, но у меня дома спит ребенок. Будить ее и идти с ней? Но я не знаю, что там произошло. Оставлять ее одну? Небезопасно и тревожно. Но вариантов не было, поэтому я включила режим видеоняни на планшете и пошла к локации. Когда я вышла на нужную улицу, уже издалека увидела полицейские мигалки и лежащее посреди дороги тело. Быстро пошла навстречу, а в голове было только: «Я опять в это влипла, я опять в это влипла, Рита, ТЫ ОПЯТЬ В ЭТО ВЛИПЛА».

Дойдя до места, я увидела совершенно пьяного С., который лежал в луже крови и битого стекла, вокруг него — покореженный велосипед, прохожие и полицейские. Что произошло — никто не знает, но, скорее всего, он напился в баре, сел на велосипед (судя по осколкам, в руке у него был бокал с пивом), не справился с управлением и упал. Приехала скорая, сказала, что нужно ехать в больницу и зашивать голову. С. пытался с ними скандалить, но был бессилен — и уехал на машине скорой помощи. Полицейские задали мне пару вопросов, потом все разъехались, а я осталась стоять посреди дороги — в крови, с велосипедом и в абсолютном ужасе.

Я довезла велосипед до дома. В. спокойно спала. Я отмылась от крови, вышла на балкон, закурила сигарету и заплакала. У С. разрядился телефон, поэтому я осталась на балконе ждать, пока он вернется — спать я все равно не могла. Под утро я увидела, как он выходит из такси и идет к дому. С банкой пива в руке. Оказалось, в больнице ему наложили швы и должны были провести еще какие-то обследования, но он сбежал — и пошел на заправку за пивом.

Я отвела С. в ванную, посадила на пол и начала отмывать, пока он что-то неразборчиво мычал. Потом уложила его в спальню отсыпаться. Когда С. встал, ему, как обычно, было крайне весело. Он смеялся над тем, какая смешная история с ним приключилась. Мне весело не было. Я сказала, что, следуя нашим договоренностям, с этого момента он прекращает пить. Он ответил: «Ну, если ты правда считаешь, что этот незначительный эпизод того стоит, то ок». И перестал пить.

Второй уход

С одной стороны, стало на одну проблему меньше, с другой — я все равно чувствовала себя плохо, и с каждым месяцем мне становилось все хуже. С. по-прежнему терзал меня по поводу моих прошлых отношений. В какой-то момент я поняла, что больше не могу это вывозить. Если в начале я его бесконечно поддерживала и разговаривала с ним, то спустя время я закончилась. Мой отказ в сотый раз обсуждать с ним свой прошлый секс он воспринимал как мое отдаление, холод и нежелание выстраивать в паре комфортный климат.

Я начала понимать, что мне нужно выходить из этих отношений. Я не скрывала, что мне плохо, часто говорила об этом С. Как-то он ответил: «Если ты уйдешь, то я не знаю, что я сделаю с тобой и с собой». Это звучало как шутка, но устрашающая. Он говорил о том, как много вложил в наши отношения и что я не могу это все снова разрушить. А я понимала, что, оставаясь с ним, разрушаю себя. Еще он упоминал, что если я уйду, то он вернется к своему привычному образу жизни — алкоголю и наркотикам.

С. попросил меня вернуться к семейной терапии, я согласилась. Первая совместная сессия длилась больше двух часов. И 95 процентов времени говорил он — а я молча слушала и смотрела в стену. Сквозь весь его монолог была только одна мысль: «Я идеальный муж и отец, я отдал свою жизнь ради нее и ребенка, бросил пить, а она — неблагодарная невротичка». Я отказалась продолжать эти сессии — после первой стало понятно, что надо уходить.

Я готовилась к этому расставанию, начала откладывать деньги. Нашла нам с В. квартиру и подписала договор. На отдельной сессии с семейным терапевтом при участии медиатора я сообщила о своем решении. На удивление, все прошло мирно. Я уехала с ребенком в другую квартиру. А потом начался новый виток ада.

Интересное по теме

«После развода у меня сначала было ощущение, что я самая большая неудачница в жизни»

Разъезд

С этого момента прорвалась плотина абьюза всех мастей: психологического, финансового, сексуализированного. Сначала С. заваливал меня (и наших общих знакомых) огромным количеством сообщений, в которых по кругу излагал одно и то же: «Ты все разрушила, ты неадекватная аутистка, только больной человек мог уйти от такого мужчины, как я, я столько в тебя вложил — и никакой благодарности». Некоторые голосовые длились по 40 и более минут. Я старалась фокусироваться на себе и ребенке, игнорируя его эмоциональные всплески. Мне было важно выстроить новую рутину и договориться с ним о его финансовом участии в жизни В. и о том, по каким дням он будет проводить с ней время.

Наказание финансами началось сразу — С. не захотел разделять материальную ответственность за ребенка в первый месяц нашего раздельного проживания, потому что «не готов». Добиться от него графика встреч с В. тоже было нереально, потому что «мне плохо и больно, меня бросили, я не могу сейчас думать о прогулках с ребенком».

Встречи С. с ребенком были хаотичными, могли срываться в последний момент, а если не срывались, он всегда опаздывал. В какой-то момент я заметила, что С. агрессивно разговаривает с В. Сказал, что не может нормально относиться к ребенку, потому что В. напоминает ему обо мне. Как-то он взял дочь к себе с ночевкой, а вечером позвонил по видеосвязи и начал демонстрировать, как она лежит на диване и капризничает. Я спросила, зачем он звонит. Он сказал, что не справляется с ребенком, не понимает, почему она себя так ведет, и попросил забрать.

Эскалация

Примерно через месяц, как мы разъехались, С. снова начал пить. Почти сразу после — употреблять. Как я об этом узнала? За полчаса до их встречи с В. он написал, что ребенку его лучше не видеть [потому что он находится под воздействием наркотических веществ]. Я уже тогда поняла, что дальше будет только хуже. Спустя неделю ситуация повторилась. Потом еще раз. И еще.

Мне стало очевидно: у С. нет ни воли, ни желания тормозить. Периоды относительной стабильности становились все короче. Он мог неделями не появляться для встреч с ребенком, потом внезапно приходил и устраивал скандалы. Я уже не пыталась договориться, но фиксировала все: скриншоты, аудио, видео, сообщения, факты срывов и угроз. Не потому, что собиралась мстить — потому что в какой-то момент поняла: его хаос больше не должен касаться В.

Я выдвинула условие: если он хочет видеть В., он должен провести минимум месяц полностью трезвым. Этот месяц так и не наступил.

Его уволили с работы — он говорил, что «все решит», потом передумал устраиваться на работу, потому что «ищет другие схемы заработка» и «слишком креативный, чтобы работать на кого-то». Деньги, которые он обещал давать на нужды В., срывались в последний момент. Например, он мог увидеть у меня новые кроссовки и решить, что, раз я могу позволить себе обувь, значит, нам деньги не нужны.

Сейчас С. абсолютно не участвует в жизни В. и не проявляет никакого интереса к ее жизни. Когда у В. случился отек Квинке, я написала об этом С. Он ответил: «Жесть, жепа». После этого я перестала сообщать ему о чем-либо, связанном с ней.

Я планирую в скором времени вернуться домой, чтобы в сентябре она пошла в первый класс в России. Я люблю Белград, но благодаря отцу В. жизнь здесь стала похожа на реалити шоу на выживание: у нас отозвали ВНЖ и страховку, алиментов больше нет, а каждую неделю я получаю новый стресс от очередной выходки нестабильного бывшего партнера.

В. растет в любви. У нее яркая фантазия, устойчивость, живой интерес к миру. Она знает, что папа есть, но он сейчас не может быть с ней рядом — потому что взрослые тоже могут болеть и лечиться. Я больше не лезу в его хаос. Я строю свой порядок. Медленно, шаг за шагом. Иногда накрывает, иногда откатывает — но в целом это движение вверх. Я строю дом из себя — и для себя. И для нее.